Дорогая кузина

20

Молодого волка звали Алексеем. Приятели называли его Лехой.

Они с Ингой провели три недели. Потом Леха уехал в Москву.

За это время Инга отлично поняла, что ей в принципе совершенно все равно, с кем спать: с Павлом, с Алексеем или с кем-то другим. Был бы мужик… Вот без него ей придется туго, одна она уже больше жить не сумеет… Значит, Леха уедет, и ей придется предстоит срочно искать ему замену.

На мгновение ей стало страшно. Неужели она теперь обречена все время искать себе нового парня?! Ей нужно срочно выйти замуж, это единственный выход из ее почти безнадежного положения. "Я не женщина, я шлюха", — печально думала она. Странно, но эта мысль ее огорчала не особенно. Инге казалось, что в этом — ее своеобразие, ее шарм, достоинство и высшая привлекательность. Что она способна на то, на что не способно множество женщин, плачущих по поводу своей фригидности. Ее отметили, выделили среди других… И прекрасно. Она не задумывалась о том, что это была за отметка.

С Лехой все происходило примерно так же, как и с Павлом. То же теплое, безразлично-ласковое море, готовое каждого и понежить, и покачать на волнах, и точно так же невозмутимо и безмятежно утопить… Те же самые кусты и деревья, охотно скрывавшие от любопытных нескромных взоров наглую парочку влюбленных… Тот же самый поздневечерний, обезлюдевший и остывающий от дневной жары пляж, на теплый песок которого молодой волк властно, мягким сильным прикосновением ладони бросал Ингу и тотчас жадно ложился на нее, наспех срывая эфемерные летние одежки… И начиналось приторно-сладкое, упоительное безумие, когда два тела хорошо понимали, как им плохо в одиночку и пытались получить от партнера максимум наслаждения, отыскать что-то необычное, еще неведомое… Двое расходовали на это все свои довольно большие по молодости запасы сил, бездумно расшвыривались ими, уверенные, что нет на Земле ничего чудеснее слияния на влажном, потихоньку остывающем песке…

Они готовы были не отлипать друг от друга сутками. К сожалению, это не получалось.

— Ну, ты и шлюха! — однажды отвалившись от Инги, прокомментировал Леха. — Настоящая блядища в натуральную величину! Только пока бесплатная. Скажешь, нет?

Инга грубо вырвалась из его ленивых объятий, становившихся после близости автоматическими и дежурными, и недобро прищурилась. Лехе показалось, что у нее даже моментально вытянулись и заострились нос и подбородок.

— А ты скажешь, что ты не сволочь?

Он догадался, что отвечать надо осторожно:

— Отчасти да

— Значит, признаешь? Ну, и меня ты тоже определил правильно… Отчасти…

— От какой части? — заржал он. — От задницы, от сисек или от писки?

— Заткнись! — велела Инга. — Была бы я другой, тебя бы не устраивала! Скажешь, нет? — передразнила она его.

Он ухмыльнулся:

— Скажу да. Только это, лапка, которую так приятно лапать, абсолютно ничего не меняет в твоей биографии. Попомни мое слово, она у тебя будет бурная и богатая событиями! Такие, как ты, мирно и спокойно не живут, не умеют.

Перед его отлетом в Москву они никак не могли расстаться. Поднимались, пытались одеться и вновь бросались на смятый их телами, утрамбованный песок.

— Мне пора… — бормотала Инга и опять тянулась к Лехе полуоткрытым ртом.

— Ненасытная! — с удовольствием сказал Леха. — Как ты будешь без меня?

— А сам? Ты точно такой же! — отозвалась Инга.

— Да я себе в Москве девку найду запросто! — хмыкнул Леха. — Даже искать не придется. У меня их там навалом! Ждут не дождутся, когда возвернусь с югов.

— И я тоже найду, — откликнулась Инга.

На мгновение ей стало больно, очень больно. Оттого, что ее жизнь так резко, внезапно, не по ее желанию, изменилась и стала зависеть от мужчины. Оттого, что она теперь другая. Оттого, что вновь приходится расставаться…

— Пойду работать и найду! — упрямо повторила Инга.

Леха лениво ущипнул ее за грудь.

