Дорогая кузина

21

— Это вы? — почтальон увидел Илью и затормозился.

Маленький, сутуловатый от тяжелых сумок с газетами и журналами, замученный непогодой и безденежьем, со слезящимися от ветра глазами, он остановился возле Ильи и запричитал:

— Такая красивая женщина! Такая красивая! Кто же это ее и за что? Люди просто озверели, просто выродились! А вы что здесь делаете?

— Стою, — пожал плечами Илья.

— А-а, понимаю! Пришли еще раз увидеть страшное зловещее место. Это ужасно! Такая молодая! Такая красивая!

— Ее убили не здесь, — пробормотал Илья. — Милиция установила. Сюда ее просто подбросили. Поближе к дому. Плохая инсценировка…

— Да что вы говорите?! — всплеснул руками почтальон. — Это ужасно! Такая молодая!

— Погибают в любом возрасте, — Илья хмуро почесал нос.

— Да, конечно! — поспешил согласиться почтальон. — Как, наверное, все оплакивают ее смерть! Тот солидный человек, такой вальяжный, представительный, с бакенбардами, в очках с толстыми стеклами… Он был тогда с ней в ЦДЛ… Как же его звали?.. А-а, ну да, она называла его Вадим.

— Ка-ак? — ошарашенно прошептал Илья.

— Вадим. Она так его называла. А вы его знаете? Такой красивый мужчина…

— Впрочем, мало ли на свете мужчин с таким именем, — сам себя успокоил Илья. — С бакенбардами? В очках с толстыми стеклами?

— Да, — охотно подтвердил почтальон. — Он очень плохо видит.

— Почти слепой, — злобно пробурчал Илья.

— Что вы говорите?! — снова всплеснул руками почтальон. — Это ужасно! Такой видный, красивый человек — и почти слепой! И ничего нельзя сделать?

— Ничего! — прошипел Илья. — Он таким родился на свет!

— Вот несчастье! — запричитал почтальон. — Почему люди должны мучиться?

— По кочану! — буркнул Илья.

— Да, конечно, мы все грешники! — вновь охотно согласился почтальон. Смешной и забавный человечек… — Страшные грешники! За то и расплата! Но такие молодые! Это ужасно! Простите, мне надо бежать!

Он кивнул и поспешил дальше — худой, неловкий, пригибающийся к земле…

Илья задумчиво посмотрел ему вслед.

…К концу подходило их анапское тридцатиградусное лето. Курортники наслаждались жарой и одновременно спасались от солнца, как могли. Кто торчал под деревцами и без конца хлестал фанту. Кто не вылезал из теплого до противности моря. А Илья с Лидочкой и Ингой, собрав вещички, махнули обратно в Москву.

Там тоже оказалось знойно, асфальт нагрелся на августовском солнышке, и в пустынном общежитии жарило невыносимо. Инга не появлялась, у нее уже завелись дела в Москве, и Лидочку такое положение дел очень устраивало. Илья валялся на кровати в одних цветастых трусах-"семейниках". Лидочка часто бегала в холодный душ, а по комнате шлепала в коротком зеленом сарафанчике, свободном, как мешок. Сбоку желтели крупные буквы "АБВГ", очевидно, для осваивающих азбуку.

Делать было особо нечего. Телевизора они не завели. Только целыми днями работала магнитола, услаждая слух мелодиями от русской попсы до космик-транса. Илья и Лидочка так привыкли к радио, что никогда его не выключали, даже ночью и уходя.

Новый учебный год начался для Ильи неприветливо. Ему сразу припомнили все хвосты и прогулы. Такой знак показался неожиданным и недобрым.

За лето Илья немного преобразился. Его мордашка слегка залоснилась и зарумянилась от обедов тетки. Он помягчел и рассчитывал жить не тужить с милой и смешной, забавно и простодушно надувающей губы Лидочкой, но грянул гром со стороны администрации института.

