Доверься мне

ГЛАВА 47

ПРОКЛЯТЫЙ ГАЛСТУК ОЛИВИИ

— О, Черт. Черт. Черт, черт, черт.

Я открываю одно веко и захлопываю его, когда солнце пытается прожечь дыру прямо в моем глазном яблоке.

— Детка?

Я провожу рукой по матрасу, и обнаруживаю пустоту. Он все еще теплый, как будто она была здесь мгновение назад, и я все еще слышу ее, но где она?

— Детка, — зову я снова, густо и хрипло. — Вернись в кровать.

Ноги шлепают по кафелю, а Оливия выплевывает ругательства, что странным образом напоминает мне утро Нового года.

— Прекрати, — хнычу я, переворачиваясь и зарываясь лицом в подушку. — Мне это не нравится. Это напоминает мне об утре, когда ты меня бросила.

— Картер, — плачет она, и я слышу, как захлопывается сиденье унитаза. — Я не… — ее слова замирают вместе с ее вздохом, но она ничего в итоге не произносит, и когда я смеюсь, она начинает кричать. — Ты что, серьезно, блять… — рвотный рефлекс, — смеешься надо мной… — двойной рвотный рефлекс, — прямо сейчас?

Я падаю на спину, проводя рукой по волосам. У меня пересохло во рту, голова раскалывается, и, хотя я чувствую себя как дерьмо, я не думаю, что когда-либо был так счастлив.

— Тебе нужно научиться пить лучше, малышка Олли.

— Во мне пять футов один метр! — кричит она, а потом ее рвет. — Я выпила столько же, сколько и ты!

— Точно. Ты можешь у меня кое-чему поучиться.

— Я тебя ненавижу, — всхлипывает она в унитаз.

— Ты любишь меня до смерти, принцесса.

Она не удостаивает меня ответом. Вместо этого сиденье унитаза снова захлопывается, а затем включается вода. Из ванной сочится пар, и я наконец принимаю сидячее положение.

Все болит. Солнце светит слишком ярко, и в мозгу у меня словно двадцатифунтовый камень, который перекатывается и ударяется о череп при каждом малейшем движении. Мой телефон показывает, что сейчас только 7:37 утра, а вернулись мы домой только после четырех, что означает, спал я не больше трех часов.

Я зарываю лицо в ладони и стону. Мы с Оливией пригласили на обед всю команду, их семьи и друзей. Не особо важно, ведь все это приведет к тому, что мы поедем поужинать и выпить в центр города, перед ночным празднованием с парнями.

— Олли-и-и, — стону я, поднимаясь на ноги. Я провожу рукой по своему торсу и сжимаю свой член, направляясь к текущей в ванне воде. — У меня все болит, детка. Мне будет лучше, если ты пососешь мой… — я сжимаю губы, чтобы остановить смех, который так и просится наружу, когда я открываю запотевшую стеклянную дверь в поисках своей девушки.

Оливия свернулась калачиком на полу душевой, колени подтянуты к груди, намокшие локоны прилипли к лицу и лежат на спине. Я почти уверен, что она плачет, судя по красноте ее глаз, но из-за воды вокруг я не особо в этом уверен.

— О, тыковка. Что случилось?

Ее широкие карие глаза встречаются с моими, и ее рот раскрывается в вопле, когда я залезаю в душ и беру ее на руки.

— Мне нужны куриные наггетсы!

— О, черт. Да, вот так, детка. Сильнее.

— Что за дерьмо там происходит? — я слышу крик Джереми из прихожей. — Ты ведь слышал, как открылась входная дверь? Ты знаешь, что я здесь?

Я приподнимаюсь с ковра в гостиной.

— Может, тебе стоит постучать, а не просто войти!

Оливия хмыкает, ее маленькие ножки впиваются в мышцы под моими лопатками. Я зарываюсь лицом в мягкий ковер и издаю хриплый гортанный стон.

— Я ухожу! Мы уезжаем! Джем, нет! Вернись! Прикрой глаза, дружок!

Маленький Джем на своих пухлых ножках входит в дом. Он недавно научился ходить, хотя в основном он больше похож на маленького пьяного взрослого. Это уморительно и чертовски мило. Его лицо загорается, когда он видит свою тетю, сидящую у меня на спине, и он переходит на очень вихляющий бег, ныряя прямо к моей заднице, к которой он прижимается своим лицом.

Оливия хихикает и спрыгивает с моей спины, когда ее брат осторожно входит в гостиную.

— Привет, Джемми, — воркует она, снимая с меня племянника.

