Дочь звёздного палача

Глава 7

Сон пришёл не как утешение, а как проклятие.

Я бежала по коридорам, которые были одновременно знакомыми и чужими. Стены дышали, сжимались, выталкивая меня вперёд. Под босыми ногами пол был то холодным металлом, то горячим камнем, то мягкой травой.

— Астра! — голос отца прорезал мрак, молодой, полный жизни, каким я его почти не помнила. — Беги! Не оборачивайся!

Но я оборачивалась. Всегда оборачивалась.

Огонь. Всюду огонь. Он пожирал всё вокруг — стены, пол, воздух. В языках пламени плясали тени, принимающие очертания кораблей, людей, монстров. Отец стоял в центре инферно, раскинув руки, создавая щит из чистого света.

— Папа! — кричала я, но голос был детским, тонким, беспомощным.

— Прости, звёздочка, — его лицо было мокрым от пота и слёз. — Прости, что не смог…

Плач. Детский плач, тонкий и протяжный, разрывающий душу. Он доносился откуда-то сбоку, из темноты за стеной огня. Я пыталась повернуться, найти источник звука, но тело не слушалось.

— Не смотри туда, — отец шагнул ко мне, но огонь вспыхнул ярче, отбросил его назад. — Астра, обещай мне! Обещай, что выживешь! Что будешь жить!

— Я обещаю! — кричала я, протягивая руки. — Но иди сюда! Папа, пожалуйста!

Плач становился громче, настойчивее. В нём была такая боль, такое отчаяние, что я чувствовала, как рвётся что-то внутри. Кто-то там, в темноте… кто-то нуждался во мне…

Фигуры в огне обретали чёткость. Люди в серебристых доспехах с эмблемой Империи на груди. Они двигались к отцу, медленно, методично, как палачи к эшафоту.

— ПАПА!

Огонь взметнулся выше, ослепил, поглотил всё…

И я проснулась.

Сердце колотилось так сильно, что казалось вот-вот вырвется из груди. Кожа была покрыта холодным потом, простыня под спиной промокла насквозь. Я судорожно хватала ртом воздух, пытаясь вернуться в реальность, убедить тело, что это был только сон.

Только сон.

Только…

— Кошмары? — голос из темноты заставил меня подскочить на постели.

Орион сидел на стуле у окна, залитый лунным светом.

Он был одет в чистую тёмную рубашку и простые брюки — явно из запасов дома. Волосы были влажными после мытья, убранными назад. За спиной не было крыльев из света, либо он научился контролировать их проявление, либо они появлялись только когда он использовал силу.

Поза расслабленная, почти ленивая — одна нога закинута на другую, руки сложены на груди. Но золотые глаза горели в темноте с нечеловеческой интенсивностью.

— Что ты… — голос прозвучал хрипло, горло пересохло. — Что ты здесь делаешь?

— Десять шагов, помнишь? — он кивнул в сторону стены, за которой была гостиная. — Дальше я физически не могу уйти. А ты так… живописно страдала, что сон стал невозможен.

Он встал, и лунный свет очертил его силуэт — высокий, мускулистый, опасно притягательный. Чистая одежда подчёркивала ширину плеч и узость бёдер. Он выглядел… слишком хорошо для бога, который провёл полторы тысячи лет в заточении.

— Ты чувствовал? — прошептала я, и в груди что-то сжалось от осознания.

— Связь работает в обе стороны, маленькая звезда, — он подошёл ближе, остановившись у края кровати. — Твой страх разбудил меня час назад. Потом боль. Потом отчаяние такой глубины, что мне пришлось проверить, не перерезала ли ты себе вены.

Последние слова прозвучали с издёвкой, но под ними я уловила что-то ещё. Беспокойство?

— Я не… — я потёрла лицо руками, стирая остатки слёз, о которых не помнила. — Это просто кошмар.

