Если нет выбора или Герцог требует сатисфакции

ГЛАВА 2

Герцог прибыл ближе к обеду. Я успела просмотреть бумаги на дом и небольшое поместье за городом, проконсультироваться у старого юриста, хорошего друга моей матери. Она когда-то встречалась с его сыном, но вышла замуж за моего отца, на свою беду. Покинутый жених через год удачно женился и сейчас благоденствует с семьей. Старый юрист, несмотря на размолвку сына и моей матери, продолжал отечески к ней относиться. Вот и сейчас, осмотрев бумаги, предложил более подходящий вариант, а так же путь, если вдруг герцог откажется.

Еще до того, как герцог вошел в дом, Жанна предупредила меня о его приезде. Я спешно спустилась в холл, но он уже вошел. Это был очень красивый мужчина лет 30 — 33-х. Черные вьющиеся волосы были распущены и ниспадали до лопаток. Огромные острые черные глаза пронизывали как шпага хорошего воина. При этом длиннющие черные ресницы вызвали бы зависть у любой современной модницы с таким наращенным добром. Самое удивительное было то, что обычно люди с черным цветом глаз и волос имеют смуглую кожу, но герцог обладал безупречной белой кожей, хотя, по словам юриста, он был тот еще вояка. Просто удивительно.

Я не успела даже открыть рот, чтобы поприветствовать гостя, как забежали дети, бегавшие в саду, и, испуганно воззрившись на него, прижались с обеих сторон ко мне. Положила руки на их спинки, прижимая детей к себе и, слегка поклонившись, любезно приветствовала:

— Доброе утро, Ваша Светлость.

Герцог внимательно с брезгливостью осмотрел наш холл. Недостаток виднелся на всем: старые потертые оттоманки и напольные ковры, выцветшие портьеры, поцарапанный пол и скрипучие двери. Сколько не мой, а старое оно и есть старое. Он сморщил нос и посмотрел на нас со смесью жалости и пренебрежения. Да, мы птицы не его полета. Я осторожно шепнула детям поклониться и бежать в сад. Они беспрекословно выполнили мою просьбу и оставили нас вдвоем. Герцог, наконец, ответил сквозь зубы:

— Доброе утро, мадемуазель. Мы можем поговорить?

Я согласно кивнула головой и жестом попросила его следовать за мной, направляясь к кабинету:

— Прошу Вас, Ваша Светлость, за мной. — По дороге попросила принести бокал и лучшее вино с фруктами.

Удобно расположившись в кресле напротив моего стола, герцог вначале насмешливо рассматривал обстановку, потом его взгляд переключился на меня, усевшуюся в кресло за рабочим столом. Ничего плохого он не делал, просто молча и в упор наблюдал за мной — эмоциями, движениями, тихими приказами, которые я отдавала лакею, пока последний ставил на стол графин с вином и фрукты. От его взгляда я не находила себе места, хоть внешне это никак и не показывала. Как только дверь захлопнулась за слугой, герцог отпил из бокала и спросил:

— Мадемуазель Сесиль, как Вы собираетесь оплачивать долг отца?

— Также, Ваша Светлость, как и весь прошлый год. — Брови мужчины от удивления поползли вверх. Для меня это стало поистине наградой за все эти разглядывания. Глазками-то основное не увидеть, Ваше Напыщенное Индюшество!

— Не говорите только, что это Вы оплачивали долг все это время! — Пожала плечами:

— Хорошо, не буду об этом говорить, но этого факта не отменить.

— Хм-м, интересно! — он отпил из бокала, склонил голову набок и стал вновь сканировать меня, но уже с интересом, а не с прежним презрением, барабаня тонкими пальцами по деревянному подлокотнику кресла, потом вдруг выдал. — Никогда бы не подумал, что ребенок, тем более девочка, может работать со счетами, знает приход-расход и ведет дом.

