Доверься мне

ГЛАВА 43

Я НЕ НЕЗРЕЛЫЙ, Я ЛЮБЛЮ ДУРАЧИТЬСЯ — ЭТО РАЗНОЕ

— У меня клюет!

— Что? Дай посмотреть, — я пытаюсь отобрать у Оливии удочку, но она вырывается.

— Назад! — кричит она, пиная ногой воду, и обдает меня брызгами воды. — Ты дашь ей соскочить!

— Нет, не дам! — я снова тянусь за удочкой, но Оливия отходит по воде дальше, и сматывает леску на ходу. — Я знаю, как ловить рыбу, Оливия!

— Я бы тебе поверила, если бы увидела, как ты это делаешь, Картер! — она высовывает язык, пока работает, кряхтя, покачиваясь, сматывает леску, и когда лосось выныривает из воды, она ахает, а по ее лицу расплывается надменная улыбка. — И что теперь? Четыре ноль в мою пользу?

— Заткнись, — я брызгаю на Оливию водой, но она только хихикает. Она напоминает маньяка и немного пугает. — Это потому, что я позволил тебе использовать мою лучшую удочку.

— Это потому, что я лучше, — она подмигивает. — В использовании этой удочки и той, что у тебя в штанах.

— Олли, — бормочу я, задыхаясь и всхлипывая, и подбираюсь к ней. — Меня никогда не влекло к тебе так сильно, как сейчас.

— Тебя всегда ко мне влекло, — бормочет она, сосредоточенно вытаскивая из лосося крючок.

Это правда. Всегда. Всегда, всегда, всегда. Хотя есть что-то особенно сексуальное в том, что она сейчас стоит в ручье, ноги по колени в воде, ее джинсовые шорты насквозь вымокли от брызг, а в руках у нее рыба в треть ее роста.

Оливия ворчит, поднимая большую рыбу, и когда она держит ее в руках, она улыбается мне.

— Можешь сделать фотографию? Чтобы ты не забывал, как я надрала тебе задницу в пивном пинг-понге, и в ловле лосося.

Я в протесте рычу, но очень скоро начинаю смеяться, ведь я фотографирую ее снова и снова, и когда Оливия отпускает рыбу, я пробираюсь к большому камню и сажусь.

Она опускается на место рядом со мной, и кладет голову на мое плечо.

— Ты только что добавил это в свою секретную папку «Банк шлепков»?

Я убираю телефон в карман.

— Да.

— Но ведь… она немного отличается от обычных фотографий, которые ты туда перемещаешь.

— Ты чертовски сексуальна. У тебя мокрые ноги, и дерзкая улыбка такая же, как моя, — я тянусь к ней, касаясь ее носа кончиком своего, и прикусываю нижнюю губу. — Если ты хочешь раздеться и позволить мне трахнуть твое горло прямо сейчас, я сделаю снимок и его тоже добавлю, бусинка. У нас нет фотографий на природе.

— Это неправда. Я фотографировала тебя между моих бедер на твоем балконе на прошлой неделе.

— О да. Блять. В тот день я пировал как король, — я подталкиваю ее плечо своим. — И перестань называть его моим. Он и твой тоже. Не только балкон, весь этот чертов дом.

— Еще нет, не официально.

Я закатываю глаза.

— Он стал твоим с тех пор, как ты впервые ступила на его порог.

Ее щеки окрашиваются в розовый цвет. Это так мило, что она все еще порой краснеет.

— Картер.

— Что? Твое место там, и всегда было. Оно твое, независимо от того, ждешь ли ты официального переезда из своего дома или нет, и будешь ли ты спать где-то кроме нашей кровати, что будет примерно никогда.

— Никогда?

Я целую ее губы.

— Никогда-никогда-никогда.

Впервые Оливия осталась у меня одна в прошлые выходные. Она очень переживала по этому поводу, но есть что-то особенное в знании, что она возится на моей кухне, лежит на моих диванах, спит в моей постели, пока меня нет.

Прошел месяц с тех пор, как она согласилась переехать ко мне, и на прошлой неделе мы наконец выставили ее дом на продажу. Он был продан за тридцать шесть часов на двадцать пять процентов выше запрашиваемой цены, потому что недвижимость в Ванкувере сейчас лакомый кусочек. Сделка будет проходить до конца июля, что означает, следующие шесть с хвостиком недель Оливия будет притворяться, что она у меня только ночует.