— Прямо новый нерастянутый эспандер! — восхитился он и внимательно осмотрел голую подругу, лежащую с ним рядом, с ног до головы. — Конечно, найдешь! Запросто! С твоими телесами! Каждому захочется словить этакий кайф! И хвастливо подумать: так много — и все мое! Увидеть тебя и не захотеть способен лишь законченный дебил. Только вот что… — он чуточку помедлил, — я понимаю, что несу чушь, и ты меня не послушаешь, понимаю, что сам скотина… И все-таки… Попробуй остановиться! Иначе плохо кончишь. Я дело говорю.

— Ладно, — вяло отмахнулась Инга. — Пойду работать и остановлюсь. А следующим летом приеду в Москву поступать в университет. Тогда увидимся, да?

— Если до того времени меня кто-нибудь не подстрелит, — проворчал Леха.

Инга приподнялась на локте. А ведь она до сих пор абсолютно ничего не знает о молодом волке… Ни о его профессии, ни о его семье… Вообще ничего!

— Ты что, бандит? — спросила она. — Киллер? Или простой ворюга?

— Ну, почему сразу — киллер! Ворюга! — простонал Леха. — На другое у тебя фантазии не хватает? Я как раз их ловлю. Но это к слову, трепаться о том не советую. Вот тебе мои телефоны, — он порылся в сумке, вырвал из блокнота листок и записал два номера.

Инга вспомнила Павла… Если так будет продолжаться, вскоре у нее соберется коллекция московских телефонных номеров. Зато будет кому звонить по приезде в столицу. И чем себя занять.

Леха улетел. Инга, немного поскучав, отправилась на работу.

Ей показалось, что здесь застыл странный, особенный, непередаваемый запах, запах редакции с ее бумагами, принтерами и свежими номерами газеты. Он ей понравился, зато неприятно удивила почти вокзальная суета. Весь день мимо нее проносились люди с важными деловыми лицами, и Инга тщетно пыталась их разглядеть. Потом появился щуплый человечек — корреспондент, рассматривавший Ингу неодобрительно и необъяснимо горько и скорбно поджимавший сухие узкие губы.

Первые недели прошли напряженно. Инга старалась делать все, что ей говорили, искала темы, писала заметки, училась набирать их на компьютере… Понемногу ее корреспонденции стали печатать. Родители по-детски радовались и гордились, открывая газету и находя подпись под информашкой "Инга Охлынина". Мать купила альбом для фотографий, аккуратно вырезала все Ингины материалы из газет и наклеивала в альбом.

И все бы продолжалось в одном ритме, если бы через два месяца после начала ее трудовой деятельности Ингу не завалил как-то вечером на диван, когда в редакции никого больше не оказалось, тощий корреспондент. Он возбужденно сопел, молча задирая ей юбку и ощупывая костлявыми пальцами плотные ляжки.

Инга тоже молча выдиралась из его противных рук. И она бы, конечно, вырвалась, хотя он яростно цеплялся за ее ноги и пытался удержать силой. Но этой силы в нем оказалось недостаточно. Куда ему до молодого волка!

— Подожди, подожди… — бормотал он. — Не торопись… Прямо роскошное тело… У меня никогда не было таких женщин…

"И никогда не будет!" — хотела сказать Инга, но почему-то передумала. Плоть уже начала понемногу бунтовать и требовать своего. Не помогали даже редкие мастурбации, к которым Инга относилась с брезгливостью и неприязнью. Правда, в школе, еще в младших классах, когда едва-едва начали обрисовываться и набухать несмелые грудки, Инга неожиданно обнаружила любопытную вещь. Это стало почти открытием. Если крепко зацепить ножку за ножку и сильно-сильно их сдавить в самом верху, вдруг наступает удивительно приятное, никогда раньше не испытанное ею чувство.

Она стала практиковать такие блаженные зажимы ног, и только спустя много лет догадалась, что экспериментальным путем набрела на самый простейший способ мастурбации.

Сказать об этом кому-нибудь было стыдно даже в детстве, хотя причин своего стыда Инга не понимала. Зато нашла себе облегчение. От чего? Этого она тоже тогда абсолютно не понимала.

И сейчас под неумелыми, робкими, хотя и откровенными руками она вдруг начала задыхаться, ловить ртом воздух, хотела что-то ответить, но не могла выговорить ни слова. Он касался ее тела сквозь платье, щупал ее, как хозяйки курицу на рынке, а она изнемогала от этой примитивной, расслабляющей ласки. Плюнув на все, она помогла ему себя раздеть и отдалась с таким удовольствием, какого от себя не ожидала.