Илья попытался поговорить с ректором, запоздало понимая, чем обернулась его показная нарочитая гордость. Он давно уже ничего не делал. Число его прогулов зашкалило за сотни. Теперь надо молить ректора, ничего другого не остается.

Илья таскался за ним хвостиком, маленький и хвостатый, но ректор, едва заметив заядлого хвостиста, ловко отваливал в сторону. Тогда Илья подловил ректора в коридоре и подбежал, останавливая. Но ректор резко ответил, что ему некогда. Обо всем с Охлыниным уже говорено, и добавить нечего.

А потом неожиданно в гости заявилась Сима… Лидочка была дома одна: Илья ушел в институт на последние переговоры о дальнейшей своей судьбе.

Лидочка уютно устроилась с ногами на стуле перед компьютером. Весь день с утра она от безделья раскладывала пасьянс "Косынку". Наконец он сложился, и торжественные победные змейки залясали на экране монитора. В это время в дверь осторожно постучали, и неуверенно вошла незнакомая худенькая девица с растерянными глазками. Модно и дорого одетая.

"Кто это снова на мою голову?" — неодобрительно подумала Лидочка, вспомнив Ингу.

— Вы к кому? — сурово спросила Молекула гостью.

— Илья Охлынин здесь живет? — робко пролепетала девица.

— Ну, допустим… — протянула Лидочка. — А вы кто?

— Я его сестра… — прошептала девица.

— Как? Еще одна? — удивилась Лидочка. — А он ничего мне о вас не рассказывал. Тоже двоюродная?

Она критически осмотрела новую сестру. Этой до Инги далеко… Маленькая голубоглазая крыска…

— Нет, почему двоюродная?.. — смущенно пробормотала девица. — Единокровная…

— Ладно, давай садись! — запанибратски хлопнула по соседнему стулу Лидочка. Она, как настоящая женщина, всегда благоволила к некрасивым девушкам, неспособным составить конкуренцию. — Будем ждать Илью вместе!

— А он когда придет? — стесненно усаживаясь и неловко прижимая к себе сумочку, спросила гостья.

Она с недоумением и ужасом разглядывала крохотную нищую комнатку с ободранными стенами, раскрашенными следами от раздавленных тараканов. Как здесь живут люди?!

Лидочка пожала плечами:

— Кто знает… Пошел просить, чтобы не выгнали из института. А умолять об этом можно долго. Если будут слушать.

— Его отчисляют?! — ужаснулась новая вторая сестра. — За что?!

Лидочка вновь флегматично передернула пухлыми плечиками:

— За хвосты да за прогулы. За что же еще?

— А почему он прогуливал? — не отставала сестрица.

— А потому! — лениво отозвалась Лидочка. — Жрать-то надо! Ага? Вот он и подрабатывал ночами. Пробовал чинить компьютеры. Правда, у него это плохо получалось. Но не все сразу!

Илюшина эпопея компьютерного мастера-самоучки явно заканчивалась с громким треском. Компьютеры, которые он ремонтировал, вскоре ломались опять. Он перестал иметь дело с незнакомыми людьми, замучившись от скандалов, чинил только приятелям за плату в виде небольших денег или пива. Но потом и это заглохло.

Ночами снилась хорошая большая еда: горячие, истекающие соком и жиром шашлыки, забивающие ноздри запахом приправ, влажный, из холодильника, запотевший сыр, круги розово-красной колбасы…

Вечная кружка "Магги" опостылела, пельмени Илья видеть больше не мог…

"Не надо быть легкомысленным, человече! — размышлял он. — Нельзя успокаивать себя мыслью о соседе, который живет себе запросто, и хоть бы хны! Ему ничего в жизни не грозит, и мне тоже ничего не будет за грехи! Будет, человече! Всем будет! По заслугам! Только не сразу… Так что не заблуждайся… Особенно нам достанется в наше трудное время. В дикие Средние века дрались на мечах, но удары — прямо в лицо, а ныне строят козни за спиной. Но есть воля… стремление к мудрости и порядочности… преодоление… Нет власти над тяжестью времени… но можно попробовать сделать так, чтобы и она не имела власти над нами… Попробуй… сделай… "

— Тебя как зовут? — спросила Лидочка гостью.

