Единственное желание. Книга 3 (СИ)

24 За Гранью

Её сияние ослепляло. Словно солнце сошло в подземные чертоги. От её света на глаза наворачивались слёзы, от её света перехватывало дыхание, от её света жгло в сердце.

Величественная и прекрасная. Непостижимая, как вечность.

Хоть стояла она здесь, в тёмной пещере, казалось, что её ясный лик сейчас пребывал в окружении звёзд. Будучи здесь, она одновременно касалась Светлых Небес своим челом.

Всеобъемлющая грозная сила.

Но её свет, проникающий даже в мысли, был мягким, как спасительное тепло очага в зимнюю стужу. К нему тянулась душа, как тянутся первые юные травы к солнцу по весне, как тянется малое дитя к наполненной молоком груди.

И он склонился к её стопам, потрясённый этим величием.

И он не сразу отважился поднять глаза к её озарённому светом лицу. А, взглянув, задохнулся на миг…

Она — вознесённая до небес, в ладонях своих державшая жизнь и смерть, владеющая всем миром, заполнившая собой всю вселенную — была одновременно и огненным светом, и женщиной, красивой и печальной. Она царила в облаках и скромно стояла на каменных ступенях неподалёку, радушно протягивая руки для объятий, смотрела мудро и нежно…

Светлые прозрачные глаза. Пшеничное золото волос. И бесконечная любовь в каждой родной и такой знакомой чёрточке лица.

— Мама… — недоверчиво проронил Эливерт.

Он уже обманулся жестоко совсем недавно. Мерзкую двуликую нечисть принял за самую родную…

Он не мог снова ошибиться. Это будет слишком горькое разочарование!

Но та, что стояла напротив — не умела лгать. И Ворон знал это откуда-то, знал наверняка. Ни капли сомнений.

Это была его мать.

Но и не только! Она была Матерью для всего мира, для всех живых существ этой вселенной.

Хрупкая женская фигура, а за спиной невидимые крылья, распахнутые как небо.

Она шагнула к нему, мягко коснулась рукой взъерошенных волос, будто благословляя.

— Дитя моё, как я тебя ждала! — и от звука её тихого голоса вздрогнула Бездна, и сердце на миг остановилось, и непрошеные слёзы потекли по лицу.

— Я… пришёл…

— Встань! — шепнула она, протягивая руку. — Ты давно не раб, Эливерт. Ты — сын мой. Люди заблуждаются, считая, что мне приятно видеть их на коленях.

Ворон поднялся несмело. Сдавалось, он даже подумать о ней недостоин. А стоять рядом, и вот так смотреть в лучезарные глаза, прекрасные и чистые, как небо.

— У тебя лицо моей матери… — сдавленно прошептал Эл. Спросил, превозмогая страх: — Это значит, что она... уже…

— Нет, это ничего не значит, — развеяла его опасения Дарующая Жизнь. — Просто ты — мой сын. А я — твоя мать. Вы все — мои дети. Но истинный мой лик увидит только тот, для кого уже нет пути назад. Кто шагнул навсегда за Грань Мира. А для живых этот свет слишком ярок. Не спеши узреть его, дитя моё! Потому я пришла в том обличье, в каком ты хотел бы меня видеть… Разве ты не рад снова взглянуть в эти глаза?

— Я думал, что иду на Суд, — пожал плечами Эливерт, — а встретил собственную мать.

— А разве это не лучший суд? — женщина заглянула ему в глаза, всматривалась долго, словно искала в них что-то важное. — Представь, что так и есть! Ты встретил ту, что дала тебе жизнь. Столько лет не видел ты её лица, не обнимал эти плечи. Что ты скажешь ей, Эливерт? Что ты ответишь, когда я спрошу…

Угасло волшебное сияние — в женщине, смиренно протягивающей к Ворону руки, ничего не осталось от неземной богини.

— Сынок, как же ты жил без меня? — спросила она с тревогой и заботой. — Кем ты стал, Воронёнок мой? Как судьба-то твоя сложилась?

— Не надо! — Эливерт зажмурился, отвернулся в сторону. — Не надо так!

— Видишь, как иногда просто понять, а той ли дорогой ты идёшь? — спокойно и мудро продолжила Великая Мать. — Если тебе стыдно рассказать самому родному человеку о том, что ты делаешь, наверное, это не та судьба, которую стоит прожить…

Атаман открыл глаза.

Наваждение отступило. Прекрасная и величественная, она больше не походила на деревенскую хозяюшку Лаису. Лица Эл теперь не различал вовсе, оно тонуло в облаке света. Но так даже легче.