Закончив, он неожиданно вскочил, подобрал падающие трусы и джинсы, наспех юркнул в них, крикнул: "До завтра!" и выбежал из комнаты. На выходе он, как ни в чем не бывало, оделся, взял плащ и совершенно спокойно вышел на улицу.

Инга, лежа на диване, звонко хохотала. А потом задумалась. Что значит его загадочное "До завтра"? И как ей теперь с ним себя вести? И что делать дальше: продолжать внезапно начавшиеся отношения или холодно и церемонно разорвать их?

Она ничего не могла придумать и решить. И пошла домой.

У матери как обычно болел позвоночник. Она лежала и попросила Ингу разогреть себе ужин самой. Отец был на дежурстве.

Инга поставила на плиту картошку и подошла к темному окну. Осень… Летом она уедет в Москву. Но до лета надо как-то дожить… Как?

Картошка пыхтела на сковородке.

"Странно, — подумала Инга, — я ведь даже не помню, как зовут этого задохлика… Надо завтра спросить, а то неудобно…" Вспомнила известный анекдот и снова закатилась смехом.

Она стала встречаться с корреспондентом по имени Филипп. Чаще всего у него дома. Он холостяковал, сиротливый и одинокий, и смотрел на Ингу, как на идеальное существо, чудом оказавшееся в его убогом жилище.

— Филечка, — нежно чирикала Инга, — ты, конечно, мне нравишься, иначе зачем бы я стала к тебе приходить?

Врала безбожно. Но тело опять тосковало в одиночку, ныло и жалобно, назойливо просилось в постель хоть к какому-нибудь мужику. К любому. Ему, телу, все равно. А кроме того, Филипп напоминал ей брата, которого она нежно любила с детства. Точно такое же костистое бледное привидение, тень тенью…

— Только ты иногда бываешь однообразен, прости за откровенность. Смущаешься, робеешь… Тебе не хватает наглости. Мужчина в койке должен быть прямее и нахальнее.

Филипп побледнел:

— Ты опять об этом? По-моему, у тебя на уме одна лишь постель.

— А у тебя? — лукаво поинтересовалась Инга. — Филечка, кто первый начал?

Он покраснел.

— Ты как-то удивительно легко и быстро меняешь цвета! — пропела Инга. — А переход из белых в красные всегда сложен и опасен! Равно как и наоборот.

Филипп, неплохой корреспондент, многому научил Ингу. Именно у него она быстро и ловко схватила азы журналистики, постигла ее немудреные законы, научилась писать репортажи и зарисовки, брать интервью… Филипп готовил ее к предстоящим экзаменам, давал книги и задания, проверял, учил, как ответить на тот или иной вопрос.

— Ты сегодня придешь? — задерживаясь на минуту около ее стола, шептал Филипп.

Она кивала. Приходила. Усаживалась за любовно накрытый, заботливо приготовленный к ее приходу стол. Они ужинали, пили вино, говорили о работе, о журналистике, обсуждали книги и новые фильмы… И Инга постоянно думала: разве нет чего-то пошлого, чего-то отталкивающего в такой любви, назначенной на определенный час, предусмотренной за день или за два, словно деловая встреча или визит к врачу? Хотя ей ли размышлять об этом?

Они сидели, серьезно обсасывали куриные косточки, критиковали последний фильм с участием Шверценнегера, а каждый думал лишь об одном: как бы поскорее свалиться в койку и зацеловать друг друга…

Для чего это лицемерие, ложная благопристойность, вранье, за которыми прячутся желание и похоть? Эти свидания по расписанию и одни и те же дурацкие культурные разговоры… Когда тело изнемогает от вожделения и крикливо, откровенно требует своего… Почему они сидят, как манекены, и притворяются, что встретились ради дружеского застолья и умной беседы? Какие тут могут быть беседы?!

Инга раздражалась, злилась, но изменить ничего не могла. Приходилось терпеть. Филипп считал, что все должно быть именно так, и никак иначе.

Она с нетерпением ждала весны, а там и лето не за горами, когда она улетит в Москву и поступит в университет. Почему-то Инга не сомневалась в этом ни на миг. А главное — она там увидит Павла и Леху. Ей было трудно сказать, кто из них ей нужнее. Нужны оба. А Филипп — это промежуточный вариант, просто от скуки, от нечего делать да еще оттого, что спать одной невмоготу. Но корреспондент, конечно, ничего не должен знать…

Весна настала неожиданно и необыкновенно, будто родилась, как ребенок, в одну ночь. И сразу, свеженькая, юная и смешливая, замутила своим приходом все умы и души.

