Дочь звёздного палача

Глава 13

Я проснулась от тишины.

Не от шума, не от кошмара — от абсолютной, давящей тишины корабля в гиперпространстве. Только монотонный гул двигателей, уносящих нас прочь от Омеги, прочь от резни, прочь от того, что было.

Лежала неподвижно, глядя в темноту над головой. Сон ушёл окончательно, не оставив ни шанса вернуться.

Через узы я чувствовала его — рядом, в нескольких метрах. В кают-компании, которая располагалась через коридор от каюты — всего семь-восемь шагов, не больше.

Где-то между слезами в душе и этим моментом что-то во мне… устоялось. Решение созрело, окрепло, стало единственно возможным путём вперёд.

Больше никакой лжи.

Сегодня.

Сейчас.

Встала медленно, ноги затекли от долгого лежания. Подошла к зеркалу. Бледное лицо смотрело в ответ, тёмные круги под покрасневшими глазами, свежий фиолетовый синяк расползался по левой скуле. Выглядела так, как чувствовала себя — как человек, идущий на казнь.

Собственную.

Натянула простую серую тунику и мягкие штаны. Никакого оружия. Никакой брони.

Если он решит убить после того, что услышит… что ж. Может, так и должно быть.

Глубокий вдох, наполнивший лёгкие до отказа. Выдох, дрожащий, неровный. Ещё один вдох.

Руки всё равно тряслись, когда я коснулась сканера двери. Панель мигнула зелёным. Дверь разъехалась с тихим шипением.

Коридор был пуст, освещён только аварийными полосами вдоль пола. Я прошла босиком по холодному металлу, каждый шаг отдавался в тишине.

Орион действительно был в кают-компании, именно там, где я чувствовала его через узы.

Стоял у широкого панорамного окна, наблюдая за искажениями гиперпространства — бесконечные полосы света, растягивающиеся до невозможности, исчезающие в точке впереди. Спина прямая, плечи расправлены. Руки сцеплены за спиной. Военная выправка, которая никогда не покидала его, даже в моменты покоя.

Он не обернулся, когда дверь за мной открылась, но я знала — почувствовал моё присутствие мгновенно. Узы пульсировали между нами постоянно, передавая эмоции даже сквозь молчание и расстояние.

— Ты не спала, — произнёс он тихо, не поворачиваясь, продолжая смотреть на звёзды. — Чувствовал всю ночь. Твоё беспокойство. Страх. Что-то ещё… решимость?

Конечно, он чувствовал. Проклятые узы работали в обе стороны, не давая скрыть ни единой эмоции.

— Мне нужно поговорить с тобой, — голос предательски сорвался на шёпот. Я прокашлялась, заставляя звучать громче, увереннее. — О чём-то важном. Очень важном.

Несколько долгих секунд он не двигался. Даже не дышал, казалось.

Затем медленно, очень медленно обернулся.

И выражение его лица заставило сердце болезненно сжаться в груди. Он знал. Ещё не детали, не слова, не историю — но общее направление. Знал, что я собираюсь сказать что-то, что изменит абсолютно всё между нами.

Золотые глаза изучали меня долго, слишком долго, читая каждую эмоцию на моём лице.

— Садись, — кивнул он на широкий диван у противоположной стены.

— Я лучше постою.

— Астра. — Голос стал тверже, не терпящим возражений. — Садись. Сейчас.

Тон не оставлял выбора. Я опустилась на самый край дивана, спина прямая, руки сжала на коленях так сильно, что костяшки побелели, а ногти впились в кожу сквозь ткань штанов.

Орион сел напротив в кресло — не рядом, сохраняя дистанцию, безопасное расстояние. Наклонился вперёд, локти легли на колени, пальцы сплелись в замок. Ждал молча, давая мне время собраться.

Молчание растянулось между нами — тяжёлое, давящее, наполненное невысказанным.

Где начать? Как сказать то, что разрушит всё? Как объяснить необъяснимое?

