Дракон. Тихий Омут (СИ)

Спешл Часть 3 Альфа в самом соку (омегаверс)

Когда я очнулся, сквозь настежь распахнутое окно бил дневной свет. В единственный приоткрывшийся глаз ударило с такой силой, будто меня оставили у реки посреди июльского пекла. Удивительно, но и жар был не менее убедительным поводом увериться в странной догадке. С меня буквально стекало градом. Шкура подо мной совсем промокла, хотелось отползти куда-нибудь на сухое.

Но прежде всего следовало подняться.

При первой попытке привстать, опершись на локти, я почувствовал слабость и головокружение. Тело словно ватное, ноги и вовсе бесполезные костыли. Голова раскалывается от боли. Я завалился обратно, стараясь отдышаться и желая, чтобы боль и тошнота прекратились.

Через несколько минут мне действительно полегчало.

Пока я приходил в себя, мне не повезло припомнить последние события: Вторую луну, шикарного Верна на шкурах, Нуриса, соблазнительно выгибающегося под всеобщие вздохи и вой, схватку, запах крови и… собственный проигрыш.

Больше подниматься не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Я был готов пролежать в углу на мокрых от пота шкурах оставшуюся жизнь или… поскорее сдохнуть.

— Проснулся? — в комнату заглянул Мирус, омега моей новой семьи. — А мы уже заволновались. Второй день спишь.

Он принес мне воды и, опустившись на колени, помог поднять голову. Сделав с усилием три глотка, я откинулся на постилку.

— Что со мной?

— Нурис перестарался, — недовольно отозвался он, убрав с моего лба волосы. — Вцепился в тебя как бешеный пес. Насилу оттащили.

— Зачем повязки?

Пауза длилась немного дольше, чем следовало.

— Ухо тебе отгрыз, — наконец шумно выдохнул пожилой омега. Одним глазом я смотрел на его печальное лицо, изъеденное множеством мелких морщинок.

— Очень страшно?

— Нет! Нет, что ты. Просто заживать долго будет. Ну и волосы тебе по-другому зачешем. Отрастёт немножко, и совсем незаметно будет. Нурис просто идиот. Вожак его сурово наказал — двадцать плетей.

Всплеск неожиданно угас и Мирус затих.

— А…, а Верн выполнил, что должен?

Ранее я бы засмущался задавать такой вопрос, но витавший запах беды, цепляющей кончики когтей, придавало смелости. К тому же, Мирус прекрасно знал о том, что я неровно дышу к вожаку, так что таиться не было нужды. Хотя после моего выхода в круг это поняли все.

Мирус поджал губы и осуждающе на меня посмотрел:

— Да пусть катится этот Верн ко всем псам. И чего ты в нем нашел? Ну альфа, ну вожак… вокруг полно достойных волков, и ты вниманием не обделен… — он споткнулся, его взгляд забегал.

— Значит, все-таки страшно, — правильно понял я его молчание. Видимо, настойчивого внимания мне больше ожидать не придется. — Так он сделал, что должен был?

Мне во что бы то не стало, нужно услышать ответ, даже если я в нем нисколько не сомневался.

— Да, — сухо отозвался Мирус, взял чашу и вышел.

Ночью, дождавшись, когда все уснут, я сполз со смененных шкур и медленно, стараясь не издавать шороха, прокрался в сени. Заранее стащив из кухоньки огарок свечи, поджег ее от уголька, раздобытого в тлеющем очаге и, добравшись до небольшого овального зеркала, замер.

Опустив огонек на пол, я присел и принялся осторожно разматывать повязки. На это ушло некоторое время. Сидя на студёном полу, я откладывал их в сторону одну за одной, пока наконец не добрался до тех, что прикрывали рану. Судя по ощущениям — меня будто припалили раскаленной кочергой, — рана была не маленькая.

Отодрав присохшую материю и поморщившись, я почувствовал, как на лбу выступил пот, то ли от томившей меня лихорадки, то ли от нехорошего предчувствия.

Крепче сжав свечу, я поднялся и заглянул в зеркало.

По левой щеке тянулись две глубокие рытвины, почти доходящие до рта. Еще одна борозда раскрошила бровь, едва не затронув глаз. Сейчас я почти ничего им не видел из-за внушительного отека. Но когда я повернулся боком, мне пришлось задышать глубже и попытаться сдержать вмиг подступившие слезы.

Уха не было, лишь огромная, размером с ладонь, запёкшаяся пробка крови, закрывавшая то место, где раньше находилось небольшое симпатичное ушко, торчащее сквозь лохматившуюся шапку волос. Сами волосы в этом месте были неосторожно срезаны. Должно быть, знахарь постарался.