— Сима, — прошептала та.

— А я Лидия. Давай выпьем! У нас осталось немного вина. Илюшка придет, присоединится.

Лидочка встала и достала из маленького разваливающегося шкафчика початую бутылку дешевого вина. Сима покосилась на него со страхом. Она никогда не пила отвратительной дешевки.

— Вы пьете?

— Ну, бывает, выпиваем, когда заглянут соседи или однокурсники. И принесут фруктяшку, — объяснила Лидочка. — Сейчас я нам стакашки сполосну. А что, по-твоему, пить нельзя?

— Да нет, почему… — пролепетала Сима.

Лида вышла и вскоре вернулась с вымытой посудой. Гостья по-прежнему, ссутулившись, сжималась на краешке стула.

— Чего ты жмешься, как неродная? — фыркнула Лидочка. — Залезай на кровать с ногами! Мы всегда так там сидим. Удобно. Да и другого места в комнате нет. Сама видишь…

Лидочка обвела выразительным взглядом комнатенку. Сима вздохнула:

— На кровать неудобно…

— Неудобно, когда сын похож на соседа! — отозвалась Лидочка. — Все остальное ерунда! А ты где учишься?

— Школу заканчиваю в этом году, — пробормотала Сима.

— И куда двинешь? — Лидочка вполне профессионально, точно поровну, разлила вино в стаканы.

— Наверное, на филфак МГУ, — робко ответила Сима.

По радио пела "ДДТ". Ветер взметал драную пыльную занавеску. Лидочка заявила, что готова засыпать и просыпаться под песни Шевчука.

Хозяйка и гостья подняли стаканы, собираясь звонко чокнуться, но не успели. Неожиданно, вместе со сквозняком, вошел Илья — мрачно ссутуленный и скорбный — и швырнул на пол сумку.

— Пьяницам привет!

"Пьяницы" дружно поставили стаканы с вином на стол.

— Ну, что? — осторожно справилась Лидочка. — Выгнали?

— А как же! — хмыкнул Илья. — С треском! Отныне я переведен на заочку. За прогулы и неуспеваемость. Окончательно и бесповоротно.

Повисло тягостное молчание. Илья тяжело шлепнулся на кровать. Ветер все так же ласково гонял грязную занавеску вверх и вниз. Сима сжалась еще больше. Как не вовремя она сюда пожаловала…

— И меня отсюда выселят, — проговорил Илья после минутной паузы. — Сгонят через несколько дней. Надо думать, где жить. Хотя ты можешь оставаться…

— Эх! — выкрикнула вдруг, взмахнув рукой, Лидочка. — Не будем сейчас ни о чем думать! Подумать сумеем позже! А сейчас надо забыться! Не горюй, Ил! — хлопнула она его по плечу и потрепала за поникший хвостик. — Утопим по-русски горе в вине! И ты с нами, Сима, ага? Наливай!

Илья налил вина в третий стакан, они чокнулись и выпили.

— А ты не хочешь на заочный? — осторожно поинтересовалась Сима.

Брат отрицательно и твердо помотал головой. Он даже не спросил, как она сюда попала и зачем. Ему было не до того.

Да, на заочку он не хочет — там полагаешься только на себя. А Илья давно привел свой мир в обломовское запустение.

Илья закусил черным хлебом и грустно поразмыслил о собственной жизни. Осенью он всерьез собирался снова заняться ремонтом компьютеров. Планировал заработать… Но распадались связи и обрывались нити…

— Выпьем? — предложила с грустноватой улыбкой Лидочка.

Они снова чокнулись и проглотили винишка. Сима пила с отвращением, но отставать не хотела. Она пила за компанию, думая, что брату от этого станет легче. Хоть чуть-чуть.

