Совершенные. Эхо Равилона

Глава 19. Апогей

Глава 19. Апогей

Спустя два дня я стояла на террасе третьего, самого высокого яруса, рассматривая город. Величественные здания, сады и мосты через канал, ступени, статуи и фонтаны, вдали – кольцо великой Белой стены, отделяющей от пустыни. Перевела взгляд в небо и прищурилась. А еще – солнце. Незаходящее, ослепительное, безжалостное. Вечное. Всего несколько дней в Оазисе, а я уже ощутила его силу и жестокость.

На улицах города было удивительно мало людей. И теперь я знаю – почему. Иерофан говорил, что за годы под контуром население сократилось почти втрое. Спасенный город все равно умирал, медленно, но неотвратимо. Настанет день, и не родится новый солнцеглазый, а теми, кто уже живет, завладеет солнечное безумие. И это значит – не будет тех, кто способен снова и снова загружать безопасные девять часов тридцать восемь минут. Контур разрушится, и Оазис исчезнет, останется только Мертвый Город, заполненный чудовищами и деструктами. Вырванные у Вечности жизни вернутся в небытие, а Равилон утонет в черных песках, населенных тварями. И это случится совсем скоро.

Единственная надежда Оазиса и солнцеглазых – человек, похожий на того, кто создал алую звезду. Эзру Кросмана здесь называют фатиш – владеющий силой живой скверны. Вот такой человек необходим Оазису. Солнцеглазые совершили множество открытий, соединяя души и скверну, но так и не смогли добиться нужного результата. Возможно, они сумели бы найти новый способ, но время неумолимо. Время и солнечное безумие, поражающие жителей с пугающей скоростью. Первые признаки болезни проявляются после двадцати одного имперского года. Сначала человек просто ощущает дискомфорт и усталость, не желает покидать стены и выходить на улицу. Потом развивается светобоязнь, каждый луч ослепляет и пугает. Ну а после начинаются солнечные ожоги, ужас и безумие.

«Проклятие поражает даже лучших из нас», – сказала Латиза, показывая мне галерею с портретами солнцеглазых. Взгляд женщины застыл на знакомом мне лице, и я заметила горечь, которую врачевательница не смогла сдержать. С холста улыбался статный красивый мужчина. Я видела его уже с погасшими глазами: один черный, как и ночь, которую он выбрал, второй – белый, как луна вечной тьмы. В Оазисе Мадрифу пророчили статус правителя, он был сильнейшим из солнцеглазых. Смелый, благородный, неутомимый. Но безумие не пощадило и его.

– У нас почти не осталось времени, – проговорила стоящая рядом Латиза. – Раньше солнечное безумие развивалось годами, даже десятилетиями. Сейчас хватает года, чтобы окончательно сойти с ума. Оазис обречен. Если мы не найдем повелителя скверны. Нам нужен Звездодарующий, без него все мы погибнем.

Солнцеглазая отвернулась от портрета, и я заметила, как она морщится, попадая в лучи света.

– Так жители называют бога, способного избавить от солнечной болезни и спасти город от надвигающейся катастрофы.

– Жители Оазиса знают об опасности?

– Это невозможно скрыть. Все чувствуют дыхание вечности.

– Но с чего вы взяли, что Звездодарующий… то есть разрушитель вам поможет?

– Разрушитель – это живая антиматерия, способная изменять мир. И наш единственный шанс.

– Эзра Кросман тоже был разрушителем, но погубил Равилон.

Женщина глянула на меня искоса, словно решая, что-то прикидывая. Ее темные брови сошлись на переносице, выдавая сомнения.

– Иерофан говорил с тобой? Рассказал, что солнцеглазые потомки хранят воспоминания прошлого? Память своих предков?

Я кивнула, не понимая, к чему Латиза ведет.

– Что ж… тогда я скажу тебе, Кассандра. – Женщина сделала еще несколько шагов и остановилась у нового портрета. Он висел в темной нише, в стороне от других, словно не нашел места в ряду блистательных солнцеглазых. Из рамы смотрел улыбающийся мужчина лет тридцати. Простое, но привлекательное лицо, темные глаза и аккуратная бородка. Незнакомец был в черных брюках, рубашке и пиджаке. Внешность не выдающаяся, но располагающая. За плечом мужчины вполоборота застыла молодая женщина в легком платье, а на коленях сидели две улыбающиеся и очень похожие девочки лет шести.