— Пожалуй, это к лучшему, что я умер, так и не отыскав маму.

— Никогда не поздно, дитя моё. Никогда.

— Даже за Гранью Мира?

— Да, — уверенно кивнула Великая Мать. — Смерть… Нет её, Эливерт! Такой, какой вы, люди, её знаете, и какой вы боитесь — её нет. Хочешь знать, что тебя сюда привело?

— Я знаю. Возмездие. Долги платить пора. Я много сделал такого, за что мне прощения нет. Я был не лучшим твоим сыном, Всеблагая. И заслужил наказание.

— Вовсе нет, дитя моё, вовсе нет! — сияние вспыхнуло ярче, охватило золотым ореолом всю её статную фигуру. — Это не кара. Да, ты часто меня огорчал. Некоторые твои поступки заставляли меня даже слёзы проливать. А когда Мать Земли плачет… Лучше тебе не знать, что случается тогда! Но разве от этого ты стал менее любим мною? Ты — мой сын, и дорог мне таким, какой ты есть. Пусть ты тысячу раз совершишь зло, пусть мне будет больно от каждого твоего слова и поступка — я не отрекусь никогда от дитя своего и любить не перестану!

Мать Мира печально покачала головой.

— Но я так хотела тебе помочь! Столько раз я пыталась тебя спасти, указать тебе путь! Столько долгих лет я посылала тебе знаки! Иногда казалось ещё чуть-чуть, и ты сможешь уловить мой зов. Я кричала тебе в лицо: «Услышь меня!», но ты был глух и слеп. Столько долгих лет ты не желал слышать! Потому ты и оказался на том мосту…

Она протянула к нему сложенные ладошки, будто о милостыни моля.

— Не потому, что я покарать тебя хотела… О, нет! Я хочу помочь тебе. А иначе до тебя не достучаться. Ты не смог мне внять по-другому, дитя моё! Слишком долго ты бежал от этой встречи. Видишь, на какие уловки мне пришлось пойти?

Эл нахмурился, не понимая, о чём она.

Великая Мать вздохнула тяжело и как-то по-человечески устало.

— Как бы мне хотелось, чтобы люди могли слышать мой зов не только в минуту скорби, не только пройдя через боль и страдания, не только на пороге гибели… Ведь есть и другой способ. Есть любовь! Но и она идёт рука об руку с болью в ваших сердцах. Отчего же всегда так?

Ладонь её скользнула по его щеке, легче ветра, гладкая, как лепесток розы.

— И ты, мой упрямый мальчик, ты научился слышать только теперь. Когда она появилась в жизни твоей… Дочь Огня, золотая искорка в кромешной тьме — она научила тебя смотреть и видеть, слушать и слышать. Она разбудила тебя и вернула ко мне. Привела сюда.

Благословенная покачала головой.

— О, это было непросто! Законы мироздания пришлось нарушить ради этого мгновения. Дабы привести её сюда — ту, что стала твоей путеводной звездой… Ту, что возвратила тебя ко мне.

В воцарившейся тишине Эливерт слышал громкий стук собственного загнанного сердца. Осознание приходило постепенно, и что-то внутри нарастало, нарастало, нарастало…

— Но как же так? — он вскинул голову, уставился колючим льдистым взглядом, уже без смущения и страха. Он хотел понять, услышать ответ — честный ответ. — Выходит, это всё ты сделала? Всё — от начала и до конца. Ты хочешь сказать, Дэини сюда угодила из-за тебя? То есть… из-за меня? Ты её лишила дома, семьи, жизни привычной, лишь за тем, чтобы она меня к тебе притащила за ручку? Ты же Добро! Воплощённое милосердие! Если Добро способно судьбу человека сломать ради какого-то глухого-слепого-заблудшего разбойника, то чего тогда от Зла ждать?

— Не только. У Дочери Огня здесь забот хватит и без тебя, — спокойно ответила Мать Земли. — И предназначено ей многое, помимо спасения глухого-слепого-заблудшего. Гораздо больше суждено, поверь, чем было в той жизни, коей я её лишила так безжалостно! Но, если тебе важно это услышать: нет — причина её появления здесь не ты.

Эливерт выдохнул раньше времени.

— Ты лишь одна из причин, — добавила Мать Земли.

Атаман помолчал минуту, покачал головой упрямо.