— Я лгала тебе, — вырвалось наконец, резко, словно прорвало плотину. — С самого начала. С той секунды, как открыла дверь твоей камеры. О причине, почему освободила. О том, зачем мне в Хранилище. О… обо всём.

Орион не шевельнулся. Даже не моргнул. Просто продолжал смотреть — спокойно, выжидающе, давая пространство для слов.

— Продолжай.

Слова застряли болезненным комом в горле, отказываясь выходить. Руки задрожали сильнее.

— Артефакта нет, — выдавила я, заставляя каждое слово протиснуться сквозь сжатое горло. — Никакого древнего артефакта, который поможет воскресить мёртвых. Это была ложь. Полная, абсолютная ложь с самого начала.

Долгая пауза, тяжёлая как свинец.

— Знаю, — просто ответил Орион, и голос был абсолютно ровным.

Я дёрнулась, резко подняла взгляд, не веря услышанному.

— Что?

— Я знал, что ты лжёшь, — повторил он медленно, отчеканивая каждое слово. — С первого дня нашего путешествия. Может, раньше. Детали были слишком расплывчатыми, уклончивыми. История про артефакт воскрешения — слишком удобной, слишком идеальной. Ты избегала прямых вопросов. Отводила взгляд в ключевые моменты.

Он откинулся на спинку кресла, скрестив руки на широкой груди, но взгляд не отпускал.

— Тысяча лет — долгий срок, Астра. За это время учишься читать ложь. Видеть несоответствия. Чувствовать, когда тебе недоговаривают.

Воздух застрял где-то в груди, не давая нормально дышать. Он знал. Всё это время знал, что я лгу каждый божий день, и… не сказал ничего? Молчал? Ждал?

— Почему… — голос сорвался, пришлось начать заново. — Почему не спросил раньше? Не потребовал правды сразу?

Что-то тёмное и грустное мелькнуло в золотых глазах, исчезло прежде, чем я успела разобрать.

— Потому что надеялся, — признался он тихо, и в голосе прорвалась нотка чего-то болезненного, — что ты сама расскажешь, когда будешь готова. Что доверишься. Что между нами есть хоть что-то настоящее, не построенное на лжи и манипуляции.

Последние слова прозвучали как приговор.

Вина пронзила насквозь, острее любого клинка, выворачивая внутренности.

— Орион, я…

— Так зачем? — перебил он жёстко, и маска безразличия треснула, показав холодную ярость под поверхностью. — Какова настоящая цель? Что в Хранилище настолько важно, что ты готова рисковать жизнью? Моей жизнью и своей?

Момент истины. Точка невозврата.

Слова застряли на языке, отказываясь оформиться в звуки.

Как сказать? Как объяснить семь лет боли, вины, отчаяния?

— Там… там кое-кто, — начала я медленно, мучительно, подбирая каждое слово. — Кто-то, кого я должна вытащить. Кого Империя держит заточённым несправедливо уже семь лет. Семь долгих, бесконечных лет.

Голос предательски дрогнул, сорвался. Ком в горле не давал нормально говорить.

— Кто? — спросил Орион тихо, наклоняясь вперёд, золотые глаза впились в меня. — Астра, кто там? Кого ты ищешь?

Я закрыла глаза, набирая воздух полной грудью.

— Моя сестра.

Два слова. Всего два проклятых слова.

Но они повисли в воздухе как удар грома, заполнив собой всё пространство кают-компании.

Две секунды абсолютной, оглушающей тишины.

Орион замер — так резко, так внезапно, словно время остановилось вокруг него. Плечи окаменели, превратились в статую. Дыхание прервалось на полувдохе, застыло. Золотые глаза расширились — не просто удивление. Шок. Настоящий, неприкрытый, абсолютный шок.

— Что? — слово вырвалось хрипло, словно его ударили под дых, выбив весь воздух из лёгких. — У тебя… у тебя есть сестра?!

Голос был полон такого недоверия, словно я только что заявила нечто физически невозможное.