Я не могу дождаться, когда мы построим наш совместный дом.

— Знаешь, — говорю я, наклоняясь к ней. — Свадьба Кары и Эма в эти выходные.

— М-м-м.

— Так что мы будем слишком заняты, чтобы переезжать. А до этого ты будешь слишком занята прятками от Кары, как минимум, две недели.

— Это правда.

— Так что, возможно, тебе стоит переехать сейчас.

— Хм-м… — Оливия поджимает губы, большим пальцем проводит по подбородку, будто ей нужно долго и тщательно обдумать это.

Ха. Долго и упорно. Это то, что она… нет. Нет, Картер. Будь взрослее.

Оливия прищуривается и пристально смотрит на меня.

— Ты сейчас думаешь о чем-то пошлом?

Поджав губы, я мотаю головой.

— Не-а.

— Ну, я не знаю. Я собираюсь провести с тобой все лето. Мне кажется, что я должна насладиться всем этим личным пространством прежде, чем ты вторгнешься в него.

В моей груди раздается рык.

Она продолжает водить большим пальцем, а затем поднимает ладонь, слегка пожимая плечами. — К тому же, у тебя всего семь каминов, и я надеялась на в… — ее слова растворяются на моем языке, когда мой рот захватывает ее, и я поднимаю ее, усаживая к себе на колени.

Мои ладони скользят по ее бедрам, и я прижимаю ее к себе.

— Останься, пожалуйста.

Оливия берет мое лицо в свои руки, ее теплые карие глаза сверкают на солнце.

— Я не хочу торопить сам переезд только потому, что ты в середине плей-оффа. Я хочу, чтобы ты сосредоточился на работе, а не на том, чтобы выселить меня из моего дома. И сейчас конец учебного года. Мне нужно провести экзамены и подвести итоги работы с детьми, — она целует уголок моего рта, как раз в том месте, где он тянется вниз. — Но я останусь, Картер. Мы побеспокоимся переездом позже, или будем организовывать его постепенно, когда позволит время. Хорошо?

— Уговор?

Она кивает.

— Уговор.

— И я получу возможность оставить тебя у себя навсегда? Начиная с сегодняшнего вечера?

— У меня есть выбор?

— Нет, — я обхватываю ее за талию, вскакиваю на ноги и кручу ее в воздухе. — Ю-ху!

Оливия хихикает, обнимая меня за шею.

— Ты готов обедать?

Мой желудок, конечно же, урчит.

— Всегда.

Я выношу ее из воды, она усаживается на одеяле, что мы постелили ранее прямо у берега, а я начинаю готовить костер.

— Знаешь, — начинает Оливия, — это безумие, потому что я выросла на озере, но я никогда раньше не обедала на берегу.

— Правда? Мы с папой так постоянно делали, — именно поэтому мы сейчас здесь. На этой неделе у моего отца день рождения, обычно он брал недельный отпуск. Он забирал меня из школы на два дня, потом мою сестру на два дня, а затем увозил маму на длинные выходные. Мы завершали его отпуск в воскресенье вечером, все вместе, в его любимом ресторане. Он проводил свой день рождения, занимаясь тем, что любил больше всего, с теми, кого любил больше всего. Для него и для меня, после хоккея, это были именно походы, рыбалка, обеды на берегу. Я упомянул об этом Оливии неделю назад, сказал, что это один из моих любимых дней в году, что я не делал этого с тех пор, как он умер, а на следующее утро она позвонила мне и сказала, что взяла пару выходных.

Я люблю ее просто до чертиков.

— Я знаю, что это не то же самое, Картер, но ты… — она прерывается, и когда я оглядываюсь, она возится с краем одеяла. Она прочищает горло. — Тебе нравится?

Мое сердце стучит в груди.

— Мне так нравится быть сегодня тут с тобой, Олли. Мне кажется, что он здесь, с нами.

Оливия улыбается.

— Я думаю, он здесь. Всегда.

— Я тоже так думаю.

Я приступаю к готовке, разделываю филе лосося, которого Оливия поймала сегодня утром. Она хотела упаковать бутерброды на случай, если мы ничего не поймаем, но я ей не разрешил. Я был слишком уверен в себе. Оказывается, это ей стоило быть уверенной в своих навыках.

