Нити судьбы. Дорога жизни 2

Глава 26

Она задумчиво бродила по улицам, наслаждаясь возможностью снова находиться тут. Заблудиться Лайя не боялась, здесь всё было знакомо. Она и сама не заметила, как ноги вывели её к высокому двухэтажному зданию. Краска на нём со временем облупилась, а заколоченные окна и дверь дополняли унылую картину заброшенности и запустения. Просто удивительно, столько лет прошло, а это здание так никто и не захотел выкупить. Дом был сложен добротно и основательно, вполне мог послужить ещё. Возможно, людские суеверия были настолько сильны, что заглушали доводы разума у потенциальных покупателей. Ведь хозяйку этого заведения нашли мертвой у себя в комнате, а после обнаружили и тела мужчин, которые работали охранниками в её музыкальном салоне. Столько смертей всколыхнула общественность, и люди сразу приписали это в заслугу потусторонним силам, а само место окрестили проклятым.

Уже тогда совсем юная Лайя догадывалась, кто стал заказчиком этих убийств, рассказ Чонсока лишь подтвердил собственные предположения. Первое время она раскаивалась в содеянном, возможно, стоило как-нибудь решить проблему по-другому, возможно, существовал способ договориться с теми богачами, а не защищаться ножом… Ведь из-за неё убили Тани… А потом решила, что такова расплата за предательство и алчность. Все последующие годы жизни в Трекании Лайя старательно избегала этого квартала и этого дома. И вот она стоит на пороге, мечтая попасть внутрь.

Лайя обошла дом, исследуя. У дальнего окна, в стороне от дороги, доска, закрывающая проем, была недостаточно крепко прибита. Девушка приложила усилия и оторвала её, аккуратно поставила рядом, стараясь не привлекать внимание прохожих шумом.

Лайя пролезла в образовавшуюся щель. Стёкла на окнах были не везде, а доски, прибитые неровными рядами, образовывали достаточно большие щели. В эти щели и пробивался свет от уличных фонарей, освещая покрытый слоем пыли и песка зал.

Она медленно шла между рядами столов и стульев, проводя рукой по пыльным поверхностям. Воспоминания нахлынули на неё, окуная в прошлое. Как зачарованная она шла к сцене. Как же она любила танцевать. Она тогда жила этим. Ей нравилось видеть восторг и восхищение в глазах зрителей, слышать овации и выкрики её имени.

Под ногами хрустнуло. Лайя убрала сапог и увидела раздавленную бусинку от браслета. Всё было так же, как и при её последней ночи здесь. После того инцидента салон больше не открылся, а на следующий день Тани и охрану нашли мёртвой. Никто ничего здесь не трогал и не убирал.

Она подошла к столику у диванов. Создатель! Тут даже стоят стаканы, из которых пили азуры. Спустя столько лет! У неё закружилась голова, появилось ощущение, что она перенеслась в прошлое, – стало жутко. Взгляд замер на диване. Здесь сидел Чонсок. Его внешность стерлась из памяти быстро, осталось лишь воспоминание о высокомерии и надменности во взгляде, показывающее, что она лишь мусор. Если бы он не рассказал ту историю, то сама она не сопоставила этих двух, казалось, совершенно разных людей в одну личность. Хотя, если признаться самой себе, в отдельные моменты она всё же ловила отголоски былого в его карих глазах, но каждый раз гнала от себя неприятные мысли, убеждая, что этого не может быть.

Она снова посмотрела на раздавленную бусинку. Здесь закончилась недолгая жизнь Тхан и началась новая. Жизнь Лайи.

Если здесь всё осталось нетронутым, то может и её комната цела? Проходя за сцену, она увидела сбоку плакат. С него на неё смотрела красивая юная девушка. Нижняя половина лица скрыта под тонким шелком, а глаза, в которых читались мягкость, свет, невинность, были густо подведены чёрным, создавая иллюзию более узкого азурианского разреза глаз. Полуобнаженное тело выглядело хрупким и по-детски невинным, ярко контрастируя с броскими вызывающими одеяниями. Черные прямые волосы немного скрывали обнаженные плечи. Неужели эта девчонка и есть она?

Лайя прошла по знакомым коридорам и с замиранием сердца толкнула дверь, делая шаг внутрь. Она снова оказалась в прошлом. Здесь лежит её сорванный с головы парик, наспех скинутые одежды, потемневшие местами от её крови и крови обидчика. Она вспомнила, как хватала и надевала в ужасе свои вещи, как убегала отсюда, как ей казалось тогда, навсегда, через черный ход на улицу, подальше от того, что она совершила. В ту ночь она впервые ранила человека. Убегала она и от боли предательства, и от пережитого унижения.