– Ты уже знаешь, что ученые Оазиса сумели сохранить большую часть Равилона, – глядя на портрет, произнесла Латиза. – Снова и снова запуская день из прошлого, они сберегли население погибшего города. Но эпицентр сохранить не удалось. Место, где возник смертельный протуберанец, не смогло переместиться под защитный контур. Темное Эхо того дня все еще гуляет по мертвым пескам, снова и снова сжигая Равилон. Люди, оказавшиеся в тот день рядом с Эзрой Кросманом, погибли. Человек, ставший пристанищем живой скверны, не справился с ее силой и обезумел. Он сжег всех, кого любил. Они пылали живыми кострами, а он смеялся, глядя как обугливаются тела его жены и дочерей. Их было двое, девочки – близнецы, рожденные с разницей в десять минут. Старшую звали Аифа. Это значит долгожданное дитя. Сгорая, она так сильно кричала, что утратила голос раньше, чем умерла. Младшую… младшую звали Латиза. Драгоценный дар. – Женщина дрогнула, и тень давней трагедии омрачила ее красивое лицо. Все еще всматриваясь в образы нарисованных людей, она отогнула край закрытого белого платья, и я увидела рубцы и шрамы.

– Вы – Латиза Кросман, – тихо сказала я, и она кивнула.

– Фаллах – фамилия моей матери. Я все еще помню ту боль, – после паузы продолжила она. – Ужасающую боль сгорающей кожи и разрываемых огнем мышц. Описать ее невозможно. Но еще я помню боль душевную. Непонимание и обиду. Ведь отец любил нас. Любил больше жизни, но смеялся, глядя как мы горим в сотворенном им пламени.

– Как вам удалось спастись?

– Друг отца каким-то чудом сумел погасить на мне пламя и вытащить – уже потерявшую сознание. К сожалению, моей сестре так не повезло. Потом было долгое восстановление в подземных пещерах. На мое счастье, там оказались лучшие врачи Равилона и лаборатории со всем необходимых. Можно сказать, я пропустила почти всю историю возникновения Оазиса, проводя свои дни в лечебнице. Память маленькой девочки благоразумно стерла тот жуткий день. Я росла, а ученые искали путь спасения. Им удалось, и горстка выживших вышла на поверхность в возрожденном Оазисе. – Латиза нахмурилась, вспоминая. – Но мы уже не были прежними. Мы все изменились. Ученые проводили бесчисленные эксперименты, желая укрепить наши тела и сердцевину, делали все, чтобы дать уцелевшим новую жизнь. Под действием этих изменений, а еще скверны, мы стали солнцеглазыми. Я тоже изменилась. И однажды ко мне вернулись воспоминания. Мои собственные, те, что я утратила от невыносимой боли. И… воспоминания моего отца. В тот день он на миг очнулся и осознал, что натворил. Я вспомнила муку и ужас, которые его охватили. В эту минуту Эзра остановил огонь и попытался исправить содеянное. Увы, его жена и старшая дочь уже погибли, а вот я…

– Выходит, лишь минутное осознание спасло вашу жизнь?

– Не могло быть иначе, – вздохнула Латиза. – Сила отца превосходила все мыслимые пределы. Но очнувшись, он дал своему другу возможность уйти и унести меня.

– Очнувшись от чего?

Латиза снова замолчала. Ее лицо побелело от напряжения.

– Воспоминания моего отца, Эзры Кросмана, оказались… странными. Долгое время я не могла в них разобраться, образы приходили отрывками, лоскутами, которые никак не желали складываться в целую картину. Я видела его память: школьные годы, потом знакомство с моей мамой, свадьбу. Потом – какие-то обрывки, моменты зарождения в его теле скверны, обучение в рядах Святого Воинства. Его учили сдерживаться, ты знаешь? Учили владеть тем, чем наградила природа. Тогда скверну не считали чем-то ужасным. У нее было иное название и смысл. Это была просто… сила.

– Святого воинства? – Я недоверчиво улыбнулась. – Вы хотите сказать, что Эзра был инквизитором? Вы шутите?

– Так и было. Разве империя утверждает иное? – не менее удивленно вскинула брови врачевательница.

– Империя считает преступным любое упоминание этого человека! Его биография стерта из всех документов. Кросман – олицетворение абсолютного зла, но никто не знает подробностей его жизни.

– Вот как, – поджала губы Латиза. – Однако он был инквизитором и защищал город от преступников.

– От деструктов? – снова переспросила я.

– Деструктов? Хм… нет. В то время инквизиторы считались особым подразделением обученных людей. Благодаря нейробраслетам они обладали способностями, превосходящими силы обычных людей, и стояли на страже мира и порядка. Мой отец был эмиссаром.

