История фабрики

Согласно данным моего телефонного справочника, в Нью-Йорке существовало сто двадцать три модельных агентства. Их можно разделить на три основные группы. Агентства, которые предпочитают сугубо американский среднестатистический тип внешности и используют моделей для рекламы дешевых сериалов, стирального порошка, быстрорастворимых супов, антидепрессантов и таблеток от головной боли и простуды. Затем агентства, которые нанимают миловидных глупышек для рекламы автомобильных салонов, распродаж в бутиках и модных показов. И наконец, третий тип агентств, которые нанимают моделей для вечеринок в элитных кругах или для сопровождения высокопоставленных лиц. Последние часто также называются эскорт-моделями.

Есть еще четвертый тип агентств, так называемые школы моделей, что само по себе звучит крайне нелепо, которые эксплуатируют наивность юных хорошеньких девушек, надеющихся и мечтающих в последних классах школы о быстрой высокооплачиваемой карьере в фэшн-бизнесе. Их «жертвы» никогда не попадают в настоящую фэшн-индустрию, но, как правило, платят немалые деньги за то, чтобы им сделали абсолютно бесполезные и бездарные портфолио.

И лишь дюжина из ста двадцати трех агентств — подлинные игроки в мире моды и работают на высоком уровне, особенно если учитывать, что спортивные звезды, нередко снимающиеся в рекламе, также сотрудничают исключительно с такими агентствами. Сюда же следует отнести и звезд шоу-бизнеса, актеров и моделей специализированных элитных журналов, рекламирующих определенный стиль жизни. В целом набралось бы не более двадцати агентств по всему Нью-Йорку. Но для работы в этих агентствах требуется компетенция и статус самого высокого уровня. Агентства, задававшие тон двадцать лет назад, утратили свое влияние и стали второстепенными с тех пор, как началась новая эра модельного бизнеса, где первое место заняло агентство Роттвейлер, а второе — Казановы.

Историю Роттвейлер можно назвать сагой о мире моды. И, как во всякой саге, правда, в ней перемешана с вымыслом. Окончив школу и колледж в Швейцарии, Мисс Роттвейлер начала свою карьеру помощником бухгалтера в одном или двух модных журналах. Ее молодость имела прямое отношение к тем временам, когда дамы еще носили перчатки и шляпы, и порой Мисс сама надевала и то и другое уже в зрелом возрасте. Но думаю, делала она это не столько из-за ностальгии, сколько из прагматических соображений — шляпа придавала ей внушительности, а перчатки защищали от неприятных прикосновений при рукопожатии. В течение пяти лет она набиралась опыта и оттачивала свои незаурядные способности под надзором благосклонной начальницы, которая, впрочем, была дамой, предпочитающей размеренную европейскую жизнь американскому бизнес-стилю. После полудня она любила отдохнуть, а обед у нее обычно длился довольно долго. Роттвейлер очень быстро проявила себя как весьма дальновидный и очень умелый организатор, начав свою деятельность с посредничества между журналами и заказчиками-рекламодателями, в число которых входили производители мороженого, фармацевтические фирмы и компании по производству предметов гигиены и продуктов питания быстрого приготовления.

Постепенно ей удалось войти в круг фотографов, которые пользовались огромным влиянием, чьи работы признавались произведениями искусства и выставлялись в музеях. Модели, которых ей удавалось отыскивать и предлагать для работы в агентстве, быстро делали головокружительную карьеру и пользовались феноменальным успехом, но сама Роттвейлер постоянно оставалась в тени, терпеливо ожидая, когда у нее появится благоприятная возможность подняться на ступеньку выше. И как только она решила, что из неуверенной и неопытной девушки превратилась в человека, способного навязать другим свою волю и самостоятельно управлять работой целого офиса, она без зазрения совести бросила своих хозяев и открыла собственное предприятие. Однако, будучи особой весьма дипломатичной и разумной, Ротти сохранила все ценные связи и умудрилась даже остаться в хороших отношениях с прежними коллегами. Знакомства в мире модных изданий и среди фотографов максимально облегчили ей самый тяжелый период становления в собственном деле.

Многие издатели, узнав, что Роттвейлер, порекомендовавшая им стольких успешных моделей в свое время, теперь открыла собственное агентство «Мейджор моделз» и снимает студийное помещение в «Карнеги-Холл», пожелали продолжить сотрудничество с ней и доверяли ее вкусу в создании и поиске моделей. Однако у нее имелись и противники, с неприязнью отнесшиеся к ее начинанию и видевшие в ней выскочку и самозванку, но, как впоследствии им пришлось убедиться, Роттвейлер стала их самым опасным конкурентом. Но Мисс выдержала и это испытание, стойко преодолев излишний скептицизм и недоброжелательство. Видимо, именно это время так закалило ее, что однажды на аукционе, увидев бронзовую статуэтку воина на коне, она воскликнула: «Вот символ непобедимости «Мейджор»!»