От нее и Филипп тоже начал сходить с ума, и однажды, вернувшись домой с работы, Инга в изумлении застала его за столом рядом с родителями. Все трое были подозрительно торжественные и смотрели на нее так, словно приготовили ей необычный сюрприз.

— Филипп Александрович просит твоей руки, — важно сказал отец. — Садись, за это надо выпить.

Инга машинально плюхнулась на стул.

— Чего он просит? — изумленно прошептала она.

— Твоей руки, — гордо повторил отец. — У нас с матерью! Как в старину, по старым русским традициям.

Инга хотела съязвить, что по старым русским традициям трахаться с невестой до свадьбы запрещено строго-настрого, но вовремя спохватилась и промолчала. Она взяла протянутую рюмку с вином и выпила. Потом закусила куском сыра.

— А вы что, меня уже просватали? — осведомилась она. — Без моего согласия?

— Да ты что, дочка? Как ты могла так подумать? — обиделся отец.

Филипп становился по обыкновению то белым, то красным и нервно стискивал костлявые пальцы.

— Вы будете смеяться, но я хочу учиться, — сообщила Инга и положила в рот дольку апельсина.

Все трое дружно закивали головами.

— И поедешь! Что тут смешного? — сказал отец. — Филипп Александрович считает тебя очень способной и тоже говорит, что тебе учиться необходимо. А куда вам спешить? Тебе осенью исполнится девятнадцать, время терпит. Поженитесь позже. А потом, может, переведешься на заочный.

— Я буду учиться на дневном! — сурово отчеканила Инга. Взглянула на съежившегося, поникшего Филиппа и сжалилась над ним. — Филечка мне очень по сердцу, но как же университет?..

Прозвучало жалобно и просительно, почти умоляюще, как Инга и хотела. Филипп замахал руками:

— Конечно, сначала учиться! Это перво-наперво! А я тебя буду ждать, сколько понадобится.

"Дурачок", — грустно подумала Инга, зевнула и попросила снова налить всем вина, чтобы выпить за ее удачное поступление.

В Москве, не застав Илью, Инга сначала растерялась — уж очень все непривычно, шумно, огромно! — но потом даже обрадовалась. Никто не будет мешать ее свиданиям с Павлом и Лехой.

Она им позвонила в первый день своего приезда.

— А-а, это ты! — до обидного равнодушно и рассеянно отозвался Павел, словно они расстались вчера утром. — Прилетела, стало быть… Это хорошо. Ты сейчас где?

— В общежитии, — проглотив обиду, пробурчала Инга. — То есть рядом с ним, в автомате.

— Ладно, не злись, — хмыкнул Павел и поинтересовался с любопытством: — Ты все такая же гарная пышечка? Много за год сменила мужиков? Давай колись!

Инга вспомнила Филиппа, парочку случайных юных курортников, с которыми заводила краткосрочные романчики от скуки от безделья, и вздохнула.

— Значит, много! — услышав ее вздох, удовлетворенно подытожил Павел. — Ты девка шустрая и темпераментная! Чересчур! Попробуй возразить!

Она и не пыталась.

— Так… — вслух размышлял Павел, — сегодня предки дома… А завтра днем ты свободна?

— Да! — с готовностью сказала она. — У меня консультация послезавтра.

— Тогда приезжай к двенадцати, — велел Павел. — Я как раз проснусь, чтобы снова брякнуться с тобой в койку. Мой дом найдешь?

— Найду, — сказала Инга.

Павел вцепился в нее, даже не захлопнув дверь, и грубо поволок в комнату, не давая оглядеться.

— Закрой дверь! — пробормотала Инга.

Он спохватился, оставил ее на минуту, щелкнул замком и вновь сжал сильными руками.

— Скучала? — спросил он, наклоняясь к ее губам.

— Да! — выдохнула Инга ему в лицо и почти не соврала.

С постели они встали часов через пять, почти к вечеру. Немного отдохнув и дав Инге чуточку подремать, Павел вновь принимался за свое.

— Сколько ты можешь без перерыва? — со смехом, наконец, поинтересовалась Инга.

— Почему без перерыва? — хмыкнул он. — Десяти минут тебе достаточно? Засекаю по часам!

Это было то же самое летнее безумие.

Вернувшись в общежитие, Инга с трудом привела себя в порядок и позвонила Лехе.