— Я тоже уйду на заочный! — внезапно заявила Лидочка. — Ага! Опротивело учиться и в институт ходить!.. Я обычно беру конспекты у девчонок и готовлюсь за три дня до экзамена. И многие так делают… А главное — все равно никакого писателя из меня не выйдет…

Она размякла, тоже пересела на кровать и опустила растрепанную головку на плечо Ильи. Засмеялась.

— Ты чего? — спросил Илья с любопытством.

— Ах, ребята! — удивительно простодушно вновь рассмеялась Лидочка. — Не обращайте внимания на пьяную женщину!

Илья смотрел на поплывшую в его глазах Молекулу и застывшую на стуле каменную Симу. Пили на голодный желудок — еды у них давно не водилось! — и поэтому быстро опьянели даже от такой чепухи. А в пьяном виде люди обретают сложные формы поведения.

— Если нигде ничего не снимем, — принялась рассказывать Лидочка Симе, — то на крайняк мой двоюродный брат может меня устроить в общежитие подшипникового завода. Но мы туда не хотим — боимся. Там ужас что творится! Пролетарии с золотыми цепями на шеях, отсидевшие. Постоянные запои, воровство, ночами гудят во всех комнатах, в коридорах пьяные валяются…

— Конечно, не надо! — горячо сказала Сима. — Вы лучше ищите квартиру! Сейчас сдают многие.

Она не представляла себе, сколько это стоит, и не задумывалась о том, где брат возьмет такие деньги.

Выпили за успех Ильи и Лидочки. Бутылка опустела.

— Да это у нас единственный вариант! — объявила Лидочка. — Дома мне места нет, я давно это поняла. Придется скитаться по чужим дырам. В области будет дешевле, ага… Надо копить на квартиру, заводить счет в банке. Искать…

— Вы с Ильей живете как-то сами в себе, — робко заметила Сима. — У вас словно нет родителей и друзей…

Илья пристально взглянул на нее. Сима покраснела и сжалась еще больше.

— А что, разве они так уж нужны? — искренне удивилась Лидочка и ответила самой себе: — Они совершенно не обязательны! Можно запросто обойтись и без них.

— Ты рубишь сплеча! — с жаром заговорила Сима. — Друзья помогут, если трудно! Вот как сейчас! Достать что-нибудь или с работой… Конечно, это циничный подход, но и он необходим!

— Я сама в силах все достать и устроить! — отрезала, надув губы, Лидочка.

Илья почесал нос и снисходительно усмехнулся, как опытный человек, отлично понимающий все эти максималистские нежизнеспособные завороты.

— Симочка, — сказал он поучительно, — если бы это было так просто, то жизнь стала бы легкой и милой. Помощь… Она действительно нужна, но человек упрямо, сознательно отгораживается от людей. Хотя ему очень плохо в пустых стенах. Вот я… я обращался к отцу. Нашему общему папахену. Ну и что? Сама знаешь… А если ты такая жалостливая и гуманная, то помоги брату! Ты вообще чего притащилась? Соскучилась?

Сима вновь залилась румянцем. Ей не хотелось рассказывать, что мать, услышав о визите Ильи, тайком от отца выбранила Симу, хотя следовало ругать папашу, велела ей отыскать брата в общежитии и помочь. И дочка выполняла матернин наказ.

— Вот… — сказала она, вытащила из сумочки и положила на стол смятые сотенные. — Больше у меня с собой нет. Но я принесу… Обязательно. Сколько смогу.

— Ух ты! — воскликнул Илья, вскочил с кровати и тотчас, не стесняясь, пересчитал деньги. — Молекула, мы живем! Сгоняй за водярой и закуской! На радостях наедимся и напьемся!

Лидочка с готовностью встала, взяла сумку и деньги и исчезла. Брат с сестрой остались вдвоем.

— Это ты портишь нам сайт? — спросила Сима.

— Учусь портить, — отозвался Илья с довольной широкой улыбкой. — Вот когда навострюсь запускать вирусы, тогда и найду шикарную работу. За хорошие деньги. А на вас практикуюсь. Как на многих других.