Я прикусила губу, размышляя. Судя по всему, во времена Равилона инквизиция и правда была несколько иной и выполняла примерно те же функции, что и обычная полиция. Вероятно, падение города многое изменило во всей империи, а Святое Воинство получило новую мощь и возможности. Любопытно…

– …но странно другое.

Я встряхнулась, возвращаясь к разговору.

– Некоторые воспоминания отца оказались весьма запутанными и …странными. Долгие годы я не могла разобраться в них и даже думала, что отец действительно мог сойти с ума. Однако… позже я поняла. Нет, Эзра не был безумцем. На самом деле он был хорошим человеком. Любящим мужем и отцом, добросовестным стражем своего города. То, что он сделал… он не хотел этого. Он не хотел и сопротивлялся.

– Что вы имеете в виду?

Латиза протянула руку к нарисованному мужчине. Человек, погубивший город и изменивший ход истории. Человек, ставший олицетворением зла и скверны. Человек, чьим именем теперь пугают детей.

Самый обычный человек.

Его выжившая дочь отдернула ладонь, так и не коснувшись нарисованного лица.

– В теле Эзры Кросмана действительно зародились низкие вибрации, сила, прозванная скверной. – Уже спокойно произнесла Латиза. – Но он справлялся. Он не был опасен. И даже не прошел бы инициацию, если бы… если бы ему не помогли. Примерно за месяц до падения Равилона в наш дом пришел гость. Мужчина в черной одежде. Я не могу вспомнить его лица, потому что отец тоже не мог его вспомнить. Тогда все и началось. В голове Эзры посилился голос. И он отдавал приказы. В том, что случилось после, тоже виноват лишь он. Мой отец был всего лишь пешкой в чужой игре.

***

Стоя на вершине города, я думала о словах Латизы, о солнцеглазых и Эзре Кросмане. Неужели слова врачевательницы – правда? Или это лишь ее попытка оправдать безумие отца? Найти объяснение тому, что случилось в ее детстве и несомненно оставило глубокий след на личности самой Латизы. Конечно, ей легче поверить в таинственного врага, который манипулировал Эзрой. Вероятно, так легче смириться с произошедшим.

Впрочем, сейчас это уже неважно, и вряд ли я когда-нибудь узнаю, как все обстояло на самом деле.

Сейчас гораздо важнее настоящее. И умирающий город.

Или уже мертвый? Равилон погиб много лет назад, может, то, что я вижу – лишь иллюзия? Мираж в пустыне?

Мимо террасы пролетела гигантская птица, Иерофан в седле махнул мне рукой. Золотая маска надежно защищала его лицо от солнца и ветра, но я уже научилась отличать парня от остальных. Белое крыло размером с парус чиркнуло совсем близко, поток воздуха ударил, едва не сбив с ног. Я показала наезднику кулак и услышала уносимый ветром смех. Когда сонцеглазый позволял себе отпустить излишнюю серьезность, он превращался в обычного двадцатилетнего парня – жизнерадостного и бесшабашного. Правда, случалось это слишком редко. Груз ответственности и гнет надвигающейся катастрофы превратил даже молодых эмиров в суровых и неулыбчивых воинов.

Тело Иерофана выпало из седла и рухнуло вниз. Но я лишь фыркнула, нисколько не испугавшись. И правильно: почти у самой земли по телу парня прокатился блик и за спиной раскрылись золотые крылья. Сильный рывок – и Иерофан взмыл в небо, догоняя улетающую птицу, оставшуюся без седока.

– Выпендрежник, – буркнула я.

Золотые узоры, покрывающие тело эмира, были вовсе не украшением, а вросшим под кожу доспехом, который трансформировался, создавая не только броню, но и крылья.

Еще две птицы упали с неба. В двойном седле первого я разглядела рыжую косу Джемы, всадник за ее спиной лишь направлял, одобрительно улыбаясь. Уже после первого полета Ржаник признали прирожденной наездницей. Девушка сияла, рассказывая об этом, я тогда пробормотала что-то насчет «невыносимого обаяния рыжих», но не смогла сдержать улыбки и гордости за подругу.

Вторая птица несла Юстиса. Ему управление не доверяли, принц порой терял связь со своим временным телом, а небо не прощает слабых рук и ошибок. Впрочем, принц и не рвался на переднее место.