Я кладу рыбу в фольге на угли и отступаю назад, осматриваясь. Небольшой кемпинг выглядит совершенно также, каким я его помню. Он спрятан среди зелени: кустарников и старых, высоких деревьев. Солнечный свет проникает сквозь ветви, заставляя ручей искриться, и непрерывно поют птицы. Здесь все осталось таким же нетронутым, если не считать разбросанных и забытых на земле походных принадлежностей, например, огнетушителя, лежащего неподалеку от костра.

Я поднимаю с земли узкую белую канистру. Согласно этикетке, канистра распыляет воду, а индикатор показывает, что там есть еще немного жидкости.

— Эй, Олли, смотри, — я держу канистру между ног и направляю шланг в ее сторону. Когда она переводит взгляд на меня, я нажимаю на механизм, и выплескивается струя воды с легким туманом, когда я верчу бедрами. — Похоже на то, как я конч…

— Да, Картер, я знаю, на что это похоже.

Я ставлю канистру на землю и, вскинув брови, прислоняюсь к стволу дерева.

— Хочешь вернуться в кусты? Я могу загрузить тебя своим грузом…

— Ради всего святого, Картер. Я знаю, что этому твой отец точно не учил тебя на одной из ваших многочисленных рыбалок.

— Нет, не учил, — я усмехаюсь, присаживаясь рядом с ней на одеяло. На меня нахлынули воспоминания, которые я годами хотел забыть. Не знаю, почему, ведь они такие же невероятные, как то, что мы создаем сейчас.

Я обнимаю Оливию, она прижимается ко мне. Она согрелась под майским солнцем и пахнет кокосом и лаймом — солнцезащитным кремом, которым она намазала на нас обоих.

— Отец научил меня ставить удочку, как завязывать крючки и наживлять на них приманку. Он научил меня кататься на коньках, вести шайбу, делать передачи. Он научил меня превращать шнурки в ушки зайчика и завязывать их, готовить любимый ужин мамы, чтобы не злилась на меня, когда я что-то испорчу, много работать и копить деньги. Он научил меня быть хорошим сыном, братом и другом.

— И партнером, — добавляет Оливия.

— Он научил меня любить. Я знаю, как любить тебя так хорошо, потому что видел, как он так сильно любил мою маму, так безоговорочно любил меня с сестрой. Помогает ли это мне в том, чтобы быть хорошим партнером? Влияет ли это на то, насколько сильно я тебя люблю?

— Угу. Но ты хороший партнер и по ряду других причин, Картер. Ты страстный и верный. Ты терпеливый, добрый и самый внимательный человек, которого я знаю. Ты никогда не сдаешься, и всегда гордишься мной, что помогает мне гордиться собой. За эти шесть месяцев я стала более уверенна в себе, все благодаря твоей любви.

Я улыбаюсь ей, прикасаясь к ней своими губами.

— Мне это нравится, — тяжесть оседает в моей груди, тяжесть, которая нависала годами, ожидая уязвимости, чтобы наброситься на нее. Оливия — моя уязвимость. Каким бы сильным я ни был, любовь к ней делает меня уязвимым. Наша любовь открывает части, о существовании которых я не подозревал, или, возможно, которые я прятал от всех подальше. Потому что для нее я готов сделать все, отдать ей все, и прямо сейчас я хочу поделиться с ней правдой, которую избегал. — Я не уверен, что был лучшим сыном. Не для папы.

— О чем ты?

— Я не навещал его могилу с похорон.

Оливия проводит пальцами по моим волосам.

— Я не думаю, что это делает тебя плохим сыном, Картер. Это сложно. Может быть, ты не чувствуешь, что он там. И это нормально. Хочешь сходить?

— Это всегда было слишком тяжело, но может быть… может быть однажды, если ты пойдешь со мной. С тобой все кажется проще.

Ее улыбка мягкая и теплая, как и она сама.

— С трудностями справляться легче, когда мы вместе.

Она права. И именно так два часа спустя я поворачиваю направо там, где должен был бы повернуть налево.

Вот так я ловлю себя на том, что сжимаю руль, уставившись на длинную дорожку кладбища, и боюсь лишь мысли о том, чтобы пройти по ней.