Она натягивает на него футболку «Ванкуверских гадюк» и чмокает его в живот, а затем опускает его мне на грудь, когда я переворачиваюсь на спину. Он небрежно целует меня, прежде чем я подбрасываю его в воздух и ловлю на руки. Малыш так хорошо пахнет, как свеженький ребеночек и кокосовый крем от загара.

Джереми прикрывает глаза, поэтому ударяется голенью о край кофейного столика и захлебывается в проклятьях. Естественно, в этот момент врывается Аланна и заявляет, что он должен ей пять баксов.

Когда его взгляд находит нас, Джереми вздыхает.

— Слава Богу. Ты одета.

— Я топталась на его спине, — Оливия ударяет его локтем, прежде чем они обнимают друг друга.

Он подозрительно смотрит на меня.

— Зачем?

— О, я не знаю, — я поднимаюсь на ноги с Джемом на руках. — Может быть, потому что прошлой ночью я надрал кое-кому чертову задницу и выиграл Кубок Стэнли, — я учусь не ругаться при детях. Удается это не всегда.

— Да, ты выиграл! — кричит Аланна, вбегая в комнату. Когда она прыгает на меня, одной рукой я ловлю ее за талию. Я чертовски люблю этих детей. — Это была лучшая игра на свете, Картер. Я плакала! Правда, я плакала!

— Правда, плакала, — повторяет Джереми с очередным долгим выдохом. — У нее была истерика.

Аланна хмурится, соскальзывая с моего тела.

— Ты плакал как ребенок, папочка.

— Не плакал, — я бы поверил ему, если бы не выражение его лица, когда он взглядом скользит по гостиной и останавливается на блестящем кубке на кухонном столе. Его трясущиеся руки взлетают к лицу. — О. Боже. Это… это… это… — он хнычет, а я ухмыляюсь.

Я опускаю Джема в кубок, и он хихикает, шлепая по нему руками.

— О Боже! — Кристин входит в гостиную размеренным шагом, но вбегает на кухню. — Фотография! Мне нужна фотография! — она приобнимает меня одной рукой, пока достает телефон из сумочки. — Поздравляю, Картер. Ты был великолепен. Ты его заслужил, — она щелкает пальцами перед Джемом, пытаясь привлечь его внимание. — Посмотри на мамочку, Джемми! Ты можешь сказать — кубок? Кубок! Кубок, Джемми!

Он, черт возьми, не говорит ни слова, просто лепечет, но выглядит чертовски счастливым, улыбаясь ей на всех трехстах снимках, которые она успевает сделать за пятнадцать секунд.

Джем смотрит на меня сверкающими голубыми глазами, протягивая свои крошечные ручки.

— Ка-ка.

Кристин прижимает руку ко рту.

— О. Он сказал твое имя.

— Не сказал, — ворчит Джереми, протягивая руки к Джему.

Джем хмурится и ворчит, вырываясь из рук отца и хватаясь за меня.

— Ка-ка!

Я мог бы попытаться стереть с лица довольную ухмылку, если бы мог. Я подхватываю Джема, и прижимаясь щекой к его щеке, смотрю его отцу прямо в глаза.

— Он точно назвал мое имя. Думаю, это еще одна вещь, которую я выиграл в этой жизни, Джереми, не так ли?

Джереми сует десятидолларовую купюру в руку Аланны, прежде чем открыть рот и выпустить небезызвестную ярость семьи Паркер.

— Картер, — голова Оливии опускается на мое плечо, и она хнычет. — Я не уверена, что смогу досидеть до конца ужина. Я хочу спать.

Ее глаза оцепенело блестят, медленно отслеживая каждое движение. На ее лице застыла пьяная ухмылка, а щеки были розовыми большую часть дня. Я чувствую, что мне нужно отвезти ее домой и уложить в постель, но я, черт возьми, не смогу сейчас вести машину, поэтому сегодня я доверю развести по домам Оливию, Кару и еще несколько девушек своему водителю.

Мы пьем с полудня, и, хотя мы все чертовски нарядные, занимаем добрую половину этого высококлассного ресторана, большинство из нас уже ничего не соображает, некоторые из нас каким-то образом держатся на абсолютном отсутствии сна. Оливия к последним не относится.

Я прижимаюсь губами к ее волосам. Они так вкусно пахнут, как банановый хлеб, и вместо пушистых локонов, которые обычно свисают по спине, сегодня они гладкие и прямые, почти касаются ее поясницы. Я хочу отвести ее в уборную, намотать эти темные волосы на кулак, посадить ее на раковину и трахать до тех пор, пока все в этом ресторане не узнают, как она звучит, когда кончает на моем члене.

— Но я купил тебе наггетсы, — мои губы касаются ее уха. — И довел до оргазма в душе.

Ее нижняя губа скользит между зубами.

— Три оргазма в душе.