За прошедшие дни я почти не видела своих спутников, их захватили красоты и диковины Оазиса, которые им с гордостью демонстрировали Иерофан и его младшая сестра Офелия.

Я же была занята на бесконечных переговорах с Советом эмиров. Снова и снова я рассказывала свою историю, упуская личные подробности. Правители Оазиса желали знать все о разрушителе. Я поведала то, что смогла, и выдвинула условия, после которых Совет взял паузу на обдумывание.

Эта пауза затянулась. Иерофан звал поплавать в подземном озере или покататься на выведенных птицах – рухах, но я отказалась. Мне было о чем подумать. Оазис подарил передышку, короткую безопасность и отдых. Я была за них благодарна, и в то же время… я злилась на это бездействие. Сражение, плен, выживание в песках – все это прогоняло мысли об Августе, а сейчас я осталась с ними наедине. И эти мысли изводили меня. А более всего то, что рассказала Латиза. Ее слова жгли мой разум, я пыталась забыть их, уже не понимая, что на самом деле чувствую. Горечь? Злость? Страх?

«Мы отказались от Возвышения – как тогда назывался ритуал по нескольким причинам. Про моральные аспекты, неприемлемые для нашего общества, я уже упоминала. Но есть еще один фактор. Ритуал кровавого котла безвозвратно меняет разум, тело и Дух. Человек, прошедший Возвышение, в буквальном смысле умирает и рождается заново. Старые связи рвутся, создается нечто новое. Но в котле остается не только кровь, там тонет прошлая личность Совершенного. Его привязанности, чувства, эмоции. Совершенный теряет их, они отмирают и осыпаются, подобно листьям дерева перед долгой зимой. Разум Совершенного становится ясным и четким, тело – сильным и выносливым, преумножаются таланты и способности. А чувства стираются и исчезают. Сначала это кажется незаметным, но со временем Совершенные осознают, что больше не любят тех, кого любили раньше. Что больше они никого не любят. Их жизнью становится только расчет и логика, бесчувственное существование, растянутое на долгие десятилетия».

Я обхватила себя руками, ощутив озноб, хотя горячее солнце Оазиса по-прежнему согревало кожу. Неужели именно это случилось со всем Пантеоном? Они стали бесчувственными машинами, равнодушными и отстраненными? Я вспомнила чету Бенгт – Луизу и Вилли. Их холодные лица и пустые взгляды. А ведь до Возвышения эти двое не могли насмотреться друг на друга! Выходит, в этом причина ухода Аманды? Однажды она поняла, что муж и дочь, которых она когда-то так любила, теперь лишь раздражают? Мешают ее карьере и высоким целям?

Как-то отец обронил, что нынешняя госпожа архиепископ – не та женщина, которую он любил. И вероятно, это была правда.

Да и сама Аманда во время ритуала упоминала что-то подобное. Что я изменюсь, что меня перестанут волновать глупые и ненужные чувства.

Я до боли сжала кулаки. Неужели это случилось? Я не могла понять, что чувствую. Несомненно, я стала иной. Но вот какой? И что сейчас я ощущаю, глядя на тонкое серебро, украшающее мой палец? Вспоминая того, кто стоял среди блуждающих вихрей, кто сам призвал их?

Сжав голову, я застонала в голос. И обрадовалась, когда позади раздался голос черноглазой девушки.

– Госпожа Кассандра, Совет эмиров готов дать ответ. Они ожидают вас.

Я кивнула. Значит, сейчас решится наша судьба.

Солнцеглазые в полном составе ожидали меня в новом монументальном зале. Здесь не было Иерофана и других синих мантий, молодые эмиры пока не вошли в совет. Когда я приблизилась, на меня уставились сияющие и торжественные золотые глаза.

– Не будем более тянуть, время и так уходит слишком быстро. – Исхан посмотрел на свою жену, и та ободряюще кивнула. Правитель снова обернулся ко мне. – Мы принимаем твои условия, Кассандра. Мы дадим тебе то, что ты просишь. И все же… нам нужны гарантии.

Что ж, к этому я была готова.

– В качестве гарантии я оставлю в Оазисе одного из своих спутников. Юстиса.

– Бесплотного духа, потерявшего тело? – протянула Латиза. – Какой от него прок?

– О, это не просто Дух, – коварно улыбнулась я. – Это Дух наследника империи. Его Высочество Юстис – ценный трофей, поверьте мне.

Эмиры переглянулись. Я видела сомнения в их глазах.