Вот так я ловлю себя на том, что сжимаю руку Оливии, когда она идет рядом со мной, и когда мы стоим рядом, пока я смотрю на высеченные на мраморе слова.

Теодор-Тео-Беккет

ЛЮБЯЩИЙ МУЖ И ПРЕДАННЫЙ ОТЕЦ

ЛУЧШИЙ ДРУГ

— Помните меня таким, каким я жил: полным любви, смеха и страсти.

Грудь отзывается странной болью. Тугой и немного болезненной, но не тяжелой. И когда Оливия сжимает мою руку, когда она поворачивается ко мне и прижимает поцелуй к моей руке, боль начинает отступать.

Не знаю, сколько времени мы стоим в тишине, но, когда я готов уйти, Оливия прижимает поцелуй к моим губам.

— Секундочку, Картер. Сначала я хочу кое-что сделать.

Я наблюдаю за тем, как Оливия подходит к могиле моего отца, и когда она опускается на колени перед ней, склонив голову, у меня сжимается горло. Через мгновение она поднимает голову и кладет руку на его имя, после чего встает и возвращается ко мне. Я не знаю, что сказать, но она не просит меня говорить, поэтому мы едем в тишине, рука в руке.

— Картер, — говорит Оливия, когда мы проезжаем через центр города. — Мне не хочется этого делать, но не мог бы ты остановиться? Мне нужно в туалет, и я не уверена, что смогу дотерпеть.

— Конечно, детка. Где ты хочешь, чтобы я остановился?

Она показывает на здание вверх по улице.

— Пойдем в твою квартиру.

— Мы не можем туда зайти.

— Я быстро.

— Я продал квартиру, Олли.

Оливия смотрит на меня.

— Что? Когда?

— Ну, помнишь, когда я в первый раз пришел к тебе на работу? В понедельник после того, как я привел тебя в квартиру? В то утро я передал ключи своему агенту по недвижимости и попросил ее позаботиться об этом. К концу недели квартиры уже не было.

Эта квартира была бонусом к новому контракту с Ванкувером несколько лет назад, когда закончился мой первый. Я не собирался никуда уходить, но меня хотели заполучить все хоккейные команды, которые могли себе это позволить, а Ванкувер хотел убедиться, что я останусь, поэтому они бросили на меня все силы. Я прожил там всего один сезон, прежде чем купил дом, и вместо того, чтобы продать квартиру, я оставил ее. Я хотел, чтобы эта часть моей жизни не была связана с остальной, самой личной частью меня. Я не врал, когда говорил, что Оливия была первой женщиной, оказавшейся в кровати в моем доме, и она будет единственной.

— Картер…

— Она никогда не была моим домом, Олли. Без тебя это не дом.

Мой дом там, где Оливия. Час спустя мы лежим на балконе, только что после душа, и наслаждаемся остатком дня, теплый ветерок щекочет нашу кожу. Именно здесь я чувствую себя лучше всего, здесь я бы остался навсегда, главное, с ней рядом.

Я провожу пальцами по плечам Оливии в крошечных веснушках от солнца и чуть розовой коже.

— Ты такая красивая, Олли.

— Тебе просто нравятся мои сарафаны, — шепчет она возле моей шеи.

— Я обожаю твои сарафаны, — зима длилась целую вечность, из-за метелей, которых Ванкувер не видел сто лет и, надеюсь, никогда больше не увидит, но весна ворвалась, рыча как лев. Апрель был теплым и дождливым, а май и вовсе напоминает раннее лето. Это значит, что Оливия сменила свитера на эти очаровательные сарафаны, которые открывают ее ноги, плечи, а я все время прикасаюсь к ней, чувствую, какая теплеет ее кожа под моими поцелуями или моей щекой на ее плече. — Я думаю, нам стоит переехать в Сан-Хосе или Тампу, где всегда тепло. Тебе больше никогда не придется носить штаны.

— М-м-м… а знаешь, что лучше, чем быть без штанов, Картер?

— Что?

Оливия заползает на меня сверху, устраивается на моих бедрах, ее желтый сарафан задирается. Она берет мою руку, проводит ею по своим кремовым бедрам и погружает в них мои пальцы. Мне кажется, я заплачу, встретившись с этой горячей влагой между ее бедер.