— Просто? — Орион усмехнулся, но не сел на кровать, держась на расстоянии. — Ты кричала. Не громко, но… достаточно.

Жар смущения залил лицо.

— Извини. Не хотела мешать твоему… отдыху.

— Боги не спят так, как вы, — он пожал плечами. — Скорее медитируем. Но твои эмоции были как… — он сделал паузу, подбирая слова, — как сирена, воющая прямо в черепе.

Он скрестил руки на груди, изучая моё лицо с академическим интересом.

— О чём был кошмар?

— Не твоё дело.

— Всё, что касается моей… тюремщицы, — он запнулся на слове, словно оно обожгло язык, — моё дело. Особенно если её страхи не дают мне покоя.

Я отвернулась, глядя в окно. Луна висела низко над горизонтом, окрашивая луга в серебристо-синие тона. Красиво. Умиротворяюще. Полная противоположность тому аду, что бушевал в моей голове.

— Это был… отец, — произнесла я наконец, не понимая, почему вообще говорю. Может, из-за темноты. Может, из-за усталости. А может, из-за того, что Орион был единственным живым существом в радиусе световых лет, и молчание давило сильнее любой пытки.

— Он умер?

— Двенадцать лет назад.

Тишина. Потом:

— Как?

Я сжала простыню в кулаках, чувствуя, как под кожей начинает покалывать магия — отклик на эмоции.

— Империя выследила нас. Он сражался, чтобы дать мне время сбежать. — Слова выходили механически, без эмоций, как будто я рассказывала чужую историю. — Я видела, как его окружили. Как он создал последний щит, чтобы портал успел закрыться. Как огонь поглотил всё.

— И ты винишь себя, — констатировал Орион. Не вопрос. Факт.

Я повернулась к нему резко.

— Конечно виню! Если бы не я…

— Если бы не ты, он умер бы раньше, — перебил он спокойно. — Или позже. Но результат был бы тем же. Империя не оставляет Вега в живых. Твой отец это знал.

Холод его слов отрезвил лучше пощёчины.

— Ты не знал его.

— Нет, — согласился Орион. — Но я знал его предков. Всех до единого. — Золотые глаза сверлили меня в темноте. — Вега всегда жертвуют собой ради "высшей цели". Эридан пожертвовал честью ради власти. Твой отец пожертвовал жизнью ради твоей. Это у вас в крови — играть в мучеников.

Ярость вспыхнула, обжигающая и очищающая.

— Ты ничего не понимаешь.

— Понимаю больше, чем ты думаешь, — он сделал шаг ближе, но всё ещё держался на расстоянии. — Я видел, как боги жертвовали собой. Как смертные бросались на мечи ради других. Знаешь, что объединяет всех мучеников?

Я молчала, не в силах оторвать взгляд.

— Они думают, что их жертва что-то изменит. Что их смерть будет иметь значение. — Он усмехнулся горько. — Но галактика продолжает вращаться. Империя продолжает убивать. И единственное, что остаётся от мучеников — это те, кто остался жить с виной.

Слова резали, потому что в них была правда, которую я отказывалась признавать годами.

— Тогда зачем? — прошептала я. — Зачем он умер, если это ничего не изменило?

Орион долго смотрел на меня, и в его взгляде было что-то странное. Не жалость — он был слишком горд для жалости. Но понимание. Узнавание родственной души.

— Потому что любил тебя больше, чем собственную жизнь, — сказал он наконец, и голос стал мягче. — И в этом не было логики. Не было расчёта. Только инстинкт — защитить то, что дорого.

Что-то внутри сломалось. Стена, которую я возводила двенадцать лет, удерживая эмоции под замком. Рыдание вырвалось из горла — некрасивое, болезненное, срывающее последние остатки контроля.

Я плакала. Впервые с той ночи, когда огонь поглотил отца, я позволила себе плакать по-настоящему.