– Хорошо. – Исхан принял решение. – Да будет так, посланница Звездодарующего. Если ты обманешь, Оазис исчезнет. И велика вероятность, что именно так ты и поступишь. – Он почему-то посмотрел на мой золотой браслет, виднеющийся в прорези широкого рукава. – Но выбора у нас нет. Когда ты хочешь покинуть Оазис?

– Сегодня же. Вы сами сказали, что время – слишком ценный ресурс.

Исхан лишь молча кивнул.

Юстиса я нашла в подземном гроте. Спустившись на бесшумной платформе, я вышла в огромной пещере, наполненной свежим воздухом и запахом цветов. Подземелья Оазиса походили на роскошные апартаменты, обустроенные с таким изяществом и удобством, что заставляли забыть о толще песка сверху.

Следуя за улыбчивой сопровождающей, я миновала череду бассейнов, прошла длинным коридором и вышла к амфитеатру.

Увидев знакомые ступени в первый раз, я содрогнулась, но в Оазисе это место разительно отличалось от Арены Мертвого города, хотя основа была одна и та же.

Но здесь, конечно, не проводилось никаких боев и на белый песок не лилась кровь повергнутых.

В центре амфитеатра медленно заворачивалась двойная золотая спираль – самый большой из сотворенных эгрегоров и сердцевина возрожденного города. То самое чудо, которое поддерживало замкнутый цикл города и позволяло Оазису жить в отдельном слое реальности.

На верхней ступени амфитеатра сидел Юстис.

Я присела рядом.

– Это Апогей, душа Оазиса, – произнес принц, не отрывая глаз от золотого свечения. – Душа города и всех его жителей. Ты знаешь, что каждый горожанин проходит разделение тела и Духа, еще будучи живым? Это необходимо, чтобы сохранить силу сердцевины и заключить ее в эгрегор, питающий сдерживающий контур.

– Звучит пугающе. – Я тоже посмотрела на висящую в воздухе спираль. Выходит, в ней заключены души сотни, тысяч человек? Всех, кто покинул мир живых за десятилетия Оазиса.

– Они считают это величайшей честью и наградой, – тихо сказал Юстис. – Душу и тело разделяют, когда человек уже обречен – из-за старости или неизлечимой болезни. Или безумия. Тело отдают пескам. А душа… душа продолжает служить городу и защищать детей и потомков. Это придает смысл, не так ли? Не мифический покой Истинодуха, а вполне реальный Апогей, где каждый обретет свое место и станет частью великого. Дух, который никогда не исчезнет, лишь изменится. Это… хороший итог, Кассандра. Я бы назвал это бессмертием.

На ступенях напротив застыл в молитвенной позе горожанин в белом ахваре. Некоторое время он раскачивался, сложив ладони, потом открыл глаза, уставившись в сияние золотых спиралей. Внутри Апогея завертелись призрачные вихри, а потом они сложились в лицо улыбающейся старой женщины. Молящийся с радостной улыбкой поддался навстречу.

– Иногда они видят души своих предков, – тихо сказал Юстис. – Если сильно того пожелают.

Некоторое время мы молчали. Где-то негромко звенел стекающий водопад, шелестели деревья, выращенные прямо под землей. Пели птицы. На ступенях амфитеатра кое-где сидели люди, но все они либо молчали, либо тихо переговаривались, созерцая Апогей.

Сюда, в подземные глубины Оазиса, приходили за спокойствием и смыслом.

Что ж, Юстис прав. Апогей давал и то, и другое.

– Совет согласился? – очнувшись от своих раздумий, спросил принц, и я кивнула, заранее предвкушая вопль, который он издаст, узнав, что он остается в Оазисе.

Но Юстис удивил. Некоторое время он молчал, а потом кивнул.

– Не ошибусь, сказав, что это твое решение, так, Вэйлинг?

– Что, даже не обругаешь меня?

– Воздержусь. – Тонкие губы на смуглом лице изобразили усмешку.

Удивительно, но даже сквозь чужую плоть порой ясно проглядывало лицо наследника, знакомая мимика и жесты меняли незнакомца.

– И почему? Я надеялась хоть немного развлечься.

– Не в этот раз, – хмыкнул он. В чужих темных глазах заворачивалась двойная золотая спираль. – Знаешь, здесь, в Оазисе, я многое понял. Все эти люди… простые жители и солнцеглазые. Они ведь обречены. Знают это, но сохраняют удивительное благородство. Мужество и человеческое достоинство перед лицом неминуемой гибели – восхищают. Их Дух прекрасен, как и их город. Это не может не… вдохновлять. Их мир, их жизнь, их стойкость… их смысл. А ведь когда-то такой смысл был и у Пантеона. Ритуал Возвышения должен был сделать нас лучше, чище, благороднее. Сделать достойнее. Знаешь, я верил в это. В детстве я мечтал стать Совершенным. Думал, что нет ничего прекраснее.

