На своем столе Роттвейлер держала фотографии любимых моделей в серебряных рамках, но как только кто-либо из них покидал агентство, фото тут же отправлялось в мусорную корзину. Только фотография Юшки до сих пор оставалась на месте, и Мисс смотрела на нее каждый день с нескрываемым сожалением.
Однажды я спросил Сьюзан:
— Не потому ли, что Юшка ушла, пресса называет состав топ-моделей агентства «Мейджор трио», а не «Мейджор квартет»?
— Конечно, нет, — отозвалась она, не поднимая взгляда от страниц журнала, где должны были вскоре появиться и ее фотографии.
— Почему нет?
— По трем причинам. Во-первых, речь идет не о том времени, когда нас было четверо, а о настоящем, когда нас трое в «Мейджор».
— А еще две?
— Вторая причина, — Сью прикурила самокрутку с травкой, — цена. Чем меньше, тем дороже. — Она улыбнулась, посмотрев на меня. — Третья, — добавила она, протягивая мне курево, — лицо.
— Понятно. Трое — дорогое лицо агентства.
Она согласно кивнула.
— Идем обедать!
Было что-то особенное в ее манере произносить эту фразу. Ротти ненавидела бизнес-ленчи.
— Ленч — бесполезная трата денег. Его любят бездельники, нормальные люди в это время работают: во-первых, в этот час мне никто не звонит, и я могу спокойно заниматься делами, во-вторых, если звонят, могу не брать трубку, сделав вид, будто меня нет.
Ротти надевала накидку из меха какого-то малоизвестного и, похоже, доисторического зверя, черную шляпу и темные очки и говорила:
— Пошли!
И мы шли с ней в одно из тех полубогемных кафе-бистро с хорошим обслуживанием и дешевой французской кухней, где запрещалось курить. Там мы заказывали свои любимые блюда: она — стейк, а я — цыпленка в винном соусе.
— Как поездка? — спросила она, когда мы обедали после моего возвращения из Парижа.
— Отлично.
— Как Сьюзан?
— Процветает.
— Без проблем?
— Да, без.
Роттвейлер побарабанила пальцами по столу и заказала бутылку вина за пятьдесят долларов. Я знал, что она с нетерпением ожидает более подробных новостей, ноя не собирался так быстро расколоться.
— Ты видел еще кого-нибудь?
— В Париже?
— Да. Видел ли ты там кого-нибудь?
— Ну да, все как обычно.
Официантка открыла бутылку, и Роттвейлер отобрала ее у девушки раньше, чем та успела попытаться разлить вино по бокалам.
— Попробуй, — велела она мне.
Я попробовал вино и убедился, что оно стоит денег, за него заплаченных. Свое удовлетворение я выразил только кивком. Роттвейлер наполнила бокалы почти до краев. По ее мнению, вино следовало наливать именно так, не оставляя никакой «воздушной комнаты» сверху.
— Видел кого-нибудь в самолете?
— Да, с нами летела Юшка.
— Xa. Я знала, что ты скрытничаешь! Как поживает мой птенчик?
— Выглядит превосходно.
— Замечательно.
— Но больше я ничего не узнал о ней.
Роттвейлер закатила глаза. Она все еще ждала от меня подробного отчета о полете, но я готов был стоять намертво. Я знал: стоит упомянуть ненавистное ей имя, и Ротти разозлится, но я также понимал, что она хочет его услышать.
— Как ее работа?
— Не в курсе. Мы только поздоровались. С ней разговаривала Сьюзан, я — нет.
— Тебе следовало поговорить с ней. Может, Юшка нашла себе, наконец, порядочного мужчину. Как она поживает?
Мисс уставилась на меня в упор, нахмурившись так, что линии ее подведенных бровей сошлись на переносице, как раз там, где у нее был третий глаз, как мне всегда казалось. Роттвейлер вытащила сигарету из пачки, и я дал ей прикурить, хотя официантка посмотрела на меня косо. Курить запрещалось. Она попыталась сделать нам замечание, но Ротти посмотрела на нее таким взглядом…
— Ты сам знаешь, я сделала эту девчонку супермоделью.
— Но ведь не ее одну.
— А у него никогда не было настоящих супермоделей.
— У нее было много покровителей, — заметил я.
— Да, много. Но издатели не способны сделать тебя супермоделью.
Она имела в виду несколько особо выгодных контрактов Юшки.
Роттвейлер стряхнула пепел с сигареты в маленькое блюдце, которое ей, наконец, вместо пепельницы принесла официантка.
— Я хочу, чтобы мы вернули ее. Ради ее же блага.
— Понимаю. Она очень хороша.
— Конечно, хороша. Бедняжка!
Я все еще пытался защитить от нее свое сознание.
— У него никогда не было ни одной супермодели, — повторила Ротти с ужасающим напором.
— Почему?
— Не знаю.
Еще никогда я не слышал, чтобы Ротти признавала, что она чего-то не знает.
Она протянула руку к моему запястью и многозначительно пожала его.
— Чарли, ты должен понять. Для «Мейджор» это все. — Она замолчала, словно прислушиваясь к моему пульсу.
— Супермодели?
— Да. Я изобретаю их. Каждая в несколько мегатонн.
Я рассмеялся, но затем нахмурился:
— Мегатонн…
— Да. Это как новая бомба. Надо знать, сколько она должна весить. Настоящая бомба должна весить не тонны, а мегатонны, чтобы дать настоящий взрыв. Наши девушки в психологическом плане — это бомбы с весом в несколько сот мегатонн. Пойми, супермодель стоит в тысячи раз дороже простой модели.
— Понимаю.
— Он похож на перса, напоминает отца Шона Коннери с бородой…
— Что?
— Ты знаешь… и звучит он как Савонарола…
— Что?
Она продолжала говорить, но я не мог понять о чем.
— Он избавился от всех своих противников, но и с друзьями не был честен…
Я задумался, стараясь угадать, кого из исторических персонажей Ротти имеет в виду.
— Неужели ты хочешь, чтобы этот опасный человек получил в свое распоряжение бомбу в несколько мегатонн?
— Нет, — отозвался я, начиная понимать, о ком речь.
— Вот именно!
Она отпустила меня и прижала свою руку ладонью к столу. Официантка, почуяв неладное, ринулась к нам, но Ротти, повернувшись, коротко предупредила:
— Ничего не надо! — А затем, снова посмотрев на меня, уже тише добавила: — У него не должно быть супермоделей.
В это время принесли стейк, который обычно готовился довольно долго.
— Вы желаете что-нибудь еще? — спросила официантка.
— Да, — ответила Роттвейлер, — принесите мне яйцо всмятку и каперсы. Побольше каперсов.