Орион замер, явно не ожидая такой реакции. Секунду он стоял неподвижно, и я видела борьбу на его лице — желание уйти, оставить меня наедине с горем, против чего-то другого. Чего-то более человечного.

Затем он проклял что-то на древнем языке — тихо, почти нежно — и наконец приблизился. Сел на край кровати осторожно, словно боясь спугнуть раненое животное.

Его рука легла на моё плечо — тяжёлая, тёплая, неожиданно успокаивающая.

— Плакать не стыдно, — произнёс он тихо. — Даже последним из рода убийц богов позволено горевать.

Я плакала, пока слёзы не иссякли, оставив лишь пустоту и странное, хрупкое спокойствие. Орион не двигался, терпеливый как вечность, которую прожил. Его присутствие было якорем — молчаливым напоминанием, что я не одна.

— Лучше? — спросил он наконец, когда моё дыхание выровнялось.

— Не знаю, — честно ответила я, вытирая лицо тыльной стороной ладони. — Но… спасибо. За то, что не ушёл.

— Не мог уйти, — напомнил он с тенью прежней насмешки. — Десять шагов, помнишь?

Но слова прозвучали мягче, чем обычно. Почти… дружелюбно?

Я посмотрела на него — на чёткий профиль, освещённый луной, на влажные тёмные волосы, на руку, всё ещё покоящуюся на моём плече. В этом свете он не казался богом войны. Скорее… просто мужчиной. Усталым. Понимающим.

— Тебе снятся кошмары? — спросила я тихо. — О заточении?

Пауза затянулась так надолго, что я решила, будто он не ответит. Потом:

— Каждый раз, когда закрываю глаза.

Простота признания ударила сильнее любых подробностей.

— Полторы тысячи лет в одиночестве, — продолжал он, глядя в окно. — Знаешь, что самое худшее? Не боль. Не бессилие. А осознание, что никто не придёт. Что ты забыт миром, который когда-то знал твоё имя.

Его рука дрогнула на моём плече — едва заметно, но я почувствовала.

— Так что да, маленькая звезда. Мне снятся кошмары. И в каждом из них я всё ещё там, в темнице. А свобода — лишь очередная иллюзия, насланная безумием.

Импульс был сильнее разума. Я накрыла его руку своей — просто прикосновение, утешение. Его кожа была горячей под моими пальцами.

— Это не иллюзия, — сказала я твёрдо. — Ты здесь. Ты свободен. Ну, почти, — добавила слабую попытку шутки.

Орион посмотрел на наши соединённые руки. Что-то мелькнуло в золотых глазах — удивление? Благодарность? Что-то более тёмное и сложное?

— Почти, — эхом повторил он, и в слове было столько горечи, что я почувствовала укол вины.

Долгая тишина. Мы сидели так, не двигаясь, соединённые простым прикосновением. В комнате было тихо, только далёкое уханье ночной птицы за окном нарушало покой.

Его свободная рука поднялась — медленно, неуверенно, словно он сам не понимал, что делает. Пальцы коснулись моей щеки, и я замерла, не смея дышать.

— Астра, — прошептал он, и в его голосе было что-то сырое, незащищённое. — Не смотри на меня так.

— Как? — голос вышел хриплым.

Его рука скользнула выше, пальцы зарылись в мои волосы у основания черепа. Прикосновение было одновременно нежным и требовательным, посылая мурашки по всему телу.

— Как будто я могу спасти тебя от твоих демонов. — Большой палец провёл по моей скуле, стирая остатки слёз. — Как будто между нами может быть что-то большее, чем узы пленника и тюремщицы.

Он наклонился ближе, и воздух между нами сгустился, наэлектризовался. Я видела, как расширились его зрачки, поглощая золото радужки. Видела, как напряглась линия его челюсти. Как дрогнули губы.

Расстояние между нами таяло с каждым ударом сердца. Его взгляд метнулся к моим губам, задержался там. Дыхание сбилось — его и моё, смешиваясь в узком пространстве между нами.