— Лапка, так ты в Москве? — искренне обрадовался молодой волк. — Сегодня у меня дела… Завтра тоже. Хотя подожди… Часам к семи я, наверное, освобожусь… Думаю, получится. Так что подчаливай к половине восьмого. Диктую адрес… Найдешь? Ты ведь в Москве впервые.

— Найду! — сказала Инга.

В квартире молодого волка ее поразил накрытый стол. Она тотчас вспомнила встречи у Филиппа.

— Вот это да! — пропела она. — Ты за это время сошел с ума?

Леха немного растерянно пожал плечами:

— Ну, ведь надо поужинать! Ты наверняка голодная, да и я хочу есть.

Инга приблизила к нему прекрасное лицо с огромными ореховыми глазами:

— А больше ты ничего не хочешь?

Леха странно замялся:

— Ну, это потом… Попозже…

Инга в изумлении села на диван:

— Ты обалдел или заболел? Подхватил какую-нибудь гадость от своих девок? Перенапрягся, разыскивая преступников? Ты никогда не мог откладывать и ждать. Или там был совсем другой человек?

Молодой волк опустился на диван с ней рядом.

— Да нет, ничего не подхватил, — он вдруг фыркнул. — Сходили как-то с дружбаном к одной сомнительной девахе. Он от нее принес заразу, а я нет. Даже странно, что так получилось. Загадка… А это… — он кивнул на стол. — Хочется как-то поприличнее… Мы не животные, в конце концов. А потом, я должен тебе сказать… Я женюсь… Через два месяца.

Стало неприятно и больно. Но снова на короткое мгновение. Инга тряхнула головой, отгоняя от себя тяжесть сообщения.

— Какая связь? — пробормотала она. — Не понимаю… Ну, и женись себе на здоровье… А для чего тогда ты меня пригласил? Объяснил бы все по телефону…

Леха опять необъяснимо сжался:

— Почему тебе всегда надо объяснять такие простые вещи?! Потому что я по-прежнему хочу тебя… Но… видишь ли… жизнь меняется… И люди тоже…

— В общем, у тебя проснулась и заговорила совесть? — насмешливо спросила Инга. — Понятно… Мне уйти? Или все-таки сначала поужинаем? Ты будешь смеяться, но я и вправду очень хочу есть, а у тебя там, я посмотрела, такие деликатесы… Слюнки текут.

Леха молча встал и кивнул Инге на стол. Они сели напротив друг друга. Инга взяла нож и вилку и взглянула на бутылку вина:

— За что выпьем?

Леха разлил темное вишневое вино по бокалам и задумался:

— За что?.. Ну, хотя бы за твое поступление в университет…

Инга скривилась:

— Банально… Я так и думала, что ты это скажешь! Ладно, пусть!

Они выпили.

— А теперь за что? — хитро спросила Инга.

Она словно подначивала его, толкала на что-то… Новая непривычная ситуация была ей в тягость, ставила в тупик, приводила в замешательство…

— Давай за твою счастливую семейную жизнь! Кстати, кто твоя избранница?

Молодой волк поставил бокал на стол:

— Какая тебе разница? Это все равно…

Она привыкла, что ее без конца оскорбляли, и глотала горькие обиды-пилюльки молча, не поморщившись. Ведь она этого достойна!

— Лапка… — он помолчал.

Она терпеливо ждала.

— Лапка… — беспомощно и жалко повторил он. — Я запутался… Все было так легко, просто и понятно… Без проблем… А потом началась неразбериха… Во мне самом… Я думал, что я очень незамысловатый, даже примитивный человек… Простой человек перемен не любит.

— А ты и есть такой! — тотчас отомстила ему Инга.

— Заткнись! — гаркнул он. — Ты все равно ничего не понимаешь и никогда не поймешь, дура! Зачем тебе твои университеты? Они тебя ничему не научат! Мы ведь только задним числом соображаем, как следовало поступить в трудную минуту.

— И какую ты считаешь особенно трудной? — спросила Инга.