Лайя подошла к большому зеркалу, в котором отражалась во весь рост, и стала рассматривать себя. Она так сильно изменилась. Тхан стала взрослой. Можно было не беспокоиться, Чонсок никогда не узнает её, да она и сама себя не узнавала на том плакате.

Она подошла к окну – второй этаж, поэтому и не заколочено. Распахнула створки и запустила свежий воздух. Легкий ветерок, проникший в комнату, закружил и поднял вверх тысячи пылинок. Лайя обходила комнату, с удивлением отмечая свои оставленные когда-то вещи на прежних местах. Её наряды для выступления сложены в сундуке, косметика убрана в специальный шкафчик. Лайя бросила ещё раз взгляд на валяющуюся на полу одежду с последнего выступления. Костюм Тхан был красив, но Лайя предпочла бы при штанах с низкой талией, оголяющий её живот, более закрытый верх.

Она порылась в сундуке. Найдя нужное сочетание, Лайя приложила к себе и посмотрелась в зеркало. Да, так было сексуально, но и не так вызывающе. Ей никогда не разрешали самостоятельно выбирать одежду. Тани старалась максимально оголить её. Сейчас, если бы ей пришлось танцевать, то она бы выбрала себе другой образ.

Стараясь не думать о том, что делает, и повинуясь внезапному порыву, Лайя облачилась в выбранный костюм. Изучая себя в зеркале, она немного подвигала бедрами, наслаждаясь переливами ткани на своих легких, воздушных штанах, и залюбовалась плоским животом. И верх… нужен именно такой: грудь, шея, плечи закрыты. Изюминкой стали сильно расклешенные к низу рукава, которые при подъеме оголяли её руки.

Теперь браслеты. У неё их было много. Трепет и девчачий восторг охватил её. Она быстро достала коробку с украшениями и перебрала содержимое. Её выбор пал на узкие длинные полоски кожи. Лайя повязала их на руку, растягивая решеткой до самого локтя, затем подбежала к зеркалу и подняла руку к верху, чтобы рукав сполз и оголил украшение. Шикарно! Девушка послала себе воздушный поцелуй. И финал! Мягкие танцевальные туфли, которые позволяли ногам свободно скользить по отполированному полу на сцене…

Она села на пуфик, смотрясь на себя в зеркало поменьше. Макияж. Нет, она не хотела быть, как Тхан. Ведь той девушки уже давно не было. Она распустила свои волосы. От долгого ношения в косе они стали волнистыми. Лайя встряхнула головой, немного приподняла их, делая более небрежными. Губы накрасила ярко-красной помадой, а верхнюю часть лица скрыла под витиеватой маской, плотно закрепив её, чтобы та не спадала при движении.

Законченный образ предстал в большом зеркале в виде яркой сексуальной женщины, знающей о себе и своем теле всё. Взгляд невольно стал томным, а губы приоткрылись, делая их ещё более притягательными и соблазнительными. Хищная улыбка тронула губы.

Взгляд случайно упал на лежащий в стороне веер. Основной атрибут Тхан. Не подходит. Лайя надела поверх штанов свою перевязь с кинжалами. Странно, но потертая кожа ремня в сочетании с полосками кожи на её руке добавляли экзотики и опасности к образу. Жаль, что никто не увидит её такой. Захотелось ещё раз очутиться на сцене. Интересно, а тот аппарат с музыкой ещё работает?

Лайя быстро сбежала по лестнице вниз, перепрыгивая через ступени. Непривычная легкость в ногах оттого что массивные сапоги сменились на невесомую обувь, давала ощущение полета и наполняла её душу счастьем. Зал больше не навевал у неё тяжелых воспоминаний – лишь нетерпение и радостное предвкушение. Лайя, пробегая мимо плаката, подмигнула девчонке.

Аппарат и вправду работал. Она перебирала мелодии, пока не нашла ту, которая зацепила. Включила и взбежала на сцену, замирая на середине, ожидая начала. Тхан не заучивала танцы, а просто отдавалась музыке, поэтому её выступления всегда были разные, в зависимости от настроения её души. Вспоминая, как танцевала раньше: невинно, наивно, трогательно, озаряя светом и чистотой души всё вокруг, – Лайя понимала, что у неё больше так не получится. Сейчас, когда знала, что значит гореть от страсти, изнывать от желания обладать, любить всей душой и умирать за него, она будет танцевать по-другому.