— Да, — прошептала я, не в силах смотреть ему в глаза дольше секунды.

— Сестра, — повторил он медленно, словно пробуя слово на вкус, проверяя, реально ли оно, существует ли на самом деле. — У тебя есть сестра. Живая. И её держат в Хранилище.

Пауза, тяжёлая как могильная плита.

Он резко встал, словно сидеть стало физически невыносимо. Прошёлся по комнате быстрыми, резкими шагами. Провёл обеими руками по волосам, взъерошивая их.

Я видела, как напряглись плечи под тканью рубашки. Как сжались кулаки, костяшки побелели. Как остановился он у окна, глядя на полосы света, но совершенно точно не видя их.

Обрабатывал информацию. Переосмысливал абсолютно всё, что было между нами с самого начала. Каждое слово. Каждое действие. Каждый взгляд.

Понимал, насколько глубже, насколько чудовищнее шла ложь, чем он предполагал.

Я не дала ему заговорить первым. Слова прорвались сами, хлынули потоком сквозь слёзы, что уже жгли глаза.

— Мне было одиннадцать, — начала я, и голос дрожал так сильно, что едва узнавала его. — Одиннадцать лет, когда Империя пришла за нашей семьёй. За мной, отцом и… и Лианой.

Он не обернулся, но я видела, как ещё больше напряглась спина. Слушал, впитывая каждое слово.

— Мой отец был историком древностей. Изучал старые тексты, магию Вега, забытые легенды о богах и войнах. Не для захвата власти. Не для оружия. Просто чтобы понять. Вернуть знания, которые были потеряны столетия назад.

Я сглотнула болезненный ком, заставляя слова продолжать выходить сквозь боль.

— Кто-то донёс на него. Сказал Империи, что он ищет способы освободить заточённых богов. Что семья Вега планирует восстание против законной власти. Это была… частично правда. Отец действительно изучал древние печати заточения. Хотел понять, как они работают, что держит богов запертыми. Но не для того, чтобы разрушить систему.

Слеза скатилась по щеке, горячая, жгучая.

— Империя не стала разбираться. Не поверила объяснениям. Они пришли ночью, когда мы спали. Штурмовая группа — двадцать тяжеловооружённых солдат в полной боевой экипировке. Для одной семьи. Для учёного, одиннадцатилетнего ребёнка… и девятнадцатилетней девушки.

Голос сорвался на имени, которое не произносила вслух семь лет.

— Моей сестре Лиане было девятнадцать. Она всегда защищала меня. С тех пор, как я себя помню. Старшая сестра, которая прогоняла хулиганов, учила читать древние тексты, рассказывала сказки перед сном.

Я закрыла лицо дрожащими руками, но продолжала говорить сквозь пальцы, сквозь слёзы.

— Когда они ворвались, дом уже горел. Они подожгли его первым делом, чтобы выкурить нас, отрезать пути отступления. Я помню дым — густой, чёрный, въедающийся в лёгкие. Крики снаружи. Грохот рушащихся балок. Жар пламени, пожирающего всё.

Руки задрожали так сильно, что пришлось сжать их в кулаки.

— Отец схватил меня, поднял на руки, тащил к тайному выходу в подвале, который построил на случай… на случай именно такого. Он знал, что за нами придут. Готовился годами.

Плечи затряслись от сдерживаемых рыданий.

— А Лиана побежала в другую сторону. Я не поняла тогда почему. Кричала, чтобы она шла с нами, тянулась к ней. Но она… она специально побежала к главному входу. Привлекла внимание солдат на себя. Кричала, швыряла в них всё, что попадалось под руку. Чтобы отец успел вытащить меня через подвал. Чтобы они не заметили нас.

Слёзы текли свободно теперь, заливая лицо, капая на сжатые кулаки.

— Отец создал портал в подвале. Древняя магия Вега, запретная техника, которой он научился из старинных манускриптов. Но на это уходит всё. Вся жизненная энергия. Вся магия до последней капли. И портал работает только на одного человека. Физически невозможно протолкнуть двоих.