– Я тоже, – усмехнулась я. – Реальность оказалась несколько иной, не так ли?

Юстис тоже улыбнулся.

– Реальность оказалась не такой красивой. За блестящими одеждами Пантеона скрывается слишком много зла. Мы забыли, что совершенным должно быть не тело и лицо, Совершенным должен быть Дух. Но сейчас я ясно вижу, что надо начинать с себя. Становиться лучше без всякого ритуала и кровавых чаш. Находить цели и смыслы, не жертвуя другими людьми. – Худой смуглый парень выпрямился, и на миг я увидела голубоглазого будущего императора. – Вот что я скажу тебе, Кассандра Вэйлинг: я понимаю и принимаю твое решение и останусь в Оазисе. Позаботься о Джеме. Как бы ни повернулась судьба, сделай все, чтобы она была… счастлива.

Юстис запнулся и на миг отвел взгляд. Но тут же сжал зубы и твердо посмотрел на меня.

– Это твоя обязанность, Вэйлинг.

– Значит, понял? – медленно уронила я.

– Что ты стала Совершенной? – хмыкнул он. – Конечно. Трудно не понять. Но в отличие от Джемы, я знаю, как это происходит.

– Ты ей сказал?

– Не смог, – мрачно буркнул он. – Это твоя ноша. Тебе и говорить.

Пару мгновений мы смотрели друг на друга с новым пониманием.

– Я позабочусь о Джеме, ваше высочество.

Он кивнул и повернулся к спускающейся по ступеням Ржаник, та ответила яркой улыбкой. Юстис вскочил, засияв при виде девушки.

Я еще раз глянула на Апогей, впитавший тысячи душ, а потом ушла, ощущая себя лишней.

***

Спустя час мы с Джемой покинули Оазис.

Я честно предложила Джеме остаться с Юстисом, но Ржаник лишь мотнула головой и отправилась со мной. Признаться, я обрадовалась.

Все случилось довольно буднично: посох Иерофана создал пятно переноса, и мы оказались за пределами контура. Яркое солнце дня исчезло. Я моргнула, привыкая к тьме ночи. Закинула голову, рассматривая звезды и округлившуюся луну. И испытывая странное счастье от ощущение ночной прохлады, целующей кожу.

Возле дома Мадрифа оказалось непривычно тихо. У стен не пылали факелы, приоткрытая дверь болталась, поскрипывая. Солнцеглазые и Джема остались снаружи, я же, подняв масляную лампу, двинулась в знакомый коридор. Но и внутри царила тишина. Ни музыки, ни смеха, ни голосов или бряцанья оружия. Пусто. Никого не встретив, я прошла до комнаты с коврами, толкнула дверь. На столе горела крохотная свеча.

Я подошла и села на ковер, поставив лампу рядом. Какое-то время тьма молчала, потом раздался шелест.

– Зачем пришла?

– Поговорить.

– Поговорить? – Смех Мадрифа напоминал лай больного пса. – А может, снова станцуешь для меня, Алмаз? А потом я попробую на вкус твои сочные губы и на этот раз меня никто не остановит.

– Обойдешься, – беззлобно бросила я.

Тьма зашелестела, выпуская в дрожащий круг света мужскую фигуру. Я боялась, что увижу обугленный скелет, но солнцеглазые – даже изгнанные – больше, чем люди. Кожа на мужском лице наросла снова, но лицо теперь покрывали глубокие шрамы.

– Что, ужасен? – Один угол его рта пополз вверх, второй остался недвижим.

– Переживешь, – холодно сказала я, не сводя глаз с пустынника. – Где все? Стражи, девушки?

– Прогнал.

– Даже Мельхиор? Кажется, она была искренне привязана к тебе.

Его глаза прищурились, мужчина вскочил, навис надо мной. Я осталась сидеть. Страха не было. Пустынник снова опустился.

– Зачем явилась? – грубо бросил он. – Говори или проваливай.

– Я пришла заключить сделку, Мадриф.

– Я не…

– Выслушай.

– Зачем?

– Что тебе терять? – Я обвела рукой темное, захламленное помещение. – Ты уже потерял все. Великий Солнцеглазый Мадриф, благородный муж и справедливый эмир, лучший из солнцеглазых. И ставший бродягой среди чудовищ. Возможно, я смогу помочь тебе.