На его слова ответила вежливой улыбкой, хотя хотелось рыкнуть от души:

— Знаете, не я такая, жизнь такая, всему научишься, а не захочешь, она же заставит. Меня всему научила мама. Она сама занималась домом и бумагами, когда выгнала экономку за воровство (о связи последней с отцом умолчала, но мне казалось, об этом герцог был осведомлен не хуже нас, семьи). Во время болезни она вынужденно передала дела дома мне, а потом и финансовую отчетность поместья, — холодно ответствовала я. Герцог понял по моему голосу, что мне неприятно вспоминать прошедшее, тем более неприятности связанные с отцом. Поэтому он удовлетворенно качнул головой, допил бокал вина, отставил его и, вставая с кресла, заявил:

— Хорошо. Если Вы поручаетесь, что и дальше будете выплачивать долг без задержки, то вопросов у меня к Вам не возникнет. А сейчас позвольте, графиня, откланяться.

О-оо, ко мне впервые обратились не как к ребенку, а как к взрослой, это прогресс! Я кивнула и тоже встала, чтобы проводить гостя к выходу.

Только после ухода Его Светлости я поняла, насколько была напряжена. От этого мышцы сводило судорогой. Еле дошла в свою спальню и рухнула в кресло. Меня начала бить нервная дрожь. Еле-еле стала успокаиваться. Мой взгляд упал на небольшое трюмо. Из него выглядывал краешек яркой тряпочки или бумаги. Удивилась. За последние сутки я успела осмотреть гардероб и все принадлежащее Сесиль, но у нее ничего яркого отродясь не водилось. По словам слуг (подслушала), она отказалась от детства с тех пор как умерла мать. Все вещи были практичных недетских цветов: серого, черного, темно-синего, темно-зеленого. Все платья однотонные, глухие, без украшений, сказала бы даже монашеские. Странные вещи для молодой девушки. И наконец я нахожу что-то яркое. С любопытством наклонилась, чтобы рассмотреть. Из щели выглядывал маленький кончик ярко-красной ленты. Потянула за него, но он не поддался, прищемленный дверцей. Пощупала замок. В голове мелькнула картинка: ваза на туалетном столике, в ней ключ. Достала и вновь полезла под трюмо. Ключик с легкостью открыл потайную дверцу. В небольшой нише своеобразного сейфа лежал тетрадь в твердом переплете. Подхватив ее, я вновь заперла потайное местечко и села кровать. Почему-то с дрожью в сердце открыла первую страницу, и по распределению на месяцы поняла, что это дневник Сесиль. Не в моем обычае совать нос в чужую жизнь, но не зря же мне показали этого «свидетеля» жизни девушки. Решила дождаться вечера, чтобы спокойно все прочесть.

Положила дневник под матрас, чтобы никто не нашел его. Спустилась вниз. День прошел в обычных хлопотах домочадцев — для них, а для меня — в знакомстве с новой семьей. Обедала и ужинала с братом и сестрой. От них и слуг узнала о существовании дедушки с новой бабушкой, по возрасту чуть старше меня, о семье родного дяди, про семью матери ничего не говорили, и это было странно, хотя любили и боготворили ее все.

Вечером, отпустив отдыхать горничную, легла на кровать, оставив в канделябре гореть одну свечу, достала дневник и открыла первую страницу. Мне было немного стыдно. Ну не имею я право читать чужие тайны. А с другой стороны, мне нужно знать о бывшей хозяйке все, потому как это тело сейчас принадлежит мне и сбежать с него я не смогу, только на тот свет, куда совсем не тянет. Плюнула на сомнения, стала читать историю жизни юной девушки, написанную твердым, хоть и не совсем ровным почерком. Хвала Богам, Сесиль не была глупой курицей, даже напротив, была очень умной, не по годам серьезной девочкой, на которую свалилось много горя и неприятностей. Ее дневник — это краткий информационный курс ее жизни. Она не писала все подряд, а только те события, которые по ее мнению имели важность для нее самой. То, что я хотела, в принципе и получила — краткие сведения в сжатом виде, хотя и были они приправлены достаточно большой порцией эмоций. Дат, как таковых, не было. Только месяцы, а дни отмечены звездочками.