Я подняла лицо, посмотрела на неподвижную спину Ориона сквозь пелену слёз.

— Он выбрал меня. Младшую. Ребёнка. Последнее, что я видела — как он толкает меня в портал, и я лечу назад, в пустоту. Как Лиана сражается с солдатами в горящем коридоре наверху, кровь на её лице. Как отец оборачивается к лестнице, поднимает руки, готовясь задержать их последними остатками сил, чтобы портал успел закрыться, чтобы они не схватили меня.

Голос сорвался окончательно, превратился в сдавленный хрип.

— А потом была только темнота. Ледяной холод. Боль такая, будто меня разрывали на атомы и собирали заново. Я кричала, но звука не было. Падала бесконечно вниз в пустоту.

Я вытерла лицо дрожащей, мокрой рукой, размазывая слёзы.

— Когда очнулась, лежала в грязном переулке на задворках какой-то торговой станции. Одна. Совершенно одна. Одиннадцать лет. Без семьи. Без дома. Без документов. Без единого кредита. Без ничего.

Голос стал тише, но каждое слово резало.

— Два года я скиталась по станциям. Воровала еду из мусорных баков. Спала в вентиляционных шахтах и заброшенных складах. Пряталась от патрулей и банд. Училась выживать на улице, где за кусок хлеба могли убить, не моргнув.

Новая волна слёз хлынула, не останавливаясь.

— И всё это время я думала только об одном. Каждый день. Каждую ночь. Что с ними случилось? Живы ли? Где они? Почему не ищут меня?

Я обхватила себя руками, пытаясь сдержать дрожь.

— Когда мне исполнилось тринадцать, я получила доступ к публичной библиотеке на станции. Научилась взламывать системы у других беспризорников — те, кто выживал дольше, знали трюки. Взломала имперские архивы. Нашла закрытые отчёты о той ночи.

Закрыла глаза, но слова на экране всплыли перед внутренним взором с кристальной ясностью, словно вырезаны огнём.

— Отец мёртв. Сгорел заживо, когда дом обрушился. Или его убили солдаты до этого — отчёты противоречивые, туманные. Но результат один и тот же. Он мёртв. Тело опознали по остаткам ДНК.

Голос превратился в едва слышный шёпот.

— Лиану схватили живой. Ранили, но взяли. Судили за "владение запрещёнными знаниями магии Вега", "сопротивление законной власти с применением летальной силы", "соучастие в попытке государственного переворота". Список обвинений был длиной в целую страницу.

Открыла глаза, посмотрела на спину Ориона.

— Ей было девятнадцать лет, Орион. Девятнадцать. Едва взрослая. Вся жизнь впереди. И её приговорили к пожизненному заключению в Имперском Хранилище. Без права на апелляцию. Без возможности пересмотра дела. Навсегда.

Слёзы душили, не давали дышать нормально.

— За преступление, которого она не совершала. За попытку спасти младшую сестру. За то, что отвлекла солдат, пока отец создавал портал. Она пожертвовала всей своей жизнью, всей свободой ради меня.

Я встала резко, не в силах больше сидеть, начала ходить по комнате.

— Семь лет, Орион. Семь долгих, бесконечных лет она там. Одна. В темноте. В клетке, окружённая самыми опасными существами галактики. Не зная, выжила ли я. Думая, возможно, что отец зря пожертвовал собой. Что она зря привлекла внимание солдат.

Голос задрожал от сдерживаемой боли.

— И всё это время я… я искала способ вытащить её. Любой способ. Способ вернуть её.

Вытерла лицо яростно, но слёзы не останавливались.

— А потом, два года назад, я нашла нечто. В старом антикварном книжном магазине на окраине станции Кронос-5. Владелец даже не знал ценности того, что продавал — просто распродавал коллекцию умершего старика-коллекционера.

Я подняла взгляд на неподвижную фигуру у окна.