— Скажи мне остановиться, — прохрипел он, наклоняясь ещё ближе. Так близко, что я чувствовала тепло его кожи, запах — специи, озон, что-то древнее и мужское. — Астра, скажи…

Я не могла говорить. Не могла двигаться. Замерла, как птица перед змеёй, зачарованная и напуганная одновременно.

Его лицо было в сантиметрах от моего. Ещё мгновение — и наши губы соприкоснутся. Ещё одно…

Вторая рука легла на мою щеку, и теперь он держал моё лицо обеими ладонями — бережно, словно я была из тончайшего стекла. Я видела войну в его глазах — желание против разума, инстинкт против гордости.

Видела момент, когда он принял решение.

Орион склонился — и его губы коснулись моего лба.

Не губ. Лба.

Поцелуй был долгим, нежным, и вместе с ним в меня хлынула магия — тёплая золотая волна, обволакивающая разум мягким туманом. Она проникала в каждую клетку, успокаивая, убаюкивая, обещая покой.

Веки налились свинцом, конечности расслабились. Я хотела протестовать, хотела… что? Чего я хотела?

— Спи, — прошептал Орион в мою кожу, и слова вибрировали через прикосновение губ. — Спи без кошмаров, без страхов. Хотя бы этой ночью дай себе отдохнуть.

Он осторожно уложил меня на подушку, убрал прядь волос с лица. Его пальцы задержались на моей щеке — всего на секунду, но я успела почувствовать, как они дрожат.

Сквозь наплывающий сон я видела его лицо над собой — прекрасное и печальное. Видела, как он смотрит на меня взглядом, в котором смешались сожаление и что-то ещё. Что-то, что заставило моё сердце болезненно сжаться.

— Ты моя тюремщица, — произнёс он так тихо, что я едва расслышала. — И я не могу позволить себе забыть это. Даже когда каждая клетка кричит сделать обратное.

Его рука скользнула с моей щеки, и холод от её отсутствия был почти физической болью.

— Даже когда ты смотришь на меня так, словно я могу быть чем-то большим, чем оружие или враг.

Тьма наплывала волнами, утягивая всё глубже. Последнее, что я увидела — как Орион встаёт, отворачивается, и линия его плеч кажется невыносимо одинокой в лунном свете.

Последнее, что я почувствовала — невесомое прикосновение к моим губам. Такое лёгкое, что могло быть иллюзией. Или обещанием. Или проклятием.

А потом сон поглотил меня полностью, унося в темноту без снов и без боли.

Я проснулась от запаха еды.

Рассвет окрасил комнату в мягкие розовые тона, заливая всё вокруг золотистым сиянием нового дня. Тело было отдохнувшим — впервые за долгое время я спала глубоко, без кошмаров, без пробуждений в холодном поту. Магия Ориона сработала лучше любого снотворного.

Орион.

Воспоминания о ночи нахлынули волной, и я прикрыла лицо руками, чувствуя, как щёки горят от смущения. Его руки на мне. Его лицо так близко. То, как он почти…

Нет. Не почти. Он остановился. Поцеловал в лоб, как ребёнка, и уложил спать.

Это должно было успокоить. Вместо этого в груди тянуло странной, необъяснимой болью — разочарованием? Облегчением? Я не знала.

Я заставила себя встать, пройти в санитарный блок. Умылась холодной водой, стараясь смыть остатки странных эмоций вместе с остатками сна. Переоделась в чистую тунику тёмно-синего цвета и практичные штаны.

Глядя на своё отражение в потускневшем зеркале, я увидела девушку с покрасневшими от слёз глазами, бледным лицом и решительно сжатыми губами. Нужно было взять себя в руки. Забыть о минутной слабости. Вернуться к плану.

К настоящей цели, ради которой я прошла через всё это.

Я вышла в гостиную и застыла на пороге.