Для начала Ротти отобрала несколько моделей, которые должны были помочь ей сколотить капитал. Она сразу заключила немалое число контрактов с фирмами производителями косметики и парфюма. Моделей она по большей части переманила из других агентств, пообещав выплаты посолиднее, а комиссионные поменьше. Свое обещание Мисс выполнила, несмотря на то что ее соперники неустанно обвиняли ее в нарушении всех правил конкуренции. Тогда агентство стало приносить реальные доходы.

Зоркий глаз, привычка много работать и выдающиеся способности управлять людьми создали ей репутацию, благодаря которой к Ротти стали стремиться попасть наиболее перспективные модели. И она начала строить свою «империю». Хотя Мисс была весьма требовательной хозяйкой и иногда проявляла резкость в отношении клиентов-заказчиков, которым намеревалась отказать, девушки любили ее за честность и прямоту, а также за неиссякаемую энергию. В начале 1980-х Роттвейлер купила несколько небольших агентств. К тому времени, когда я стал ее сотрудником, она могла позволить себе все, что угодно. Несмотря на случавшиеся иногда мелкие неудачи и конфликты с Казановой, ее положение в мире моды было непоколебимо. Прочие агентства пытались набрать побольше моделей, но для Ротти всегда на первом месте было качество — она тщательно выбирала тех, кого принимала под свою опеку.

К моменту моего появления на сцене силы добра и зла столкнулись лицом к лицу. На самом деле я подозреваю, вся эта война была наполовину бутафорской и противники просто наслаждались самим фактом соперничества, стараясь спихнуть друг друга с пьедестала любыми средствами — переманивая моделей, отбивая выгодные контракты друг у друга, но мне трудно представить, чтобы Мисс всерьез воспринимала эту вражду. Она играла в увлекательную игру по правилам индустрии с упорством профессионального гроссмейстера.

Самое странное в том, что многие опытные сотрудники агентства верили, будто мое появление может кое-что изменить в расстановке сил и даже придаст вес положению «Мейджор» в целом. Честно говоря, я не знаю, что именно разглядела во мне Роттвейлер, пригласив на работу, возможно, руководствовалась своим безупречным чутьем, но сам я в глубине души считал себя совершенно неподходящим для ее поручений.

Должно быть, Мисс была ясновидящей и, невзирая на махровый рационализм, иногда полагалась на свою мистическую интуицию. Но единственная магия, в которую она свято верила, была магией денег, психологической манипуляции, лести и здравого смысла. Возможно, я стал ее единственной ошибкой — она приписала мне наличие тех качеств, которых у меня отродясь не было.

Полное имя Зули звучало как Эрзули. Ее назвали так в честь богини любви и страсти вуду.

Божественная Эрзули являла собой воплощение красоты, нежности и великолепия, но не было ничего опаснее, чем навлечь на себя ее гнев, вызвать раздражение или ревность. Некоторые называли ее Сиреной, она могла оказать деятельную помощь в вопросах любви и благосостояния. Приношениями, которые Эрзули принимала весьма охотно, считались ром, шоколадные и кофейные ликеры, крепкие сигары, сладости и пирожные с голубой и желтой глазурью. Иногда Эрзули называли слишком переменчивой и легкомысленной, тщеславной богиней. Кроме того, она была покровительницей лени и праздности. Вероятно, одним из ее символов можно считать Бетти Буп[22], которая обожала джаз и, когда звезда Луи Армстронга начала клониться к закату, подхватила угасающий факел негритянской музыкальной эпохи и не позволила забыть о ней окончательно. Верили также в то, что одержимые Эрзули смертные становятся похожи на необъезженных диких лошадей. Они неукротимы и страстны и готовы бесконечно предаваться любви и танцам.

Зули, как одна из самых шикарных супермоделей, была достойна своего божественного имени и восторженного поклонения. Весьма бойкая и дерзкая на язык, она была настолько самовлюбленной, что вряд ли могла кому-то отвечать взаимностью и вообще снизойти до чьих-либо просьб, что, безусловно, и свидетельствовало о разнице, существовавшей испокон веков между богинями и супермоделями.

Зули Рене Стюарт, по слухам, была по материнской линии чуть ли не наследницей каких-то африканских принцесс, а по отцовской принадлежала к шотландскому королевскому роду. Ее отец служил офицером в британской армии, хотя, по другим сведениям, она была всего лишь дочерью фотомодели из Брикстона и австралийца, работавшего пилотом на американских рейсах. Я допускаю правдивость любой из двух историй. Но все это не имело значения, потому что Эрзули по праву считалась принцессой и для африканцев, и для европейцев, и даже для иудеев и мусульман, потому что не было в мире модели, которая бы выглядела эффектнее в бикини или двигалась бы грациознее нашей Зули по подиуму.