— А разве это хорошо? — спросила Сима.

Илья хмыкнул:

— Да я об этом не задумываюсь. А разве это хорошо — выгнать родного сына из дома? Никогда не интересоваться его судьбой? Не платить алиментов? Это порядочно? Ты как считаешь?

Сима молчала.

— Лучше не нарывайся! — дружески посоветовал Илья. — И не воспринимай всерьез слова и людей. Тогда тебе будет легче жить. В сказанном всегда бродят метафора и занос. Мы говорим сначала одно, потом другое, что естественно. В этом суть человека. Мысль изреченная — дело сложное. Это надо помнить и делать скидку. Я не люблю предсказуемых людей, как не люблю книгу, в начале которой уже догадываешься, чем дело кончится. Нет ничего скучнее понятных людей. Они похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы-братья, ведут себя и мыслят одинаково и годами не меняют уклад жизни и мысли.

— Просто ты пессимист, — прошептала Сима. — А я наоборот. Ты видишь дырку, а я бублик, как говорит пословица.

— Наверное. Но нас воспитывала очень разная жизнь, — усмехнулся Илья. — В этом все дело. Зато я — волевая натура, строю себя самостоятельно. Может, я и есть гармоничная личность?

Сима не нашлась, что ответить.

Пришла Лидочка и стала разгружать сумку. На столе появились пицца, хлеб, колбаса, сыр, бутылка водки…

Тут же выпили еще, и хмель накатил новой, мощной и приятной волной. Симочка сидела притихшая и разглядывала брата и Лидочку, впервые явственно ощутивших, как за легкомыслие жизнь ударила их с размаху, со всей силой и по-черному…

— Мне надо выйти! — заерзала Лидочка. — Хочу в туалет. Симка, тебе не надо? А то заодно провожу. И нужно сварить супчик! — и пьяненькая смешная Лидочка покинула комнату.

Через пятнадцать минут на плиту водрузилась кастрюля, куда Лидочка накрошила купленное на деньги Симы мясо, стружку капусты, свеклу, картошку и лук. Варился борщ. А Лидочка расслабленно вновь шлепнулась на кровать, под бочок к Илье. Осоловевшие глаза ее блестели, губки надулись.

Голоса в комнате звучали будто вдалеке, но в то же время раскатисто, создавая причудливый эффект метафизических гулов.

— Водка прочищает мозги, — выразила Лидочка вслух собственные ощущения. — В голове разливается светлый кайф. Чистый, легкий и радостный.

Она растянула улыбку и неопределенно повела головой, розовая от хмеля. А минут через двадцать отправилась на кухню за борщом, объявив, что за ним наблюдали соседки.

Все трое принялись, забыв о светском застольном этикете, хлебать ложками из одной кастрюльки горячее варево, красное и аппетитное. Под него допили бутылку. И Лидочка сунула ее под столик, согласно местному суеверию, что пустой посуде на столе не место.

В коридорах слышались шаги, за окном понемногу садилось солнце.

— Надо еще водки, — проговорила Лидочка. — Самолетик, слетай за бутылкой!

Илья усмехнулся и встал.

— Много вы все-таки пьете, — осторожно сказала Сима. — Водку будь здоров хлещете…

— Ага, — улыбнулась с легким задумчивым вздохом нетрезвая Лидочка. — Пьяницы мы стали… А ведь Илья до института водку вообще не пил. Правда, хвостатый? — подмигнула она задорно.

Он кивнул.

— Совратила нас московская жизнь, — развела руками Лидочка. — Как говорил мой бывший муж: это жизнь порочного образа!

— Ты была замужем? — удивилась Сима.

— Ну да! Или непохоже, что меня кто-то может взять в жены? — ухмыльнулась Лидочка. — Мы прожили около года. Я постарше Ильи. Ненамного…

Илья вновь нежно кивнул и послушно вышел, всегда готовый сгонять за бутылкой.