Итог вполне однозначный — я стал уродом.

Хваленая регенерация, свойственная нашему виду, безусловно справится с ущербом. Раны на щеке и лбу зарастут довольно быстро. Думаю, и слух вернётся через пару лун, но природному исцелению недоступно понимания красоты. Я снова буду цел и дееспособен. Вот только рваные шрамы от зубов навсегда украсят мое лицо, а вместо уха, наверное, останется одна дырка.

Я все же не удержался и всхлипнул тихонечко, снова усаживаясь на пол. Сил не осталось. Откинувшись на запертые двери, я беззвучно заплакал, позволив слезам беспрепятственно стекать вниз.

Моим мечтам о Верне, да и вообще об альфе, не суждено было осуществиться. Разве я этого не знал? Пусть я и не ожидал такого поворота, но исход оставался все тем же, разве что став немного беспросветней и гаже. Теперь ни о каких воздыхателях и речи не шло. Все, на что я мог рассчитывать, это случайный секс на чью-то пьяную голову или ярлык уродливого девственника до конца своих дней.

Лучшему альфе по закону жизни достался прекрасный омега.

Верн наверняка оценил, как яростно Нурис смел со своего пути соперников, ведь он покрыл омегу, как положено, несмотря на то, что какому-то жалкому в своих потугах волчонку оторвали ухо…

Решение пришло неожиданно, и я не видел ни единой причины не поступить так, как просила израненная душа.

Собрав кое-какую одежду, утащив немного вяленого мяса и прошлогодних яблок из погреба, я закинул котомку на плечо, собираясь покинуть окрестности Омута навсегда. Оставалось только бесшумно выбраться наружу.

Снимать огромный крюк с петли, служивший запором, я не стал. Он слишком тяжелый и старый, чтобы отвориться, не издавая противного скрежета. Лучше всего было улизнуть через собственную комнату. Она располагалась прямо на первом этаже, выходя единственным окном в сад.

Так я и поступил. Вернулся к себе и, перекинув ногу, выпал наружу…

— Ой, — испугался я, понимая, что свалился на что-то большое и мягкое.

— Привет, — отозвался голос, от которого так любило заходиться сердце в груди.

Удивленно вытаращившись на Верна, я открыл рот — и тут же вспомнил, что решил не надевать повязку. Никаких воспалений у нас не бывает, потому и нужда в тряпице отпала сама собой.

— Не смотри! — прорычал я ему в лицо, потому что мы так и застыли в кустах разросшейся сирени. Причем я даже не обратил внимания, что бессовестно расселся на чужих бедрах.

Ни одна черточка на его лице не дрогнула.

— Дай посмотрю.

— Ты меня не слышал? — огрызнулся я, перейдя на ты от досады и злости.

Пути отрезаны, так что больше я не собирался слушаться этого вожака. Я твердо решил покинуть стаю навсегда. У него своя жизнь, у меня своей нет, и точка.

Одной рукой он перехватил оба мои запястья и убрал их в сторону, другой наклонил мою голову так, чтобы ему была видна отвратительная рана. Луна сияла высоко, и сегодня не собиралась мне подыгрывать, полностью разоблачая мой страшный секрет. Как я ни рычал и ни вырывался, ничего не помогало.

Носом я уткнулся прямо в чужую грудь, с горечью вдохнув тяжелый мускус с примесью хвои и сильным запахом омеги.

Я затих, впервые находясь так близко к вожаку, и желая навсегда запомнить этот момент, этот аромат, пусть и оскверненный невидимым присутствием другого омеги. Больше я никогда не смогу приблизиться к Верну, зная, что не увижу ничего, кроме отвращения, на мужественном лице.

Тяжелый вздох запустил неизбежность.

— Отпусти. Я уйду, — сдерживая слезы из последних сил, потребовал я, все еще не в силах отпрянуть от сильной груди.

— Куда?

— Туда, откуда пришел. Здесь мне не место.

— Почему? — спокойно спросил меня Верн.

Я впился взглядом в его лицо, не веря, что он спрашивает об этом всерьез.

— Разве не ясно?

— Не совсем, — уперся упрямый волк.

— Не знал, что у оборотней могут быть проблемы со зрением, — не удержался я от грубости, невежливо напомнив, что он только что лично рассматривал причину.

Верн нехорошо нахмурился:

— А у некоторых с головой. Я же сказал тебе найти кого помоложе. Зачем ты выперся в круг? — кипятился он. — Еще молоко на губах не обсохло, а туда же.

От жестоких слов слезы подступили к глазам.

— Больше я не стану раздражать тебя своим присутствием. Отпусти, — я попытался встать, но альфа с легкостью удержал меня на месте.