Орион стоял у старой печи, колдуя над сковородой. На столе уже стояли тарелки с чем-то, отдалённо напоминающим яичницу и поджаренный хлеб. Волосы были полностью сухими, собраны в небрежный низкий хвост, открывая линию шеи. Рубашка натянулась на спине, обрисовывая игру мышц, когда он двигался.

Он выглядел… домашним. Бог войны, готовящий завтрак в скромном деревянном доме. Абсурд ситуации зашкаливал.

— Ты проснулась, — констатировал он, не оборачиваясь. — Вовремя. Ещё минута, и я съел бы твою порцию из принципа.

— Ты… готовишь?

— Имею некоторый опыт, — пожал он плечами, перекладывая что-то на тарелку. — Полторы тысячи лет одиночества научили ценить простые удовольствия. Даже воображаемые.

Он повернулся, и наши взгляды встретились.

Секунда. Всего одна секунда напряжённой тишины, в которой висели воспоминания о ночи. О его руках на моём лице. О том, как близко он был. О том, чего не случилось.

Золотые глаза скользнули по моему лицу — быстро, оценивающе — затем он усмехнулся, и момент разрядился.

— Не стой столбом. Ешь, пока не остыло. — Он поставил тарелку на стол. — Мне нужна тюремщица в адекватном состоянии, а не голодная, размазанная по стенам от истощения.

Я прошла к столу, села напротив. Еда была… на удивление съедобной. Даже вкусной, учитывая, что продукты были из запасов столетней давности, поддерживаемых магией консервации.

Мы ели в молчании. Орион сидел, небрежно развалившись на стуле, но я видела напряжение в линии плеч, в том, как он слишком сосредоточенно резал хлеб. Он ждал. Чего-то.

Я отложила вилку, сделала глоток воды и выпрямила спину. Эмоции, которые бурлили ночью, были заперты глубоко внутри, за стеной холодной решимости. Сейчас я была не той слабой девушкой, что рыдала на его плече.

Сейчас я была тем, кем должна быть — последней Вега, у которой есть цель, и ничто не остановит её.

— Нам нужно покинуть эту планету, — голос прозвучал ровно, без дрожи.

Орион поднял взгляд, прожёвывая кусок хлеба.

— О? — он отпил из кружки. — И куда направляемся?

— В Имперское хранилище.

Он замер, кружка застыла на полпути к губам.

— Повтори?

— Ты слышал.

Орион медленно поставил кружку на стол, не сводя с меня взгляда.

— И зачем нам туда?

— Украсть артефакт.

Несколько секунд тишины. Потом он рассмеялся — коротко, без веселья.

— Просто так? Вломиться в одно из самых защищённых мест галактики и украсть артефакт? — Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — Какой именно артефакт удостоился такой чести?

— Камень Возрождения.

Брови Ориона взлетели вверх.

— Камень… — он осёкся, затем расхохотался. Громко, искренне, до слёз. — О, маленькая звезда. Камень Возрождения? Серьёзно?

Он вытер глаза, всё ещё посмеиваясь.

— Ты хочешь воскресить своих друзей. Как… трогательно. И безнадёжно наивно.

Я встретила его взгляд, не моргая. Лицо оставалось маской спокойствия.

— Да. Хочу.

Смех стих, уступив место холодной оценке.

— И ты думаешь, что Империя просто позволит тебе вломиться в хранилище и украсть один из самых ценных артефактов галактики? Если он вообще там есть?

— Не позволит, — я пожала плечами с наигранным безразличием. — Поэтому мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь, — он встал резко, стул заскрипел по полу. — Или моя сила? Потому что мне кажется, ты снова хочешь использовать меня как оружие. Как удобный инструмент для своих целей.

Золотые глаза сузились, в них заплясали опасные огоньки.