Обхватив ее за талию, я притягиваю ее ближе. Помимо бананового хлеба, от нее пахнет пивом и текилой, которую Кара постоянно уговаривает ее выпить. Она слишком легко поддается на уговоры, это уже не смешно.

Нет, подождите. Это чертовски смешно.

— Ты хочешь, чтобы я бросил этих мудаков и отвез тебя домой, чтобы я мог трахнуть тебя в каждой комнате нашего дома?

Адвокат заехал за ключами Оливии сегодня утром, сразу после ее оргазма, и уже сегодня в дом въедет новый владелец. Это сделает ее официально моей, а мой дом — ее домом. Нашим домом.

Ее пальцы медленно проводят по моему галстуку.

— Слишком много комнат.

— По мне, так это вызов. А ты знаешь, как я отношусь к вызовам.

Оливия облизывает нижнюю губу, наматывая черный шелк на кулак и вопросительно приподнимая бровь.

— Мне нравится этот галстук, мистер Беккет.

Мой громовой меч в брюках буквально вскакивает.

— Нравится, да? Пойдем домой, чтобы я показал тебе, для чего еще я люблю его использовать, — я шлепаю своей рукой по ее руке, когда она стаскивает одну из них под стол и хватает ей мою выпуклость. — Продолжай в том же духе, и я свяжу и эти цепки ручки.

— Какого хрена вы двое там делаете? — Кара опрокидывает еще одну рюмку текилы, прежде чем опуститься на сиденье напротив Оливии.

Адам вздыхает, запуская пальцы в волосы.

— Заставляют меня чувствовать супер-одиноким.

— Согласен, — Гарретт указывает на наши руки. — Там, где мы не видим, какая-то секс-заварушка.

— Медвежонок Гэри, — Кара откидывает назад его светлые волосы. — Ты выиграл Кубок Стэнли прошлой ночью. Когда мы, девочки, уйдем, у тебя на коленях, наверное, будет шесть разных рук.

Его лицо заливает жар, и он отбрасывает ее руку.

— Это вечер для парней.

Кара фыркает.

— Да, ладно, — она поднимает свою рюмку. — Давай, Ливви.

Оливия подносит свою рюмку ко рту, делает глоток и всем телом содрогается.

— Неа. Не буду. Я официально завязала, — по крайней мере, с алкоголем, потому что ее лицо озаряется, когда официантка ставит перед ней тарелку со стейком и лобстером. — О, детка. Иди к маме.

Когда с ужином покончено, я сбегаю в уборную до того, как девочки уйдут, чтобы у меня была пара лишних мгновений, несколько лишних поцелуев, прежде чем я запихну Оливию на заднее сиденье машины.

Это одна из тех новых ванных комнат для гендерно нейтральных личностей. Мне нравится, что они так сделали. Они намного лучше, с мягкими полотенцами для рук и пенящимся мылом, которое пахнет свежим печеньем и делает мою кожу шелковой.

В кармане пикает мой телефон. Это моя сестра с фотографией Дублина, который спит на спине, лапы подняты вверх, язык высунут. Рядом с ним лежит моя мама, тоже в отключке. Они лежат на полу в гостиной у моей мамы, что совсем неудивительно. Кому нужен диван, когда есть отличный пол?

Смеясь, я блокирую экран и кладу его на раковину, а затем иду в туалет и со вздохом облегчаюсь. Я уже второй раз мою руки, потому что мыло так хорошо пахнет, когда дверная ручка начинает дергаться.

— Секундочку, — кричу я, вытирая руки.

— Все туалеты переполнены, — кричит женский голос. — Пожалуйста, это срочно.

Я открываю дверь, и на меня, положив одну руку мне на грудь, падает блондинка. В другом кулаке она крепко сжимает тампон, так что я, к чертовой матери, убираюсь с дороги, чему меня научил отец, когда моей сестре исполнилось тринадцать. Слава Богу, потому что это оказалось очень полезным с Оливией. Не знаю, в курсе ли вы, но эта малышка порой очень опасна, несмотря на свой крошечный кукольный размер.

Когда я нахожу девушек в холле, Кара говорит, что Джейсон уже у входа. Она выскакивает за дверь, обхватывая руками пару других девушек, что выглядит как какая-то непробиваемая цепь. Я прижимаю Оливию к себе, хныча, как избитый ублюдок, которым я и являюсь.

— Картер, ты не должен переживать из-за того, что проведешь ночь вдали от меня. У нас есть все лето, чтобы надоесть друг другу.

— Остаток нашей жизни, ты имеешь в виду, — с этими словами я зарываюсь в ее шею. — У меня есть остаток жизни, чтобы раздражать тебя и любить до потери пульса, а у тебя есть остаток жизни, чтобы терпеть меня.