— Там был манускрипт. Старый, истлевший, страницы едва держались, готовы были рассыпаться от прикосновения. Написан на языке, которого я не знала. Но символы… символы я узнала мгновенно. Видела их в детстве, в библиотеке отца, когда он учил читать древние тексты. Это был язык Вега. Настоящий, забытый язык моего народа.

Я замолчала, сглотнула болезненный ком в горле.

— Манускрипт об узах Сил'тарен.

Орион замер — абсолютно, полностью. Даже дышать перестал на секунду.

— И я знала это заклинание, — продолжала я тише, болезненнее. — Узнала его в первый же миг, хотя раньше не понимала, что именно отец передал мне.

Голос задрожал.

— Отец учил меня этому в детстве. Я думала тогда, что это просто древние упражнения для контроля магии Вега — слова, жесты, последовательность действий. Он повторял их со мной снова и снова, пока я не знала наизусть. До автоматизма. «Аним веталь орэм. Дэрэх ши нэфеш» — заклинание, которое он заставлял шептать в темноте, пока слоги не впечатались в саму душу огненными письменами.

Слёзы хлынули снова, заливая лицо горячими дорожками.

— Но он никогда не говорил, для чего это. Просто твердил: «Запомни. Однажды это спасёт твою жизнь. Обещай мне, что запомнишь».

Я вытерла лицо дрожащей рукой.

— Только когда я нашла тот манускрипт два года назад, я поняла. Узы Сил'тарен. Утерянная магия порабощения богов. Заклинание, которое позволяет смертному подчинить божественное существо, неважно насколько оно могущественно.

Новые слёзы хлынули потоком.

Сделала шаг к нему, руки протянуты в мольбе.

— Стой.

Одно слово. Тихое. Смертельное.

Орион медленно, очень медленно обернулся.

Лицо было абсолютно спокойным. Слишком спокойным. Маска из камня.

Но глаза… В золотых глазах бушевала буря.

— Ты планировала продать меня Империи, — произнёс он медленно, отчеканивая каждое слово, словно пробуя их на вкус.

Не вопрос. Утверждение.

Холодное. Безжалостное. Точное.

Воздух застрял в лёгких. Я не могла вдохнуть.

— Освободить из заточения, — продолжал он тем же мёртвым тоном, — наложить узы Сил'тарен. Привести в Хранилище как живое доказательство. Предложить сделку: "Вот связанный бог — послушный, безопасный, контролируемый. Верните мне сестру, и я научу вас порабощать остальных."

Пауза. Тяжёлая. Давящая.

— Или просто отдать меня им насовсем. Как вещь. Как товар на невольничьем рынке. Как животное, которое можно обменять на что-то более ценное.

Он сделал шаг ко мне, и каждое движение было контролируемым, точным, смертельно спокойным.

— Связанного. Послушного. Абсолютно безопасного раба без воли и права выбора.

Ещё шаг.

— Я прав?

Молчание растянулось между нами.

Я не могла говорить. Горло сжалось так сильно, что даже дышать было больно.

Лицо было мокрым от слёз, но голос не работал.

— Скажи мне, что я не прав, — голос стал тише, и в нём прорвалось что-то живое, болезненное. — Скажи, что я всё неправильно понял. Что это не так.

Он остановился в шаге от меня.

— Астра. — Имя прозвучало как мольба и проклятие одновременно. — Скажи, что ты не планировала продать меня как вещь.

Я открыла рот. Закрыла. Попыталась снова.

— Я… я не знала другого способа… — голос сорвался на шёпот, едва слышный.

Две секунды абсолютной тишины.

Орион замер, словно окаменел.

Затем — медленно, очень медленно — лицо исказилось.

Не яростью. Болью.

Чистой, незамутнённой, разрушительной болью.

— Значит, это правда, — прошептал он, и голос дрогнул впервые. — Ты действительно… всё это время…

Рука метнулась — я даже не успела вздрогнуть.