Она давно уже елозила на стуле, с невероятным трудом удерживаясь от желания. Трусики промокли насквозь от одной мысли о молодом волке, лежащем на ней…

— Разве такая одна? — махнул рукой Леха. — Каждый понимает, что он ничего не знает. И каждому слишком легко предвидеть прошлое, а не будущее. Как четко все сознают, что следовало сделать вчера или позавчера! А судьба спотыкается на каждом шагу. Вроде ребенка, едва научившегося ходить и не подозревающего, когда он споткнется о камень. Поэтому роль судьбы не так уж велика. Она похожа на застенчивую, нерешительную женщину, которую надо постоянно ободрять и вести за собой за руку. Но все-таки нельзя полагаться только на свою волю и рассчитывать исключительно на свой разум.

— Ты говоришь слишком умно! — заявила Инга. — И, по-моему, произносишь чужие слова. Неужели ты стал читать умные книги?! Это поразительно!

— Не язви! У тебя не получится! — буркнул Леха. — Тебе было плохо со мной?

Инга изумленно вытаращила глаза:

— Тогда почему я здесь?

— Потому что сучка! — буркнул Леха.

— А ты кто?

— А я сволочь! Мы уже, помнится, обсуждали с тобой этот вопрос! Скажи, а ты не боишься забеременеть? Ведь мы никогда не предохранялись! Или у тебя есть свои собственные средства? Спираль, например?

Инга смутилась:

— Нет… В общем, не боюсь… Почти…

— А-а, вот оно что! — протянул Леха. — Я почему-то так и думал! Не можешь рожать? Рано же ты оскудела, девка! А знаешь, умные люди говорят, что если у женщины нет детей, она плохой человек!

— А болезнь? — прошептала Инга, не поднимая глаз.

— Болезнь? Да ведь никакая болезнь просто так человеку не посылается. Это кара, расплата!

— Дурак! — крикнула Инга. — Дурак и мерзавец! — И вскочила: — Ладно, пообщались, повидались — и хватит! Я пошла!

Она выскочила в прихожую, но Леха догнал ее и больно схватил за руку:

— Ты куда? Я тебя не отпускал. Пойдешь, когда разрешу. Не раньше! Послушай меня! Мы с тобой страшные грешники! Мы пошли не тем коридором! Но все еще можно исправить и искупить, пока не поздно! Нужно пойти в церковь, к батюшке. И ходить туда постоянно. Это единственное, что нас может спасти. У верующих есть опора даже в камере-одиночке, я им завидую! В этом мире становится все меньше и меньше добра, ты не заметила? Потому что он без веры! Я этого не понимал и о себе не задумывался, да вот мать перед смертью… Ты ведь не знаешь, я недавно мать похоронил, последнего мне близкого на Земле человека, потому и жениться решил, все не так одиноко… А то с тоски начну выть, как голодный волчара! Так вот мать, умирая, просила меня одуматься и совесть свою в порядок привести. Пока не поздно!

— Лешка, ты сбрендил! — горячо зашептала Инга со всей убедительностью, на которую была способна. — Ты был простой и понятный! И голодный, какими всегда бывают молодые волки. А теперь ты будто состарился, хотя внешне непохоже. Эта заумь не для тебя, она тебе не подходит. Какая вера? О чем ты? Это не твое, сразу видно, такие рассуждения не про тебя! Во всяком случае, сейчас. Может, потом, позже, не знаю… Почему нельзя сохранить и оставить все по-прежнему? Как было раньше? Я бы приходила к тебе в твои свободные дни… И все пошло бы по-анапски, только не на песке, а на диване.

Леха слушал ее и молчал, и это Ингу воодушевило.

— Поцелуй меня! — попросила она и прижалась к нему так плотно, что, казалось, даже воздух не в состоянии проникнуть между ними. Подняла к нему полуоткрытый рот… — Поцелуй и отнеси в комнату! Ну, при чем тут твоя свадьба, невеста и прочие глупости? Ты ошалел от любви к ней? Мне почему-то не кажется… Свадьба и любовь слишком часто далеки друг от друга… Лешка…

Инга загадала: если он поцелует, они снова будут встречаться. И очень долго… Все время, пока Инга будет учиться в Москве…

Леха больно стиснул ее плечи и закусил ей нижнюю губу. Инга едва не заорала от боли, еле сдержалась и ликующе затопала. Она выиграла, победила! Молодой волк снова достался ей! И теперь останется с ней навсегда.

Он сгреб ее в охапку, отнес в комнату и швырнул на диван. Щелкнула и разлетелась молния на джинсах. Инга не успела раздеться, как Леха злобно, словно больше всего на свете ненавидел женские тряпки, рванул ее платье… Спасибо, что не разорвал…

В общежитие Инга вернулась утром и тотчас завалилась спать.