— Не верю! Я не верю в это! Ты — Милосердная, Всеблагая… Ты не можешь быть бессердечным чудовищем. Ты — Мать Мира! И если все мы — твои дети, ты всех людей любить должна, помогать. А, выходит, вроде как, во всем ты и виновата… Если ты нашими судьбами управляешь, значит, все беды и невзгоды на головы людей по твоей воле обрушиваются. Но тогда в чём мне пред тобой каяться? Ведь это не я свою жизнь загубил, так? Это ты всё сама устроила. Семью у меня отняла, рабом сделала, а потом лиходеем… Кровь на моих руках — это кровь на твоих руках, по твоему повелению она пролита… Так выходит, что ли? Не понимаю! Ничего не понимаю…

Эливерт отчаянно метнулся по лестнице вверх-вниз.

— За что тогда судить людей, если всё, что мы совершаем, не мы сами выбрали?

Ворон долго всматривался в её сияние.

— Нет, я не верю. Это неправда. Не знаю, как там… — он вскинул голову к несуществующему в Бездне небу, — у вас, всё это прописано, но только не так. Ты — Мать Мира. И суть твоя — любовь и доброта. Ни одна Мать своему ребёнку не пожелает страданий и невзгод. Любая защищать будет. Тем более, Мать Земли…

— Правильно делаешь, что не веришь, — молвила Всеблагая, и Эл по голосу различил, как она улыбнулась. — Мне отрадно, что ты понял эту простую истину. Всё не так просто. И не так сложно. Я только создаю дороги — люди сами решают, идти ли по ним. И если идти, то куда и с кем… Я повелеваю жизнями смертных, но я не повелеваю их судьбами. Твоя судьба — это твой выбор. Как всякая мать, я чад своих уберечь стараюсь от опасностей и слёз. Но однажды приходит срок, когда дитя надлежит отпустить, дать ему идти своей дорогой. Только так оно сможет вырасти и повзрослеть. И сердце материнское всякий раз болит от предчувствия. Я ведь понимаю, сколько испытаний и опасностей каждого поджидает, пока он научится судьбу свою вершить…

— Но под крылом у наседки сокол не вырастет, — припомнил северную поговорку Эливерт.

— Если ты сейчас оказался здесь, то потому, что сам этот путь выбрал. Каждый твой шаг, каждый поступок — из них сплетается канва судьбы… Я давала тебе столько возможностей, но ты сам каждый раз избирал то, что вело тебя…

— К смерти, — согласно кивнул разбойник. — Всю жизнь от Вечной Девы я бежал, а выходит, только к ней в объятия и рвался. И вот, теперь я получил, что искал. Я мёртв.

— Ты здесь, потому что ты всё ещё жив! Душа твоя жива, и сердце бьётся снова. Там, на дне ущелья, осталось твоё прошлое, остались те поступки, за которые тебе совестно предо мной. А ты… Ты взлетел над смертью, Ворон! Ты теперь здесь, предо мной, чист и светел.

— Но… — Эливерт всплеснул руками. — Прости, я, конечно, просто глупый смертный! Я многое не понимаю. Не понимаю, как ты можешь вот так легко меня простить! Не понимаю, как можно было Дэини в это всё втянуть! Неужели ради меня стоило такое сотворить? Великая Мать, а она… Чего она натерпелась! Да разве я стоил хоть одной слезы её?

— Да, эти жертвы были необходимы. Она привела тебя на твой истинный путь, без неё ты бы не дошёл, снова заплутал в темноте.

— Но ведь этот путь привёл меня к смерти?

— Он привёл тебя к жизни! — твёрдо повторила Всеблагая, видя, что Ворон до сих пор не может поверить в главное. — К возрождению. Я даю тебе новую жизнь, даю право начать ещё раз. Только не упусти этот дар! Пусть твоё сердце отныне бьётся каждый день так же звонко! Не убивай больше своё сердце! Не заставляй его молчать! Не потеряй свою стезю! Сегодня я услышала, как оно стучит. Впервые, за долгие годы. Так долго я слушала в надежде, но внутри тебя всегда была тишина и пустота. Оно забилось сегодня, когда ты оказался здесь, в Бездне, в мире теней, и увидел, что Дочь Огня пошла за тобой. Когда ты испугался за неё. Когда ты понял, что она пожертвовала и жизнью, и душой, чтобы тебя спасти. Когда ты понял, что она тебя не бросила. Что ты — не один. Когда тебе тоже захотелось отдать ради неё всё, что только можно отдать! Ты готов был принести себя в жертву ради той, что пожертвовала собой. В этот миг и раздался первый удар твоего воскресшего сердца… Потому что нет ничего сильнее и больше, чем этот святой порыв — всё, ради другого!

— Значит, моё сердце молчало много лет? И когда же оно перестало биться? — Эливерт усмехнулся нерадостно. — Аллонда?