— М-м-м. Тебе повезло, что я так хорошо тебя терплю.

— Повезло.

Оливия поднимается на носочки и целует меня в щеку.

— Только сбегаю в туалет.

Я улыбаюсь тому, как она утанцовывет в уборную, но сразу же недовольно вздыхаю на высокую блондинку, которая подкрадывается ко мне, как только Оливия исчезает. Та же самая, что ворвалась в дверь уборной пару минут назад. Она выглядит гораздо более собранной, чем тогда, и я думаю, что экстренная ситуация с тампоном была, возможно, уловкой.

— Каждый гребаный раз, — бормочу я про себя. — Я клянусь.

— Прости? — она останавливается передо мной, и облизываясь, разглядывает меня. С тампоном была уловка, определенно.

Я вздыхаю, стряхивая волосы.

— Я говорил себе, что это всегда происходит каждый раз, когда моя девушка уходит в уборную.

— Ну, может, ей не стоит оставлять такого красивого мужчину, как ты, здесь одного, — она делает шаг ко мне, протягивает руку вперед, чтобы поиграть с моим галстуком, и я бью ее чем-то приемом как в дзюдо, прежде чем отшагиваю от нее.

Это чертов галстук Оливии.

— Она уезжает?

Серьезно, почему она все еще разговаривает со мной? И где Оливия? Ей больше не разрешается ходить в туалет в общественных местах.

— Может, мы сможем уединиться, чтобы поговорить, когда она уйдет.

Я уже собираюсь сказать ей, чтобы она отвалила, когда Оливия обходит ее и прижимается ко мне.

— Он хорош, но спасибо за предложение, — наигранно улыбается она. Мне это нравится. — Если ты надеешься когда-нибудь быть счастливой в отношениях, я предлагаю тебе начать с того, чтобы перестать преследовать мужчин, которые в них счастливы. Это тебе не особо помогает, не так ли? — она поднимает на меня глаза. — Картер, ты не хочешь пойти куда-нибудь в уединенное место, чтобы поговорить с ней?

— Нет, блять.

— А почему нет, малыш?

— Потому что у меня уже есть единственная женщина, которая мне когда-либо будет нужна.

Она улыбается мне, обхватывает мою шею руками и прижимает мой рот к своему.

— Достаточный ответ на твой вопрос? — спрашивает она блонди, но не дает ей возможности ответить. Вместо этого ее пальцы переплетаются с моими, и она тянет меня к двери.

Я не думаю, что меня можно удивить еще сильнее, но затем Оливия на тротуаре прижимает меня к стене и притягивает мое лицо к своему. Она властно орудует своим языком, ее прикосновение явно обозначение собственности, и я наслаждаюсь каждой секундой этого.

Окно ожидающей нас машины опускается, и Кара высовывает голову.

— Поехали, блять, пирожочек Ливви! Джей-Джей провезет нас через МакДик! Картошка фри и макфлурри, детка!

Оливия отстраняется, тяжело дыша, и убирает волосы со лба.

— Развлекайся, будь в безопасности, и я люблю тебя, — она целует меня еще раз, с любовью поглаживая мой член через штаны, а затем исчезает в лимузине.

Когда я возвращаюсь в вестибюль, я в приятном опьянении, скорее просто от счастья. Не могу дождаться, когда эта женщина станет моей невестой, а потом и женой.

— Она назойливая собственница.

Я поворачиваюсь и вижу блондинку у барной стойки. Она поднимает свой бокал с вином, взбалтывая красную жидкость, и делает шаг навстречу.

— Можем мы поговорить сейчас, когда мы одни?

— Нет, блять. Ты слышала мою девушку, — я поворачиваюсь, намереваясь уйти.

— Возможно, я смогу тебя переубедить, — тихо мурчит она.

— Вообще-то, не сможешь. Никто не изменит моего мнения об этой девушке. Я никогда не сделаю ничего, чтобы причинить ей вред.

— Ты уверен в этом, Картер? — раздается знакомый голос у меня за спиной.

Я медленно поворачиваюсь. В моем желудке будто что-то падает, когда я перевожу взгляд на рыжеволосую ухмыляющуюся девушку.

— Какого хрена ты здесь делаешь, Кортни? Адам не хочет тебя видеть.

— Мы живем в свободной стране. Я могу идти, куда захочу, — Кортни пожимает плечами, затем достает что-то из сумочки, висящей у нее на плече. — Думаю, в какой момент сегодня вечером ты потерял это.

Мой взгляд падает на небольшой глянцевый черный предмет, который она вертит в руках, прежде чем показать его мне на раскрытой ладони.

— Каким бы я была другом, если бы не вернула что-то столь ценное, Картер?