"Запой, — думал он, шагая обратно мимо парочек, тусующихся в сигаретном дыму слабо освещенного коридора. — Видят люди, как я хожу, и понимают: запой у них там, за дверью. Да что поделаешь?"

Отпили из новой бутылки.

— А вы не собираетесь пожениться? — робко поинтересовалась Сима.

— Не знаем пока. Если надо будет для прописки в Москве — наверное, поженимся, — спокойно ответила Лидочка. — А иначе зачем?

"А как же любовь?" — хотела спросить Сима, но вовремя передумала.

— Да, а ты зачем пришла? — вдруг опять спохватился Илья. — Как меня отыскала?

— Отыскать несложно, — пробормотала Сима. — А пришла… Сама толком не знаю… Просто мне пойти некуда… Ты мой единственный брат… У нас дома несчастье — папа влюбился!..

Это была вторая причина ее визита.

Лидочка захохотала. Илья ухмыльнулся:

— А разве это несчастье? По-моему, это великое счастье — влюбиться по-настоящему. Некоторым не удается всю жизнь. И поэтам свойственно влюбляться, положено по статусу. Иначе какой он поэт?

— А мы с мамой?! — выкрикнула Сима со слезами в голосе. — Он теперь может нас бросить! Эта женщина без конца нам звонит, говорит, что у нее с папой все очень серьезно!

— А-а, вот оно что! Ты решила подружиться со мной против отца! — хмыкнул Илья. — Ты, оказывается, жуткая эгоистка! Все только я да я! О себе да о себе! Нет чтобы подумать о людях, которым позарез необходима песенная классика твоего знаменитого папашки! А он ведь не способен творить гениальные вирши без вдохновения, а на вдохновение его толкает исключительно любовь, и ничего больше! Вспомни о своем родном российском народе!

Пьяненькая Лидочка хохотала. Она всегда вместе с Ильей потешалась над песенками его отца. В институте Илья даже стыдился своей громкой фамилии, но деликатные преподаватели на ней внимание не заостряли.

— Ты опять издеваешься?! — крикнула Сима. — А я пришла к тебе за советом и помощью!

Илья почесал нос:

— И как ты себе это представляла? Что я начну стыдить отца и верну его в родное лоно семьи? Или добровольно вызову огонь на себя, срочно влюблю в себя его даму сердца и тем самым спасу вашу семью от развала?

Лидочка заливалась смехом.

Сима растерялась. Она действительно не знала, зачем сюда пришла. Но просто больше было не к кому… Да и мать велела передать деньги…

Незнакомая дама начала трезвонить назойливо и непрерывно. Трубку снимала мать. Она подзывала отца к телефону лишь на звонки из Союза писателей, издательств и высокопоставленных господ, поэтому с дамой общалась сама. Но, похоже, незнакомка именно этого и добивалась. Она прекрасно знала, как зовут мать, и, радостно величая ее Ариадной Васильевной, с упоением и восторгом твердила ей каждый раз одно и то же. Она, Елена, любит Вадима, а он ее, любовь у них началась еще в юности, в Краснодаре, и только неожиданное появление в жизни Охлынина дочери самого Величко помешало счастливому соединению возлюбленных. В общем, плела несусветную ересь.

В первый раз Ариадна выслушала даму абсолютно спокойно. Она давно привыкла к назойливости полубезумных фанаток и сумасшедших поклонниц творчества ее мужа, то бишь ее собственного, готовых торжественно лечь под него в любой удобный момент. В том, что муж постоянно ей изменяет, Ариадна не сомневалась ни секунды. И не придавала никакого значения его бесконечным изменам, поскольку была уверена в себе, а все коротенькие любовные романы поэта вполне справедливо считала шашнями без завтрашнего дня.