— Нет, оно умолкло в тот день, когда ты потерял мать, — промолвила Благословенная, на краткий миг снова возвращаясь к облику Лаисы. — А Аллонда… Фальшивая любовь. Она не любила тебя. И ты лишь думал, что любишь. Это был обман, в котором оба вы повинны. Оттого эта поддельная любовь не пробудила твоё сердце… лишь сделала ещё более жестоким. И потому всё закончилась так печально.

— У меня, пожалуй, всё так по жизни — фальшиво и печально… — скривился Ворон. — Признаться, я не ждал помилования. Готов был к тому, что из Бездны не выйду. Благодарю тебя, Всеблагая, за милость твою! За то, что в меня веришь! Больше, чем я сам. Я ведь думал: всё, атаман, край тебе! За Дэини только просить хотел… чтобы ты её обратно вывела отсюда. Она ведь не виновата.

— Дэини… — светло улыбнулась Великая Мать. — Она делает тебя другим… Мне этот другой по сердцу…

— Я теперь ей жизнью обязан, — серьёзно кивнул Эливерт. — Без неё бы сдался давно. Она тоже в меня поверила. Так поверила, что мне самому усомниться стало совестно. Путеводная звезда… Я за ней пошёл… Она меня к тебе привела, Милосердная.

— Да, без неё не было бы нашей встречи… Но ведь из прошлого не Дэини тебя вывела. Она вместе с тобой по закоулкам памяти бродила, плутала по самым глухим и мрачным уголкам, и спасти тебя не могла… — загадочно обронила Мать Мира. — Хочешь узнать, как ты пришёл сюда?

— Я шёл за светом… — припомнил Эливерт.

— Вот и ответ! Очень просто понять, верный ли путь ты выбрал, — Великая Мать снова улыбалась, светло и нежно. Чтобы понимать это, не было нужды видеть её лицо. — Иди за светом! Свет никогда не приведёт во тьму.

Пред глазами Эливерта как наяву засиял крохотный огонёк в пугающей мрачной темноте подземелья.

— Да, я увидел свет и поспешил ему навстречу. Твой свет… Это был твой свет?

— Нет, не мой, — улыбка стала задумчивой и чуть грустной. Она приглашающе протянула невесомую тонкую руку. — Пойдём, я покажу тебе, кто вывел тебя из тьмы!

Прямо в воздухе, над бездонной пропастью, появилась обыкновенная дощатая дверь. Приоткрылась, впустив в Бездну тусклый свет из мира живых.

— Иди! — шепнула Мать Мира в спину, и Ворон доверчиво шагнул в пустоту.

Он стоял на пороге комнаты, уютной и небольшой. За окном — ночная тьма, да и здесь сумрачно. Единственная свеча разгоняла немного мрак, отбрасывала на стены пляшущие тени.

Эливерт огляделся, не понимая, куда снова угодил. Место смутно знакомое…

И тут он заметил маленькую фигурку, сжавшуюся в комочек на лавке у окна.

Радость охватила всё его существо, внезапная и острая, как боль.

Эливерт едва не окликнул её, позабыв, что всё это лишь очередная диковинная грёза.

Но тут юная женщина, возникшая на пороге, шагнула в комнату сквозь Эливерта, будто он был сгустком тумана, и атаман вспомнил, что он лишь случайный гость в мире живых и в этом приветливом доме.

— Доченька, ты почему не спишь?

Кутаясь в просторную шаль с длинными кистями, хозяйка присела на край скамьи. Маленькая тень у окна шевельнулась, превратившись в темноволосую девочку в белой ночной рубашке до пят.

— Я спала. А потом проснулась… — невозмутимо доложила кроха. — Мне почудилось, кто-то у ворот стоит.

— Но там нет никого.

Для успокоения совести, Вириян выглянула в окно — тьма кромешная.

— Знаю, — девочка, облокотившись на подоконник, прижалась носиком к мутному стеклу. — Мама, я подумала, вдруг он сегодня вернётся! И села подождать.

Она посмотрела на Вириян, вздохнула, сползая обратно на лавку.

— И свечку зажгла… А то он решит, что мы спим, и уедет снова. Вдруг ему жалко нас будить станет?

Хозяйка дома придвинулась, обняла Граю, прижимая к себе кудрявую тёмную головку.

— Милый мой птенчик, слишком рано ещё! Он не вернётся так скоро. Долго ещё ждать. Так что давай-ка лучше спать! Проснёшься завтра, новый день настанет, и на одну ночь будет ждать меньше…

Девочка встрепенулась в её руках, заглянула в лицо. Огонёк отражался в глазах.