— Имперское хранилище — это не какой-то захудалый склад на окраине, Астра. Там Стражи. Системы подавления магии. Ловушки, способные убить бога. Буквально. — Он упёрся руками в стол, навис надо мной. — Они создавались специально для таких, как я. Твой драгоценный предок постарался.

Я не отстранилась, держа зрительный контакт.

— Знаю.

— Знаешь, — он повторил медленно, словно не веря услышанному. — И всё равно собираешься идти? Какого хрена, Астра? Эти люди мертвы! Никакой артефакт не вернёт их по-настоящему!

— Они умерли из-за меня, — ответила я холодно. — Я им должна хотя бы попытку.

— Должна? — Орион наклонился ближе, и я чувствовала его дыхание на своём лице. — Ты им должна попытку самоубийства? Потому что именно так это выглядит!

— Мне всё равно, как это выглядит.

Я встретила его взгляд в упор, не дрогнув, не отведя глаз. Внутри всё сжалось от его близости — от запаха, от жара, исходящего от его тела, от воспоминаний о прошлой ночи. Но я не позволила этому отразиться на лице.

— Я иду. Ты можешь помочь, можешь мешать. — Я сделала паузу, давая словам повиснуть в воздухе. — Но ты идёшь со мной. Нравится тебе это или нет.

Мы смотрели друг на друга — две упрямые воли, столкнувшиеся в бесшумной битве. Его глаза пылали яростью и чем-то ещё — разочарованием? Моё лицо оставалось непроницаемой маской.

— Ты невыносима, — прошипел он наконец сквозь стиснутые зубы.

— Слышала и не такое.

— Упряма как осёл.

— Это комплимент?

— Безрассудна до идиотизма.

— Ты повторяешься.

Орион выпрямился резко, отшатнулся, провёл рукой по лицу. Прошёлся по комнате — взад-вперёд, как зверь в клетке, пытающийся найти выход.

— Хорошо. Отлично. Замечательно. — Каждое слово капало ядом сарказма. — Пойдём в самоубийственную миссию ради мёртвых людей. Что может пойти не так?

Он остановился, развернулся ко мне.

— Но у меня есть условия.

Я откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Изображая спокойствие, которого не чувствовала.

— Какие?

— Во-первых, мы делаем это по-моему. — Он начал загибать пальцы. — Я планирую операцию. Я принимаю тактические решения на месте. Ты слушаешься и не лезешь на рожон без команды.

— Продолжай.

— Во-вторых, после того как ты получишь свой чёртов артефакт — если он вообще существует, — ты разрываешь узы. Полностью и навсегда.

— Согласна.

— И в-третьих, — он шагнул ко мне, и в голосе прозвучала сталь, от которой по коже пробежали мурашки, — если я хоть раз поймаю тебя на серьёзной лжи, связанной с этой миссией… сделка отменяется. И я разорву узы сам, неважно, какой ценой.

Последнее условие заставило сердце пропустить удар. Он подозревал. Чувствовал, что я скрываю что-то важное.

Но я не дрогнула. Не отвела взгляд. Холодная маска оставалась на месте.

— Принято, — произнесла я ровным тоном. — Хотя не понимаю, о какой лжи ты говоришь.

Орион усмехнулся — хищно, без капли веселья.

— Конечно не понимаешь. — Он наклонился, его лицо оказалось в опасной близости от моего. Так близко, что я видела золотые искорки в глазах, тёмные ресницы, тонкие линии усталости вокруг рта. — Но когда пойму я… нам обоим не поздоровится.

Секунда напряжённой тишины. Потом он выпрямился, отступил.

— А теперь, — его голос вернулся к обычной насмешливой интонации, — раз уж у нас есть эта чудесная самоубийственная миссия, ответь на один вопрос.

— Какой?

— Если этот камень действительно может воскрешать мёртвых, — Орион наклонил голову, изучая меня с неприятной проницательностью, — почему бы не вернуть отца? Он умер двенадцать лет назад. Твои друзья — несколько дней. Но ты выбираешь их. Почему?