Удар кулаком по стене рядом с моей головой.

Металл взвыл, прогнулся внутрь с оглушительным грохотом. Вмятина глубиной почти в ладонь. Трещины побежали от точки удара во все стороны.

Я вжалась в переборку, сердце колотилось так громко, что слышала его в ушах.

Орион не отстранился. Застыл в этой позе — рука в стене, нависая надо мной. Дыхание тяжёлое, рваное.

Я видела, как напряглись все мышцы тела. Как задрожали плечи. Как сжалась челюсть так сильно, что я слышала скрежет зубов.

Он боролся с собой. Изо всех сил пытался удержать контроль.

— Полторы тысячи лет, — голос был хриплым, задушенным. — Полторы тысячи лет я сидел в темноте. В одиночестве. Мечтал только о свободе. О том, чтобы вырваться. О том, чтобы никогда больше не знать этого ужаса.

Пальцы медленно разжались, вытащил руку из вмятины. Костяшки были ободраны, кровь стекала по пальцам, капала на пол.

Он не замечал.

— А ты, — голос надломился, — ты решила выпустить меня из одной клетки, чтобы сразу же запихнуть в другую. Ещё хуже. Потому что из каменной камеры теоретически можно сбежать. А из уз Сил'тарен — никогда.

Орион резко отшатнулся, отвернулся, прошёл к центру комнаты.

Остановился, обхватил голову руками, пальцы впились в волосы.

— Ты планировала превратить меня в вещь, — голос был глухим, задушенным. — В товар для обмена с Империей. В доказательство концепции.

Руки опустились, сжались в кулаки.

— Знаешь, что началось бы, если твой план удался? — он медленно обернулся, и лицо было искажено болью и яростью. — ЧТО НАЧАЛОСЬ БЫ?!

Голос взорвался криком, эхом отразился от стен.

— ОХОТА! ГЕНОЦИД! Империя немедленно пришла бы за каждым заточённым богом! Освобождала! Связывала узами! Превращала в безвольных рабов! Создавала армию бессмертных слуг!

Он прошёлся, как зверь в клетке, руки тряслись от сдерживаемой ярости.

— Именно того, чего боялись наши предки! Именно того, из-за чего была та проклятая война! Порабощение божественных существ! Геноцид через лишение воли!

Остановился, развернулся ко мне.

— И ты была готова запустить это! Ради одного человека! Одной жизни! Готова обречь сотни, тысячи других на вечное рабство!

Голос сорвался на рык.

— Ты думала только о своей сестре! О своей боли! О своей вине! А на остальных — плевать! На тех, кто тоже заточён несправедливо! На тех, кого любят и ждут! На тех, кто пожертвовал собой!

Рука снова ударила по стене — с другой стороны. Ещё одна вмятина. Ещё кровь на костяшках.

— Они не имели значения! Только она! Только твоя Лиана! Весь мир мог гореть!

Он тяжело дышал, пытаясь взять себя в руки.

Я медленно опустилась на колени прямо посреди комнаты, уткнувшись лицом в ладони.

— Прости. Прости меня, прости, прости. Я чудовище. Настоящее чудовище. Я действительно использовала тебя с самого начала. Наложила узы рабства, прекрасно зная, что это такое. Планировала хладнокровно продать, словно ты не живое существо, а просто товар на рынке. И теперь… теперь план и так рухнул безвозвратно. Лилит видела узы. Видела всё. Империя узнает. Они просто схватят меня, заставят работать на них до конца дней. Превратят в живое оружие массового порабощения богов.

Слёзы текли нескончаемым потоком, заливая лицо, капая на пол.

— Но даже если бы план каким-то чудом не рухнул… я всё равно не смогла бы довести до конца. Физически не смогла бы предать тебя. Даже ради неё. Даже ради Лианы, ради которой готова была на абсолютно всё семь лет подряд.

Голос сломался окончательно.

— Потому что ты стал важен. И это… это разрывает меня на части изнутри.

Тишина.