— Я думаю, — невозмутимо заговорила Ариадна, когда дама закончила свою пламенную речь, — что помешать соединению двух по-настоящему любящих людей может лишь Господь. Это раз. Во-вторых, насколько мне известно, Вадим был женат, и странно, что вам не помешали его жена и сын. В-третьих, мой муж — давно взрослый и вполне самостоятельный человек (это была откровенная ложь) и способен решать такие вопросы сам. Поэтому мне непонятен смысл и цель ваших звонков сюда.

— Я хочу, — заявила Елена, — предупредить вас о возможных последствиях и о его вполне вероятном уходе ко мне! Подготовить вас заранее.

— Это крайне благородно с вашей стороны! — хладнокровно заметила Ариадна. — Вы очень заботливы! А поэтому будьте так добры, не звоните нам больше!

Елена совету не вняла и продолжала названивать.

— Что ей нужно?! Чего она хочет?! — не выдержала и взорвалась, наконец, Сима.

— Ей нужен твой отец, — бесстрастно объяснила мать. — Как и многим другим. Не обращай внимания. Это мелочи и настоящие пустяки. Учи уроки!

— Но ведь папа с ней встречался? — продолжала настаивать Сима. — Почему? Я ведь не маленькая, все понимаю!

— Папа ее не разглядел, он плохо видит, — привычно разъяснила мать, повторив свое основное излюбленное объяснение.

И усмехнулась, услышав юношеское максималистское дочкино "все понимаю". Все понимал только Господь…

…- Так что я должен сделать? — повторил Илья. — Чего ты хочешь от меня?

Сима встала, помолчала, прошептала: "Я приду на следующей неделе, принесу деньги" и убежала.

Илья почесал нос:

— Чумовая девка! Давай, Молекула, допьем водку и будем думать, что нам делать и как жить дальше.

Решение Лидочки уйти с дневного родилось спонтанно, вызывающе и нерационально. Но оно было принято и претворено в жизнь. Лидочка перевелась на заочку и автоматически тоже лишилась комнаты в общежитии.

Лидочка позвонила домой в Дубну и сообщила родителям о своем желании сменить отделение. Мать восприняла это крайне отрицательно, вышла из себя, обругала Лидочку и даже пустила слезу. А потом заявила, что Лида уже большая и если считает, что именно так нужно, то пожалуйста! Но тогда нечего спрашивать советов у родителей, потому что иначе, как очередным сумасбродством, ее уход на заочку они назвать не могут. На том связь с домом закончилась. Очевидно, навсегда.

Неожиданно комнату для них, и недорогую, нашла явившаяся, как обещала, Серафима.

Лидочка проворно собрала в одну сумку все немногочисленные одежки, Илья набил рюкзак книгами, журналами и рабочими инструментами, а в большую коробку, найденную на помойке, бережно уложил компьютер, монитор и магнитолу. И можно было переезжать.

Квартира находилась возле станции метро "Марьино". Унылый район, тесный от многоэтажек. Добрались на такси.

Им навстречу вышел хозяин, представившийся по телефону Львом Аполлоновичем. Большой широкий шкаф в очках, с рыжеватой бородой и патлатый.

— Здравствуйте! — приятным низким голосом сказал он. — Какие вы еще молодые! Манатки все ваши?

— Да!

— Ну, давайте помогу перенести!

И Лев Аполлонович поволок в комнату коробку.

— ЭВМ? — поинтересовался он. — Будешь на компьютере работать?

Илья бодро кивнул.

— Молодец! — улыбнулся хозяин. — Только не забывай оплачивать свет по счетам Чубайса!

Илья с Лидочкой вошли вслед за ним в комнату, где им теперь предстояло жить.

Что ж, дареному, равно как и взятому напрокат коню в зубы не смотрят…

Первый этаж. Окно с решеткой, довольно слепое, грязноватое, наполовину задраенное полотном. Холодильник в углу. Широкая старая тахта. Столик, стул. Сальные обои наполовину содраны. Если разложить вещи и установить компьютер и магнитолу — в комнате еще можно лежать, стоять и сидеть. Но ходить по ней уже нельзя — этого не позволят ее габариты. Зато она в углу квартиры. Закроешь дверь — и отделен от всех: от маленького мира дома — дверью, от большого мира снаружи — полотном. Сиди себе, работай, или спи, или читай, или играй на компьютере. Красота! Но если гостей звать, то по одному. Четыре человека в комнате не поместятся. И три-то с трудом… Да кого им звать!