Вопрос ударил как удар в солнечное сплетение. Я не была готова к нему, но заставила себя не показать этого.

— Отец умер слишком давно, — ответила я после секундной паузы. — Тело… его не осталось. Огонь поглотил всё. Даже пепла не найти.

— Но артефакт же магический, — настаивал Орион, и я видела, как он ловит каждое моё слово, каждую микроэмоцию. — Наверняка не требует физических останков. Только… скажем, связь крови? Память? Личную вещь?

Он пытался поймать меня на лжи. Чувствовал несоответствие в истории.

— Не знаю точно, как работает артефакт, — я пожала плечами, стараясь выглядеть равнодушной. — Но дело не в этом.

— А в чём же?

Я встретила его взгляд.

— Отец отдал свою жизнь по собственной воле. Это был его выбор — умереть, чтобы я жила. — Слова звучали правдоподобно, потому что в них была правда. Частичная, но правда. — А мои друзья погибли из-за моей ошибки. Из-за того, что я использовала магию и привела нас всех в Могилу Титанов. Это разные вещи.

Орион долго смотрел на меня, и я видела, как в его голове идёт внутренняя борьба. Он не верил. Не полностью. Но у него не было доказательств.

Наконец он выдохнул — долго, устало.

— Хорошо. — Слово прозвучало как капитуляция. — Допустим, я куплюсь на эту историю. Пока.

Он развернулся, направился к двери.

— Одевайся потеплее. Пойдём искать транспорт твоего дорогого предка. И Астра?

Я вопросительно посмотрела на него.

— В следующий раз, когда соберёшься использовать меня как оружие в своих планах, — его голос стал тише, опаснее, — хотя бы удосужься придумать правдоподобную ложь. А то обижаешь моё самолюбие.

Он вышел на веранду, оставив дверь открытой. Приглашение следовать за ним.

Я осталась сидеть за столом ещё несколько секунд, позволяя себе один момент слабости. Сердце колотилось, ладони вспотели, в горле стоял ком.

Он знал. Или подозревал. И давал мне шанс признаться.

Но я не могла. Не сейчас. Слишком рано. Слишком рискованно.

Я встала, расправила плечи, вернула на лицо маску холодного спокойствия. Прошла в спальню, нашла более тёплую куртку, проверила, что нож всё ещё на месте в сапоге.

Когда вышла на веранду, Орион уже стоял на краю, глядя на далёкие холмы. Утреннее солнце золотило его профиль, играло бликами в тёмных волосах.

Он обернулся, когда услышал мои шаги, и на секунду я увидела в его взгляде что-то сложное. Разочарование. Печаль. Решимость.

— Готова к приключениям? — спросил он с наигранной весёлостью.

— Всегда.

— Лгунья, — произнёс он тихо, но без злобы. Скорее… с сожалением.

Он зашагал в сторону строения за холмом, и я последовала за ним, чувствуя невидимую цепь между нами — не только магическую, но и эмоциональную.

Мы шли по утренней траве, покрытой росой, и каждый из нас нёс свои секреты. Его — о полутора тысячах лет боли и одиночества. Мои — о настоящей причине этой миссии.

И между нами росла стена из недосказанности и лжи.

Но что-то ещё росло. Что-то опасное и притягательное, что я отказывалась признавать даже перед собой.

Потому что признать это значило бы сделать неизбежное предательство ещё более болезненным.

А предательство было неизбежно.

Я посмотрела на широкую спину Ориона впереди, на уверенную походку, на то, как ветер играет с прядями, выбившимися из хвоста.

Прости, подумала я. Когда ты узнаешь правду… прости.

Но слова остались невысказанными, растворившись в утреннем воздухе.

И мы продолжали идти — к ангару, к кораблю, к миссии, построенной на лжи.

К будущему, которое обещало либо спасение, либо катастрофу.

Может быть, и то, и другое.