— Нет. Натворил ты уже дел. Хватит. Полезай обратно.

— Кто ты такой, чтобы мне указывать? — глядел я исподлобья. — Я сказал, что ухожу. Ты мне больше не вожак.

— Говорю, обратно полезай, пока я тебя не отшлепал.

Снова это понукание, будто я ребенок.

— Нет, — рыкнул я в суровое лицо и впился в его пальцы, стараясь оторвать от себя.

— Что за непослушное дитя, — покачал головой Верн… и ловко уложил меня на живот поперек собственных ног.

— Отпусти меня! — шипя и барахтаясь, я не мог кричать громче, боясь, что разбужу названых родителей.

Верн прижал меня рукой, другой стащил штаны, оголяя ягодицы. Смутиться я не успел, сзади прилетел ощутимый шлепок.

Я дернулся, впился когтями в чужое бедро, но Верн словно и не заметил. Звонкие шлепки раздавались в ночной тиши. Не смея пикнуть, я сцепил зубы, пока горячие слезы обиды текли по щекам. Наконец он закончил с наказанием и натянул мои штаны на место.

Вожак позволил мне сесть, но его огромная ручища сжала запястье, не давая отпрянуть.

— Полезай обратно. — Я упрямо замотал головой. — Джайс, лезь в окно и ложись спать.

— Не полезу, — прогундосил я. От слез распух нос.

— Если не полезешь, то я сейчас пойду к Нурису, — кипятился Верн.

— Мне какое дело, — тише откликнулся я, подернув плечом.

— Ну если никакого, то я пошел. — И в подтверждение своих слов, он закопошился, поднимаясь.

— Стой! — вцепился я в его штаны. — А если полезу, не пойдешь?

— Если вернешься домой, не пойду.

Все еще пряча взгляд, я встал и отряхнулся. Как ни в чем не бывало, закинул котомку на плечо и полез назад в дом.

Оказавшись в комнате, я сел на пол. Задницу пекло, на месте оторванного уха неприятно простреливало, сердце саднило от отчаянья. За окном стояла тишина.

— Почему ты не уходишь?

— Не уверен, что ты сдержишь слово, — донеслось снаружи.

— Сдержу. Сегодня.

Оборотень так и не двинулся с места, продолжая нести караул под окном.

— Какая тебе вообще разница, уйду я или останусь?

Снаружи долго молчали. Я уже успел решить, что он и вовсе не собирается отвечать, когда низкий шепчущий бас прошелестел на ветру:

— К несчастью, на старости лет пес дерзнул позариться на мальчишку.

— Ты не старый. — Отозвался я, не сразу сообразив, о чем он говорит.

«Мне послышалось? Наверное, я неправильно его понял. Ведь он не мог… не обо мне же он говорит?»

Развернувшись к окну, я приподнялся, высунул голову наружу и свесил нос. Верн сидел на том же месте, подпирая спиной стену, и подставляя моему взгляду макушку.

— На какого мальчишку?

— На вредного несносного дерзкого мальчишку.

Отчаянное желание завилять хвостом от нервного возбуждения, заставило переминаться на коленях. Спросить хотелось так, что плыло в голове. Но как? Как задать вопрос? Как выглядит он — самый главный вопрос в моей жизни?

— А… — в голове плавилось от перенапряжения. Что спросить, чтобы понять наверняка. — Сколько у него ушей?

Верн тяжело вздохнул, глядя перед собой:

— С недавних пор одно.

Я так сильно вцепился в раму, что от боли свело пальцы. Я боялся вздохнуть, боялся шевельнуться. Вдруг сейчас он посмотрит на меня и скажет, что пошутил, а я…, а я ухо развесил.

— Чего затих? — может, нервничал не только я?

— Не верю.

— Сам не верю.

Мы ненадолго замолчали.

— Можно к тебе?

— Можно.

Я снова полез наружу, осторожно спрыгнув рядом с Верном. И замер в нерешительности.

— Иди сюда, — позвал он и раскрыл руки.

В этот момент мне показалось, что передо мной распахнулись врата в Вечные леса. Захотелось обернуться волчонком и припасть на передние лапы, открыто заглядывая альфе в глаза, к счастью, позора удалось избежать — я вовремя вспомнил, что стою на двух ногах…

— Передумал? — сверкнули два огонька в темноте, пока я мешкал.

Стоило прийти в себя — и я юркнул в объятья. Альфа помог мне усесться правым боком, чтобы не зацепить рану. Я прильнул к широкой груди и притих, все еще не веря, что любимое сердце стучит под ухом, сильные руки, на которые я облизывался так долго, окутывают уютным теплом, запах обволакивает с ног до головы.