Пустой зал немного её смущал, поэтому она закрыла глаза, отключая все другие мысли, оставляя лишь мелодию, её такт и огонь своей души. Тхан и Лайя сливались воедино, ведь тело помнило не только как сражаться, но и как любить, как плавно двигаться и завораживать зрителей, как сводить с ума. Кинжалы в обеих руках заменили ей веер. Танец как произведение искусства. Это было опасно, на грани, сексуально.

Мелодия плавно сменилась, и воспоминания снова затопили её. Движения девушки изменились, отражая состояние её души. Кинжалы она спрятала за пояс, оставаясь безоружной. Это была та самая музыка, во время которой её стащили со сцены, а после лапали и предложили монет, как обыкновенной продажной девке. Где она осознала весь масштаб предательства Тани, где помощи ждать было неоткуда, лишь она и трое мужчин. Где её впервые ударили, где впервые ударила она. Где впервые захотела убить. Где ярость и разочарование выжигали свет души, меняя её навсегда. Где впервые появилась Лайя. Боль, которая по стечению времени казалась незначительной и глупой, снова ожила, погружая её в то состояние. Мелодия подходила к концу, и Лайя закончила свой танец, падая на пол сцены, и с размаху что есть силы всадила кинжал в дерево под ногами, вкладывая в финальный жест всю свою ненависть.

Она отдышалась, возвращаясь в реальность, села, подгибая под себя ноги. Довольно улыбаясь, Лайя потянула за рукоять.

– Ух, черт возьми, детка, ты явно перестаралась, – сказала она сама себе и ещё раз потянула на себя оружие. Не сразу, но всё же получилось достать.

Спрыгнув со сцены вниз, она стянула маску с лица и, откинув голову назад, встряхнула волосами. Боковым зрением она уловила тень и резко обернулась, холодея от ужаса.

– Как давно вы тут? – Тело покрылось мурашками. На неё смотрели три пары глаз.

– С самого начала танца, – речь вернулась только к Тэруми.

Шок на её лице и взгляд, блуждающий по телу, заставил Лайю покраснеть и инстинктивно прикрыть голый живот руками. Лайя в отчаянии поджала губы, на Фенриса смотреть побоялась. Если она увидит то же самое презрение, какое было в глазах Чонсока, когда он… Чонсок! Вспомнила она и тихонько ойкнула, испуганно зажимая ладошкой рот. Воин был бледен и в попытке удержаться на ногах, судорожно сжимал кресло, которое стояло перед ним. Увидев его выражение лица, Лайя прикрыла глаза, давая себе немного времени. Почему она не умеет стирать память? Сейчас бы очень пригодилось. В том, что он узнал её, не было никакого сомнения.

– Идите домой, встретимся потом, – странным тихим голосом сказал эльф азурам.

Тэруми увела пребывающего ещё в ступоре Чонсока. Судя по тому, что они пошли наверх, значит, проникли внутрь через окно, которое Лайя оставила открытым. Девушка страшилась реакции Фенриса и всё ещё избегала смотреть в его сторону, стояла и рассматривала пол и свою обувь. Эльф оставил свой меч на диване, подошел к ней, отстегнул её кинжалы и бросил рядом со своим оружием. Подходя ещё ближе, он медленно провел пальцами по её животу.

– Потанцуй для меня, – хрипловато попросил он. От его голоса у неё пошли мурашки, она подняла на него глаза. В его взгляде не было презрения или злости. Океан его желания затопил её, и она непроизвольно подалась к нему навстречу, собираясь поцеловать. Он уклонился и коснулся губами её уха. – Пожалуйста…

Лайе стало страшно: она столько раз танцевала на сцене, но сейчас это было совсем волнительно. Тысяча мыслей и опасений сразу накрыли её. Вдруг ему не понравится? Вдруг он сочтет её слишком откровенной? Вдруг… Много разных «вдруг». Но он всё ещё ждал…

Лайя выбрала медленную чувственную мелодию. Когда-то она любила её. В ожидании начала музыки её сердце сильно колотилось. Она закрыла глаза, пытаясь отключиться и настроиться на мелодию, как услышала голос Фенриса:

– Посмотри на меня.

Лайя послушала и, попав в плен его глаз, забыла обо всем. Любовь и страсть, которую излучал его океан, смыли все сомнения. Она не переставала смотреть на него, как бы ни перемещалась по сцене, а Фенрис стоял на месте и не двигался. Его взгляд следил за плавными и изящными движениями её рук, за изгибом тела, за манящим покачиванием её бедер и снова гипнотизировал её. Его глаза ласкали её, и тело Лайи горело и желало.