Илья медленно снял очки, которые стал носить совсем недавно, и принялся их задумчиво протирать. Лидочка тотчас с удовольствием шлепнулась на мягкую, продавленную ямами тахту.

— Большое дело провернули, — проговорил Илья. — Теперь пока за жилье можно не беспокоиться. По-моему, Лев Аполлонович — дядька милый. Ну да поживем — увидим!

И потекла новая жизнь в маленькой затерянной комнате на задворках мира. Очень крепко и сладко спалось вдвоем, в объятьях друг друга, на широкой мягкой тахте.

Илья плюнул на заочку и пассивно бросил институт, то есть просто не явился на регистрацию переведенных на заочное отделение. И автоматически отчислялся рано или поздно, но это его уже не интересовало. Он — ушел из Литинститута. Навсегда.

Зато приложил все силы и устроил на работу Лидочку. И теперь она служила курьером в фирме, торгующей оргтехникой, с самого раннего утра до пяти часов вечера моталась по городу, и только по смеркающейся Москве возвращалась на метро в Марьино.

Наступила холодная прелая осень. Илья сутулился за компьютером, глядя на мерцающий экран и изобретая новые вирусы. На работу его по-прежнему упорно не брали.

Лев Аполлонович действительно оказался милым, чувствовал себя перед всеми виноватым, всем пытался помочь и робко улыбался — грузный и очкастый. Но иногда вечерами, когда к нему приходили приятели, все резко менялось.

Хозяин шумел и гудел, как старый холодильник, жег свет и вел бесконечные разборки. Допоздна из кухни, где сидел он с друзьями, слышались споры, звон стаканов и крики. Странно мерцал, помаргивая, абажур. Потом голос хозяина переходил в дикий рев, и было слышно, как грозный Лев колотит кулаком по столу.

После таких пьянок Лев Аполлонович становился невменяемым и свирепым, правда, все равно довольно безобидным, но неприятно-режущим душу. Он подолгу спал и валялся в полутемной комнате на кушетке тяжелым мешком. Просыпался в похмелье и, свекольно-бордовый и вареный, постанывая от головной боли, ковылял на кухню пить кефир.

И вновь превращался в кроткого, вдруг понимая, что набузил и наскандалил, и словно просил за это прощения. Заходил к жильцам, спрашивал, не надо ли помочь и как они живут. Слащаво, жалко улыбался, заискивал и лебезил, бесконечно извиняясь и допытываясь, не обидел ли кого.

Так повторялось довольно часто.

И тогда Илья и Лидочка прибегали к давно испытанному средству: осторожно закрывали дверь в свою комнату и сидели тихонечко, занимаясь своими делами, почти не выходя и не обращаясь к хозяину, стараясь вести себя так, словно их нет в квартире — не видно и не слышно. И действительно, никто их не трогал и не беспокоил. Только доносились голоса поддавших, непонятно откуда берущихся корешей Льва Аполлоновича, звон стаканов и новые перебранки…

Хозяин служил грузчиком в магазине. И женщина у него была. Он ее всегда в разговорах называл "моя подруга". Поэтому Илья с Лидочкой стали величать ее "подруга Льва Аполлоновича".

Пару раз их навещала Сима. Снова жаловалась на любвеобильного отца. Рассказывала, что видела его не раз в ЦДЛ с красивыми молодыми девицами. А потом внезапно поинтересовалась второй, двоюродной сестрой Ильи, а значит, и своей.

— Познакомить? — спросил Илья. — Она здесь теперь учиться.

Сима замялась:

— Я сейчас готовлюсь к экзаменам в университет, очень некогда… Немного попозже…

А попозже Илье вдруг предложили работу.