– С чего бы?

– Из корыстных побуждений. – Я улыбнулась, отчего пустынник помрачнел еще больше. – Я помогу тебе, ты сделаешь кое-что для меня.

– А может, я просто поквитаюсь и перережу тебе горло, Алмаз?

– Ты так не поступишь. Но все же скажу, что снаружи ждет твой брат Иерофан и его друзья.

– Привела солнцеглазых, чтобы добить меня?

– Больно надо. У Оазиса и без тебя полно забот. Например, грядущая гибель.

Мадриф вскинулся, и что-то в его глазах изменилось. Что-то, говорящее, что он все еще сын своего города.

– Что случилось? Сколько осталось времени?

Я кивнула, довольная. Иерофан сопротивлялся этому визиту, утверждая, что брат обезумел, но я настояла на своем.

– Я была права: ты не сумасшедший. Похоже, твой разум сумел справиться с солнечным безумием. Это доказывает слова Совета эмиров: если вернуть в Оазис ночь, вернуть Равилон на его законное место – безумие исчезнет само собой. А люди смогут жить дальше.

– Но вернуть Равилон невозможно! Или… – Он подался вперед, с жадной надеждой всматриваясь в мое лицо. – Говори, Алмаз. Говори, зачем ты пришла!

– Сначала мой подарок, Мадриф. Знак моих добрых намерений. И заметь: после всего, что ты сделал!

– Подарок?

Я раскрыла ладонь, на которой лежал серый конус эгрегора. Без него посох Мадрифа работает лишь наполовину, а силы самого пустынника иссякают. Он не может выходить на свет солнца, его тело исцеляется куда медленнее и хуже, чем тела остальных солнцеглазых. А самое главное – без эгрегора Мадриф не может вернуться в Оазис.

Тихий вздох стал мне ответом.

***

Когда я покинула дом Мадрифа, черный песок Мертвого Города золотили первые лучи рассвета.

– Готовы?

Иерофан с тревогой оглянулся на развалины. Другие солнцеглазые застыли неподвижными статуями, золотые маски не давали рассмотреть лиц. Но я ощущала их беспокойство. Мертвый город заставлял жителей Оазиса нервничать, они желали скорее вернуться под защиту контура. Но не раньше, чем мы с Джемой окажемся у границ пустыни.

Я кивнула, Ржаник обвела взглядом черные пески. Кажется, мы провели среди них целую жизнь…

А потом Джема шагнула ближе и решительно сжала мою ладонь.

– Готовы.

Я покосилась на ее руку, но выдёргивать свою не стала. Где-то внутри медом разлилась тихая радость. Когда-то давно Крапива так же поддерживала Снежинку, словно теплая ладошка была защитой от всех детских бед.

Солнцеглазые образовали круг, воткнув в песок посохи. Хлынуло золотое сияние.

– Закройте глаза, – велел Иерофан. – Может обжечь.

Я зажмурилась, мир вокруг дрогнул и сместился. А когда я снова посмотрела, то не увидела развалин, а черный песок мешался с коричневой почвой и даже травинками. Сбоку тянулись тающие вдали горы, впереди пролегала долина. Чем дальше от Мертвого города, тем больше зелени и чахлых, кривых деревьев.

– Мы на месте. Дальше не пойдём.

– И не нужно. Кажется, нас уже заметили. – Джема указала на летающий железный шар, зависший над нами. С тихим жужжанием наблюдающее устройство облетело гостей из Равилона и унеслось в сторону аван-поста.

– Прощай, Кассандра, единственная и неповторимая, – серьезно произнес Иерофан.

Я попыталась улыбнуться, но почему-то не вышло. За дни в Оазисе этот парень с золотой вязью на лице сумел стать мне настоящим другом.

– У нас говорят – до новых встреч.

– Надеюсь. – Он глянул в сторону чахлого пролеска, за котором прятались серые здания. Качнулся ко мне, словно хотел обнять. Но не решился. Лишь снова кивнул, вскинул посох.

Солнцеглазые встали в круг, образуя линию переноса.

– Надеюсь, – повторил Иерофан, исчезая.

Некоторое время я смотрела на пятно света, в котором растворились жители Оазиса.

– Поднять руки! Развернуться! – Резкий голос с характерными звуками южного городка империи заставил меня зажмуриться, а потом медленно, не веря, крутануться на пятках.

– Кассандра? – Лицо мужчины в синей военной форме вытянулось так, что я едва не расхохоталась.