— Ой, правда! Чем больше спишь — тем скорее он приедет, да?

— Да, моя радость. Ложись!

Граю прошлёпала босыми ножками к постели, забралась. Вириян заботливо укрыла её одеялом, поправила подушку, склонилась, целуя и щекоча малышку кистями шали.

— Ой, мама Вириян, — спохватилась девочка, — а можно свечку оставить? Вдруг он всё-таки придёт и не найдёт в темноте наш дом… Пусть огонёк горит, чтобы Эливерт не заблудился!

— Ну что ты придумала — Эливерт, и заблудится! — нежно улыбнулась Вириян, присаживаясь на край постели. — Он всегда дорогу знает. Но… раз ты так хочешь, пусть горит! Может, и вправду твоя свеча ему путь укажет. А теперь засыпай, а я посижу с тобой! Подождём его вместе, моя маленькая…

Эливерт молчал долго.

— Сделанное добро всегда возвращается добром, дитя моё, — веско проронила Мать Мира. — Чаще всего в тот миг, когда ты совсем этого не ждёшь… Когда ты уже успел забыть о том, что сделал однажды.

— Я никогда про неё не забывал, — покачал головой Ворон, улыбнулся непроизвольно. — Скучаю по этой пигалице…

В стальных глазах разбойника вдруг блеснуло что-то сродни озарения…

— Я обещал ей вернуться!

— И ты вернёшься… — безмятежно кивнула Дарующая Жизнь.

— А Дэини? — встревоженно напомнил атаман. — Где она? Как мне её найти?

— Зачем её искать? — покачала головой Великая Мать. — Она под моим присмотром. В моих руках. Я всех вас храню на своей ладони.

Голос долетел откуда-то с заоблачных высот, и свет разогнал вечный мрак подземелья.

Гигантская рука, протянутая к Эливерту, раскрылась, и Настя шагнула Ворону навстречу, будто с высокой ступеньки.

— Я не прощаюсь, дети мои. Я всегда рядом…

Серебряные искорки ускользали ввысь, точно хлопья снега, перепутавшие небо и землю.

Красивая двухстворчатая дверь, возникшая снова из воздуха, призывно манила пробивавшимся в щели ярким светом дня.

Дэини решительно взялась за резное кольцо, но Эливерт перехватил её руку.

— Постой, Настия!

Рыжая удивлённо посмотрела на вифрийца. Ей не терпелось убраться из жуткой Бездны…

— Пожалею потом, если сейчас это не сделаю… А я больше не хочу ни о чём в своей жизни сожалеть!

— О чём…

Договорить она не успела. Сильные руки обвили её, как ветви лозы. Губы без промедления отыскали её губы, целуя так страстно и трепетно, как в первый и последний раз.

И Настя отвечала, чувствуя, как сердце рвалось из груди, как по щекам невольно катились слёзы…

Светлые Небеса! Всё позади! Они выжили. Они оба. Они возвращаются.

И Эливерт…

— Там… ты мне этого уже не позволишь… — лукаво улыбнулся Ворон, но Настя и не думала возмущаться. — Держи меня за руку, держи и не отпускай!

Атаман распахнул дверь, и они шагнули в ослепительное марево света.

Настя открыла глаза. Испугалась мгновенно.

Снова темно.

Неужели всё заново? Не может быть, чтобы спасительная дверь оказалась очередным мороком Бездны!

Но тут из мрака приветливо подмигнула далёкая звезда, потом ещё одна, и ещё.

Великая Мать, как прекрасно ночное небо! Сколько их там — этих крохотных, похожих на бриллианты, сияющих маячков.

Пряные запахи трав. Шелест ветра в листве Первого Древа. Ночь…

Просто в мире живых ещё ночь — глубокая, тёмная, но совсем не похожая на мрак Бездны.

Рыжая шевельнулась — во всем теле невероятная слабость, даже голову не вышло оторвать от косматой шкуры, на которую её уложили. И холодно…

— Дэини! Ты вернулась!

Лицо Наира, склонившегося над Настей, светилось от восторга. Кайл возник с другой стороны, молча, но его искрящиеся счастьем глаза говорили гораздо больше чем все слова этого мира. В изголовье замаячила Мать Сатифа.

— Немыслимо! — леснянка изумлённо качала головой. — Я не верила, что ты сможешь…

Рыжая вдруг дёрнулась всем телом, лицо исказилось от страха:

— Эл! Где Эл?

И прежде, чем ей успели ответить…

Прохладные тонкие пальцы нашли её руку и бережно накрыли замёрзшую ладонь.