Долгая, тяжёлая, давящая тишина.

Орион всё ещё стоял неподвижно. Даже не дышал, казалось. Статуя из камня.

Секунды растягивались в вечность. Каждая казалась часом.

Я ждала — нового крика, обвинений, взрыва ярости. Чего угодно.

Но он просто молчал. И это молчание, эта абсолютная тишина была страшнее любых слов, любого гнева.

— У меня только один вопрос, — произнёс он наконец, и что-то в тоне заставило кровь застыть в жилах.

Не гнев. Не ярость. Не берсерк.

Холод. Абсолютный, леденящий до костей, убийственный холод в золотых глазах. Лицо было маской — красивой, безэмоциональной, мёртвой.

— Почему, — каждое слово капало ледяным презрением, резало как лезвие бритвы, — ты не попросила?

Он сделал шаг ко мне, и я инстинктивно отшатнулась, хотя узы не давали ему причинить физический вред.

— Почему не пришла ко мне в ту проклятую камеру и не сказала простую, элементарную правду с самого начала? — Голос становился громче, жёстче с каждым словом. — "У меня есть сестра. Её держат в Хранилище несправедливо за преступление, которого она не совершала. Помоги освободить её, пожалуйста". Без уз. Без лжи. Без манипуляций. Просто… попросила. По-человечески.

Ещё шаг, нависая надо мной.

— Я бы помог, — каждое слово било как удар в солнечное сплетение. — Без всякого торга. Без манипуляций. Без контроля. Просто потому, что это чертовски правильно! Потому что освобождать невинных людей из Хранилища — это именно то, что я планировал делать после побега!

Он прошёлся к столу, схватился за край столешницы обеими руками. Голова опущена, плечи вздымались от тяжёлого дыхания.

— Знаешь, что самое обидное во всём этом? — не смотрел на меня, голос был глухим. — Самое чертовски болезненное?

Пауза, тяжёлая как надгробная плита.

— Я начал тебе доверять, Астра. — Голос дрогнул, показав живую боль под маской ярости. Начал думать, что ты не просто хозяйка на другом конце невидимой цепи. Что между нами есть что-то настоящее. Что-то, что не зависит от проклятых уз.

Рассмеялся — коротко, зло, полно горечи.

— Какой же я был наивный дурак. Тысяча лет заточения, и я всё равно поверил в сказку.

Пальцы сжались на столешнице так сильно, что металл начал медленно деформироваться под невероятным давлением, поддаваться божественной силе.

— Ты говоришь сейчас, что не могла бы предать меня даже ради сестры. Что я стал слишком важен. — Холодная, жестокая усмешка исказила губы. — Но как, как я могу поверить хоть одному твоему слову после всего этого? Как поверить, что это не очередная ложь, очередная манипуляция, очередная попытка удержать контроль?

Он медленно подошёл к окну, оперся обеими руками о холодное стекло. Смотрел на полосы света, но не видел их.

Долгое, тяжёлое молчание.

Я стояла, обхватив себя дрожащими руками, не осмеливаясь пошевелиться, едва дыша.

— Иди, — сказал он наконец, не оборачиваясь. Голос был пустым, выжженным дотла, мёртвым. — Уходи из моего поля зрения. Прямо сейчас. Немедленно.

— Орион, пожалуйста… — прошептала я сквозь слёзы.

— УХОДИ! — рявкнул он так, что я физически отшатнулась.

Он резко развернулся, и в золотых глазах бушевало пламя, едва сдерживаемое.

— Уходи, пока я ещё контролирую себя! — голос сорвался на рык. — Пока не сделал то, о чём буду жалеть до конца дней! Потому что прямо сейчас, в эту секунду, я… я не хочу даже смотреть в твою сторону! Не выношу вида! Понимаешь?!

Я попятилась к выходу, спотыкаясь, едва видя сквозь слёзы.