Нарастающее возбуждение сводило с ума и требовало выхода. Она замерла посреди мелодии и, взволнованно дыша, не сводила с Фенриса глаз. Он тут же оказался рядом, целуя её. Лайя нетерпеливо стягивала с него одежду, а он, не справившись с эмоциями, разорвал на ней нежную ткань её костюма и жадно прильнул к груди, покрывая поцелуями. Девушка застонала, выгибаясь навстречу, ещё теснее прижимаясь, а после увлекла за собой на деревянный пол сцены. Её руки царапали его спину, а имя срывалось с губ. Ей хотелось раствориться, растаять, перестать существовать, быть его частью, соединиться…

Фенрис был глух к её мольбам, продолжая пытки поцелуями, и когда Лайе стало казаться, что она сейчас умрет от желания, он вошел в неё. Она судорожно вздохнула, ловя яркую волну наслаждения, и схватилась за его руку, сплетая пальцы с его. Её магия, выплескиваясь через край, устремилась навстречу к его, вливаясь и соединяясь, вслед за телом. Лайя ничего такого не планировала и не могла это контролировать. Она сейчас вообще ничего не могла, лишь только двигаться в такт с ним. Его магия радостно подхватила её поток, унося их ощущения на новый виток страсти.

Вдруг стало прохладно. Тысячи крохотных снежинок хороводом завертелись, окружая их сплетенные тела, не отдаляясь, но и не приближаясь. Его магия, как и его страсть, достигая своего пика, вырвалась на волю, не дожидаясь приказа хозяина. Его стон всегда был для неё высшей точкой наслаждения, она вжалась в Фенриса, принимая и содрогаясь от удовольствия.

Опустошённые после такого сильного всплеска чувств, они, обнаженные, лежали на сцене, тесно прижавшись друг к другу.

Постепенно возвращалась способность мыслить, и Лайя удивленно уставилась на снежинки.

– Фенрис, что это?

– Снег, – с улыбкой произнес он, открывая глаза и наблюдая за уже неспешным танцем белого проявления зимы. – Но я ничего не делал, они сами появились. Не стоило тебе пускать свою магию ко мне. Это, видимо, побочный эффект.

– Я не хотела, она сама. Раньше такого не было.

– Да, раньше такого не было, – голос Фенриса был всё ещё хриплым от пережитого.

Он нежно провел пальцами по её груди и животу. Лайя встретилась с ним глазами, купаясь в его любви и тая от охватившего счастья. Хоть она имела в виду совсем другое, но подтекст, который вложил Фенрис, повторяя за ней фразу, полностью разделяла. Никогда ничего подобного, такого как было с ним, она не испытывала.

Фенрис щелкнул пальцами, и снежинки опали на пол, превращаясь в маленькие капельки воды. Затем щелкнул пальцами снова, хоровод из кружащихся снежинок появился на его ладони, маленький, а не такой, как был до этого.

– Это всё, на что я способен без посоха. Но я уже давно понял, что не только моя магия усиливает твою, имеется и обратный эффект. С твоей помощью мои возможности многократно возрастают, – заключил Фенрис. – Поэтому из маленькой воронки получился столб снежного вихря.

– Удивительно, – только и смогла проговорить девушка.

Фенрис заметил, что она поежилась от холода, и погнал её наверх одеваться. Облачившись в привычную одежду и, стерев с лица остатки помады, Лайя нерешительно замерла. Вернулись вопросы, которые остались без ответов.

– Фенрис, – тихо позвала Лайя. Она понимала, что он догадался и так, но нужно было сказать об этом вслух. Самой. – Та девушка, про которую рассказывал Чонсок, – это я.

Он заключил её в кольцо своих рук.

– Я знал, что Тхан это ты, сразу, как только азур начал рассказывать про танец.

– Откуда? – удивилась Лайя, изучая его лицо.

– Я видел уже однажды, как ты танцуешь, и не представляю, кто может танцевать прекраснее, чем ты.

– Тот танец для тебя был особенный, я никогда никому так не танцевала, – Лайя не оправдывалась, просто хотела, чтобы он знал. Она боялась услышать ответ, но не могла не спросить: – Ты не презираешь меня за моё прошлое?

– Посмотри на меня, – попросил Фенрис. – Разве похоже, что я тебя презираю? Я знаю, что ты не сделала ничего такого, за что я мог бы тебя презирать. Ты не та женщина, которая позволит к себе прикасаться, тем более за монеты. Конечно, при мысли, что они все смотрели на тебя, я готов начать убивать и начну, пожалуй, с танэри.

Лайя засмеялась и несильно стукнула его по груди.

– При чем здесь Тэруми?