Она наклоняется, губами касается моей челюсти.

— Быть без трусиков.

Никаких гребаных трусиков.

Она стягивает мои шорты, и я шиплю, когда ее рука обхватывает мой член. Он привстает в ее крепкой хватке, и я нащупываю свой телефон, делая снимок в тот самый момент, когда она обхватывает меня ртом.

Я собираю ее влажные локоны в кулак.

— Я просто блять люблю тебя.

Черт, вы когда-нибудь видели, как самая красивая девушка в мире улыбается вам с вашим членом во рту? Боже, это стоит увидеть. Я делаю еще один снимок, прежде чем откинуть ее голову.

— Мне нужно, чтобы ты оседлала меня, детка. Прямо сейчас, блять.

Оливия прижимается ко мне, раскачивается, позволяя моему члену скользить по ее влажной щели, и когда она приподнимается, выставляя головку вперед, я останавливаю ее.

— Подожди. Я просто хочу сказать… спасибо. Спасибо за сегодняшний день, Олли. Провести день, делая то, что мы с папой делали вместе, поехать со мной к нему… для меня это значит многое. Спасибо тебе.

Она нежно и немного застенчиво улыбается, и садится обратно на мои бедра.

— Я подумала, может, в следующем году на день рождения твоего отца мы проведем вместе всю неделю, как он всегда делал, с тобой, твоей сестрой и твоей мамой. Сделать то, что вы делали вместе. И Хэнка позовем. Мы можем поделать то, что они любили делать с Ирландией. Может, это будет отличным поводом это вспомнить.

Я не знаю, как нашел ее, но я уверен, что это была судьба точно так же, как я одной ночью вошел в тот же бар, что и Хэнк.

— Могу я спросить тебя кое о чем, Олли? Что ты сказала? Моему отцу? Когда ты встала на колени…

— Спасибо.

— Спасибо?

— Я поблагодарила его за то, что он подарил мне еще одну семью, доверил мне любить их. Я поблагодарила его за то, что он вырастил человека, которого я люблю, и за то, что он привел его ко мне, — ее рука скользит по моей челюсти. — Я поблагодарила его за тебя, Картер.

Моя грудь сжимается, в горле комок, который невозможно проглотить, но я все равно пытаюсь. Когда это не срабатывает, я смотрю на небо, и одна слеза капает из моего глаза. Губы Оливии ловят ее, и когда она шепчет, как сильно она меня любит, я зарываюсь в нее до основания. В самое лучшее, что когда-либо было моим.

— Ты сожжешь стейк, если не перестанешь смотреть на меня.

Я ухмыляюсь Оливии, и подмигиваю ей. Она лежит на траве на одеяле, ноги подняты вверх, в руках книга, кудри на макушке собраны. Я не знаю, как кто-то сможет отвести от нее взгляд, но она придирчива к тому, какой должен быть ее стейк, а мне нравится ей угождать, так что я все же отрываю свой взгляд.

Сегодняшний день был прекрасен, это лишь тизер грядущего лета, дней, которые мы проведем вместе, и я не хочу, чтобы они заканчивались. Этот день оказался отдыхом, которого я так хотел. Отдых от постоянной необходимости быть на связи, от постоянных размышлений о следующих матчах. Перерывы между играми случаются редко, но мы в одной победе от выхода в финал конференции, и мне удалось удивить Оливию, достав билеты для ее родителей в Виннипеге на нашу игру два дня назад. Это был суматошный месяц, а с учетом приближающегося финала и переезда Оливии июнь обещает быть еще более сумасшедшим.

— Это твой телефон? — зовет Оливия, поворачиваясь в направлении двери во внутренний дворик.

Я напрягаю слух, и когда слышу свой рингтон, закрываю крышку барбекю и бегу к двери. Мой телефон лежит на кухонной столешнице, а номер я не узнаю.

— Я говорю с Картером? — спрашивает голос на другом конце.

— Это Картер.

— Здравствуйте, Картер. Меня зовут доктор Мерфи. Я врач Главной больницы Ванкувера. Вы указаны как контактное лицо Хэнка де Вриса в экстренных случаях.

Щипцы для барбекю в моих руках грохнулись на пол, и я едва улавливаю зовущий меня голос Оливии.

— Произошел несчастный случай.