— У тебя сейчас сердце выскочит, — заметил Верн, пристроившись подбородком на мою голову.

— Так бывает, если мечты сбываются.

В тиши деловито стрекотали насекомые. Где-то недалеко рыскала белка, глухо ухал филин. Меня чмокнули в макушку, и стало так хорошо, что захотелось остановить время.

— Почему сейчас? — Тот, кто боится жалости меня поймет. Не желаю мучить Верна, если он решил быть со мной, чувствуя собственную вину за случившееся.

— Потому что ты глупый омега и ловить тебя по всем окрестным лесам я не хочу. Вдруг что-то случится, а я не успею.

— Выпусти меня, — насупился я. Но руки сжались сильнее.

— Ты понравился мне сразу, стоило учуять сладкий запах меда и акации в цвету, — я застыл. — Но между нами огромная разница лет, и кидаться на волчонка я не собирался. Я вожак, и подаю всем оборотням пример. К тому же, я так давно один, что просто не представляю кого-то рядом с собой.

— Тогда почему?

Верн завозился, утыкаясь носом в мои волосы.

— Видел бы ты себя на Второй луне — почти нагой, взволнованный, смущенный, такой нерешительный. Пришлось прикусить язык, чтобы запах собственной крови привел меня в чувство. А затем я обозлился на то, что ты так легко отступился от меня. Под боком на работе, один дома, даже в течку один. Я привык считать тебя своим и не думал, что делаю что-то неверно, не видел необходимости менять привычный ход вещей. Весь мой и так. Но когда увидел, что ты решился выбрать себе пару на празднике, почувствовал что-то сродни предательству. А ведь ты мне ничего не должен и ничего не обещал… Мне даже в голову не могло прийти, что тебе взбредёт биться в круге!..

В том, что случилось, виноват я. Когда Нурис вцепился в тебя зубами, чувствовал, что готов порвать его на части. Оказалось, я давно решил, что кроме меня у тебя никого не будет. Только все не отдавал себе в этом отчета, не решался признаться. Старый дурак, отдыхал, как собака на сене. Ни тебе, ни себе, никому. Видишь, какой я на самом деле. Наверняка, ты был обо мне лучшего мнения…

Верн примолк, и это была самая длинная речь, которую я когда-либо от него слышал.

— Эта драка и ее последствия раскрыли мне глаза. Мне следовало забрать тебя себе с самого начала.

— Следовало, — согласился я, плотнее прижимаясь к альфе.

Голова кружилась словно я разом опрокинул кружку медовухи. Мы так и застыли, наслаждаясь близостью и запахом друг друга. Должно быть, мы просидели так долго, потому что следующее, что я услышал это слова о том, что светает и пора прощаться.

— Я с тобой. — Вдруг он сейчас уйдет, и я проснусь, осознав что все это всего лишь сон.

— Нет.

— Почему?

— Все должно быть по-волчьи. Я приду за тобой днем и заберу из дома, чтобы все видели.

Я задумался, размышляя над словами альфы.

Меня приятно грела мысль о том, что альфа хочет поделиться своим выбором со всей стаей. Не стыдясь меня и не скрывая. С другой стороны, меня не очень радовало, что все наверняка будут рассматривать меня со всех сторон, шептаться, так же, как и я раньше считать, что альфой двигает чувство вины и жалость.

— Можно я поживу здесь, пока рана немного не заживет.

— Конечно, маленький. Когда скажешь… Только не мучай меня слишком долго…

Верн посмотрел на меня своими карими глазами, и я пропустил момент, когда наши губы соприкоснулись.

Альфа был осторожен, пробуя мои губы на вкус и давая мне шанс попробовать новые ощущения самому. Я изучал его с напористым интересом, впивался и настороженно проверял, понравилось ли ему. Осмелев, позволил себе лизнуть языком. Верн заворчал прямо мне в рот и заерзал. Его руки в это время путешествовали по моему телу, спине, спустились до ягодиц. Стало жарко и душно. И так хорошо. Его язык оказался в моем рту, и мы приникли друг к другу словно изголодавшиеся после зимы звери.

— Может, я все же заберу тебя днем? — хриплый голос альфы ласкал слух, когда мы все же смогли оторваться друг от друга.

— Несколько недель, — еще не отдышавшись, ответил я. Альфе не оставалось ничего другого, только кивнуть. — Ты придешь завтра?

— Конечно.

Я улыбнулся, показывая, как счастлив, и Верн снова прижал меня к себе.

Нам все же удалось разойтись. А наутро Мирус ругался на чем свет стоит, потому, что один обнаглевший кобель пометил мое окно. Запах стоял одуряющий, ни один оборотень не подойдет к нашему дому и близко…