– Она мне просто не нравится, – спокойно сказал он.

Лайя снова вспомнила о Чонсоке, и умиротворённое настроение стало стремительно скатываться до состояния неприятной нервозности.

– Эй… – Он поднял её лицо за подбородок, заставляя снова посмотреть на себя. – Хочешь, я не подпущу его к тебе и запрещу на эту тему говорить?

– Спасибо, – Лайя благодарно ему улыбнулась, – но нужно решить всё сразу. Это будет угнетать всех, а я не люблю, когда между кем-то натянутые отношения.

– Как бы тебе ни было грустно или плохо, помни, что я рядом…

Его признание было таким трогательным, что она прижалась к его плечу, с наслаждением втягивая носом его родной запах. Специально сместилась, чтобы серебристые волосы попали ей на лицо, лаская своим шелком. Она постояла так совсем немного. Осознание завершенности постепенно подобралось к ней. Это место утратило свою власть над ней. Осталось лишь закрыть вопрос с Чонсоком.

– Пойдем, тут нечего уже делать, – тихо сказала она, отстраняясь.

Немного погуляв по городу, насладившись тишиной улиц и красивым звёздным небом, им всё-таки пришлось вернуться домой. Надежды, что Чонсок уснет, не дождавшись её, не было. Лайя остановилась у двери, не решаясь.

– Уверена, что тебе это надо? – спросил Фенрис, слегка сжимая её ладонь.

– Не совсем, но так будет правильно, – ответила Лайя, мысленно усмехнувшись. Общение с Чонсоком накладывало свой отпечаток. Она выдохнула, собралась с духом и отворила дверь.

Как она и предполагала, азур не спал. При виде неё он поднялся и сделал несколько шагов в её сторону. Он всматривался в неё, ища сходство с той хрупкой танцовщицей, которую обидел когда-то, а она боялась встретиться с ним глазами и увидеть в них то самое выражение, которое было тогда. Боялась разочароваться в этом мужчине, к обществу которого привыкла и которого считала другом. Присутствие Фенриса добавляло ей мужества, и Лайя заговорила первой.

– Если тебе есть что мне сказать, говори! И давай уже закроем эту тему, – прозвучало резче, чем она хотела.

– Ты Тхан? – то ли спрашивал, то ли утверждал азур.

– А есть разница? Ты же просто хочешь поступить правильно! Если тебе станет от этого легче, то я могу побыть и Тхан! – она не собиралась всего этого ему говорить, не хотела обижать или ранить, слова сами вырвались.

Она интуитивно почувствовала его гнев – Чонсок сделал два больших шага, сокращая расстояние между ними. Лайя внутренне сжалась, но с годами выработанная привычка смотреть врагам в глаза дала о себе знать. Она смело посмотрела в его глаза и… удивилась. В них не было гнева, как ей показалось вначале, не было брезгливости, высокомерия, жалости. На неё смотрели умные, серьёзные глаза Чонсока, воина, которого она встретила однажды в таверне. Человека чести, который старается жить по законам совести и который приходит на помощь всем нуждающимся. Чонсок, которого недавно повстречала Лайя, поступает правильно, несмотря ни на что.

– Прости, – в это короткое слово он вложил сожаления, которые хранил все эти годы.

Она не заметила, как слеза сбежала по щеке, как на мгновение стала опять юной растерянной девчонкой, застывшей перед возвышающимся над ней азуром.

– Прости, – повторил он и обнял её, бережно прижимая к себе, пристраивая свой подбородок на её макушку.

Он был такой большой, что Лайя затерялась в его объятиях. Она слышала, как взволнованно стучит его сердце, знала, как сильно он раскаивается, и знала, что простила его.

– Хорошо, – сказала она, когда он выпустил её из объятий и всматривался с мольбой в её глаза, ожидая вердикта. – Что бы ни произошло у нас раньше, это в прошлом. И хочу, чтобы ты знал, что для меня честь узнать другого Чонсока. И я рада, что могу считать тебя своим другом.

Чонсок снова обнял её, сжимая в своих руках, шепча: «Спасибо». Тэруми незаметно смахнула слёзы, подошла к Фенрису и толкнула его локтем.

– Скажи ей, чтобы она отошла от моего Чона, – тихо буркнула она эльфу.

– Сама скажи, – недовольно отозвался Фенрис.

– Тогда давай тоже обнимемся, чтобы не было так обидно, – шутливо проворчала она. Фенрис адресовал ей такой взгляд, после которого сомнения в её рассудке возникли и у неё самой. Тэруми безразлично пожала плечами и сказала: – Нет так нет.