— Узы, — голос стал тише, но холоднее льда, — не дают мне уйти далеко. Не дают физически причинить тебе вред, даже если я захочу всем существом. Но они не заставляют меня помогать. Не заставляют прощать. Не заставляют забыть, что ты превратила меня в раба и хладнокровно планировала продать как скотину на рынке.

Пауза, каждое слово капало ядом.

— Технически ты можешь приказать мне помочь спасти твою сестру. Прямо сейчас. Через узы Сил'тарен. Просто отдай приказ, и я физически не смогу отказаться, как бы ни хотел.

Он посмотрел на меня через плечо — холодный взгляд, полный презрения и боли.

— Но если осмелишься отдать этот приказ… если заставишь через рабские узы… я никогда, слышишь меня, никогда не прощу. Ты окончательно станешь именно тем, кем боялась быть с самого начала. Рабовладелицей, хладнокровно использующей связанного раба для достижения личных целей.

Он снова отвернулся к окну, плечи напряжены до предела.

— А теперь убирайся отсюда. Уходи. И не приходи, пока я сам не позову. Мне нужно время. Много времени. Чтобы понять, могу ли я вообще находиться в одном помещении с тобой, не чувствуя физическое отвращение от каждого взгляда.

Слова ударили сильнее любого физического удара, больнее любой раны.

Я развернулась и побежала — почти бегом, спотыкаясь, задыхаясь от рыданий, что рвались из груди.

Выбежала в коридор. Добралась до своей каюты. Захлопнула дверь так сильно, что панель треснула с протяжным воем.

Ноги подкосились прямо у входа. Я не дошла до кровати. Просто рухнула на холодный пол, прижалась спиной к двери.

И позволила себе развалиться окончательно, безвозвратно.

Рыдания сотрясали всё тело волнами. Я обхватила колени дрожащими руками, зарылась лицом в них, пытаясь хоть как-то заглушить звуки, что вырывались против воли.

Горло саднило от сдержанных криков. Лёгкие горели, не хватало воздуха. Слёзы текли нескончаемым потоком, заливали лицо горячими дорожками, капали на колени, на пол, образуя маленькие лужицы.

Я качалась взад-вперёд, уткнувшись лицом в собственные колени, пытаясь хоть как-то сдержать боль, разрывающую изнутри на части.

Через узы я чувствовала его с пугающей ясностью — гнев, настолько яростный и всепоглощающий, что жёг как кислота. Разочарование, горькое как отрава. Боль, глубокую, сырую, незаживающую.

И отвращение. К ситуации. Ко мне. К тому, что я превратила его в раба и планировала продать.

Но глубже, под всеми этими яркими, кричащими эмоциями, пряталось что-то ещё. Что-то, что он отчаянно душил, прятал, не давал проявиться на поверхности.

Чувство потери. Предательства. Разрушенного доверия, которое только начало формироваться.

Он начал чувствовать что-то. Начал доверять.

А я убила это на корню. Растоптала. Разрушила своей ложью.

Новая волна рыданий накрыла с головой, ещё сильнее, ещё безжалостнее.

Я плакала, пока не осталось сил плакать.

Пока слёзы не высохли, оставив только жжение в глазах и боль в груди.

Пока не осталось ничего, кроме пустоты, выжженной дотла, и тупого, всепоглощающего отчаяния.

План рухнул безвозвратно.

Узы держали нас вместе физически, намертво, неразрывно. Но эмоционально…

Эмоционально между нами зияла пропасть шириной в галактику, которую я собственными руками выкопала, углубила, сделала непреодолимой.

Я лежала на холодном полу, свернувшись клубком, обхватив колени, и медленно осознавала одну простую, ужасающую истину:

Я потеряла его.

Ещё до того, как успела по-настоящему понять, осознать, принять, что он стал важен.

Потеряла из-за лжи, страха, неспособности довериться, когда это было критически необходимо.

И теперь не знала — не имела ни малейшего представления — можно ли вообще это исправить.

Или некоторые вещи, однажды разрушенные, не подлежат восстановлению.