И не успела закричать «папа», потому что генерал Вэйлинг уронил винтовку и сгреб меня в объятия под изумленными взглядами окруживших нас военных. Я успела увидеть удивленное и радостное лицо Катерины Вольц и седого вояки Брэма, который схватил меня, стоило отцу на миг отстраниться.

– Малышка Кэсси! Живая! А я тебе говорил, Ричард, я говорил! Нашей Кэсс любое чудовище песков подавится! Говорил ведь! – Здоровяк, когда-то рассказывающий мне страшные сказки, выглядел таким растроганным, что я снова едва не рассмеялась. И вздрогнула… Неужели и эти чувства – теплые, искренние, я тоже утрачу? Показалось – или радость от встречи с родителем не столь сильна, как могла быть? Или дело всего лишь в старых обидах? Я все еще помню, как отец отдал меня в жены Норингтону. Или мои эмоции действительно гаснут, словно свеча на ветру?

Я помотала головой. Надо перестать об этом думать, иначе сойду с ума!

– Говорил-говорил. – Отец хлопнул старого друга по плечу. – Отпусти ее уже, задушишь.

Хватка Брэма и правда напоминала медвежью.

– Так я ж легонечко! Еще рыжулю не обнял! Иди-ка сюда, девонька! Ты же из Нью-Касла? Помню тебя, помню!

Я, улыбаясь, повернулась к Катерине. Миротворец стояла чуть в стороне, с улыбкой наблюдая.

– Юная Вэйлинг. Рада, что вы целы.

Я кивнула, встретив прямой испытывающий взгляд женщины. Моего разума коснулась ментальная волна и тут же отпрянула, словно испугавшись.

– О. Вы сильно изменились, – пробормотала Катерина.

– …удалось определить направление…– бубнил за спиной Брэм. – Ну то есть узнать, куда забросило дворец. Ну мы и рванули! Ричард, я, Катерина… Облазили все пески, нашли остатки дворца, пошли по следу… Встретили жутких чудовищ! Винтовки, как и остальная техника, отказали почти сразу, но мы и без них на что-то годимся, а? Начали искать новые следы, вашу стоянку увидели. Потом дальше… А вас все нет… Как сквозь пески провалились!

Я сглотнула сухим горлом. Выходит, мы могли встретиться раньше. Выходит, все это время отец искал меня!

– И вас отпустили со службы? Вот так вот взяли и отпустили? – Зная, какая ситуация сложилась в Неварбурге, услышанное поразило. А еще больше то, что суровый генерал – мой отец, кажется, всерьез смутился. Я охнула. – Папа, вы что… дезертировали? Вы с ума сошли? Это же трибунал!

– Да плевать, малышка. Главное было найти тебя. – Ричард Вэйлинг неуверенно тронул мою ладонь, словно хотел взять руку, но не решился. И лишь сейчас я заметила, какой уставший, осунувшийся у него вид. Словно он не спал много дней! Да и ел едва ли!

– Спасибо. – Я тоже смутилась, ощутив неуверенность. Мы с отцом никогда не были по-настоящему близки, но его поступок потряс меня. Всю жизнь я считала, что для генерала нет ничего важнее империи и его службы.

Оказалось, все-таки есть.

– Ладно, хватит тут торчать, идем внутрь. – Отец, отводя взгляд, махнул в сторону укреплений. – Там поговорим.

Однако разговоров не получилось. Наши портреты уже передали на базу в столице и оттуда последовал мгновенный приказ самого императора: незамедлительно покинуть южный аван-пост и доставить в столицу Кассандру Вэйлинг и Джему Ржаник, обнаруженных у границ Равилона. Я видела по лицу отца, что он собирается возразить, но успокаивающе тронула его плечо.

– Нам и правда надо вернуться в северную столицу, папа. И чем быстрее, тем лучше.

– Ты уверена? – Генерал помрачнел и нахмурился. – Я слышал, что там произошло. И я готов…

– Я уверена, папа. Верь мне, я знаю, что делаю. Мне надо вернуться.

Некоторое время отец смотрел на меня, а потом кивнул, принимая мое мнение и мою силу. На этот раз – принимая. Похоже, и генерал наконец осознал, что его дочь выросла и может решать сама.

– Как скажешь, дочь. «Стрекоза» уже ждет.

И уже через десять минут мы сидели в военном вертолете, направляясь на север. Черные пески таяли, как мираж, и вскоре скрылись вовсе, поглощенные облаками.