Кожа Зули при разном освещении могла казаться то светлой, то очень смуглой. Этой ее особенностью успешно пользовались визажисты и в зависимости от цвета одежды и макияжа усиливали ей тот или иной оттенок. При желании она могла сойти и за негритянку и за креолку, но скулы и нос выдавали в ней скорее египетскую царицу. Сама Зули, безусловно, считала себя королевой Шебой. Если бы меня спросили, какого цвета у нее глаза, я бы ответил — зеленые. Не слишком подходящий цвет для африканки, но я не уверен, что он натуральный. Однако остальное точно было настоящее, за исключением волос, — их можно считать произведением искусства Раймундо или Хосе Руколы. Что касается тела, то оно не подвергалось пластической коррекции.

Большинство моделей нашего агентства регулярно посещали тренажерные залы, тем более что «Мейджор» снабжало девушек специальными картами на бесплатное пользование фитнес-центром. Даже самые юные модели агентства Роттвейлер не мучили себя изнурительными диетами, они предпочитали сбросить лишние килограммы с помощью здоровых физических нагрузок.

Однако Зули, которая достигла пика своей модельной карьеры, не прилагала вообще никаких усилий к тому, чтобы поддерживать себя в надлежащей форме. Ее фитнес-рацион включал водку, кокаин, табак и полное отсутствие пищевых ограничений. Однажды на вечеринке в Сохо она попросила меня отнести ее на руках с первого этажа на третий. Я это сделал, получив истинное удовольствие.

Мы были любовниками, но когда я припоминаю особенности наших интимных отношений, мне кажется, они так же нереальны, как просмотренные очень давно фильмы о романтической страсти. Я могу воспроизвести в памяти многие визуальные сцены, но не в силах воскресить никаких переживаний и размышлений. Но возможно, все это лишь потому, что роскошная чувственная аура Зули затмевала все нематериальные сферы. Она стала первой супермоделью, с которой у меня случился роман. Но роман этот был невероятно горячим. Тем не менее теперь могу заявить со всей ответственностью, что я не значил для нее абсолютно ничего. Она не испытывала ко мне никаких чувств. Я был для нее только проходящим развлечением, кратковременным и маловажным. Именами таких, как я, была забита ее телефонная книжка. Но для меня этот опыт бесценен. Я многому у нее научился.

До того как мы сошлись с Зули, я, проработав полгода в агентстве, едва мог назвать десяток имен наиболее значительных сотрудников и столько же имен моделей. Благодаря Зули я научился мгновенно узнавать каждого в лицо. Идея обратить на меня внимание возникла у нее из-за того, что она слишком часто видела нас вдвоем с Карой, и, как правило, при встрече мы мило улыбались друг другу. Затем мы обменялись с ней телефонами и иногда перезванивались, ну а потом уже Зули стала любезничать, поняв, что, сблизившись со мной, она, вероятно, получит возможность косвенно оказывать влияние на Роттвейлер. Но поскольку Зули никогда не бывала в офисе, она так и не смогла узнать правду о том, что Чарли так же мало значил для Мисс Роттвейлер, как для нее какой-нибудь случайный статный красавчик на одну ночь.

Благодаря нескольким удачно заключенным контрактам Сьюзан удалось заработать довольно большие деньги, и у нее появилась идея вложить их в предметы искусства. Роттвейлер сообщила, что я был художником. Сьюзан тут же сделала вывод, что я гений и к тому же непогрешимый эксперт в области живописи. Я непременно должен давать ей советы всякий раз, когда ей захочется что-либо купить. Я посоветовал вложить деньги в произведения некоторых еще молодых, но многообещающих художников, и в благодарность за такую услугу Сьюзан пригласила меня отобедать в ресторане, который пользовался успехом у творческой элиты и звезд модельного бизнеса. Я пытался описать ей направление в искусстве, в котором сам предпочитал работать, когда у входа в зал появилась Зули в сопровождении двух братьев-близнецов, итальянских миллионеров. Девушки обменялись ритуальными объятиями и поцелуями, обязательными в качестве приветствия в кругу великой троицы «Мейджор». Мы с братьями тоже вынуждены были последовать их примеру и расцеловаться как старые знакомые.

— Что ты здесь делаешь? — поинтересовалась Зули, обращаясь к Сьюзан.

— Мы отмечаем кое-какие удачные приобретения, — объяснила Сьюзан, — я очень признательна Чарли за помощь и советы по части искусства.

Эти слова чрезвычайно заинтриговали обоих братьев, отец которых, как выяснилось, известный коллекционер. Они принялись расспрашивать меня о том, что это за произведения и чем я занимался, когда сам писал картины.

— Ты же Чарли! Чарли из «Мейджор»! — вдруг воскликнула Зули.

Мне оставалось только подтвердить, что это так. Для Зули моя принадлежность к самому близкому окружению Ротти была сигналом к тому, чтобы пустить в ход свое неотразимое кокетство.

— Пра-а-а-авда? — протянула она, изогнув свои прекрасные брови. — И ты работаешь там художником?

— Вообще-то нет, я почти перестал рисовать… даже оставил школу живописи.

— Какую?

— Йель.

С этой минуты Зули стала относиться ко мне серьезно. Настолько, насколько это возможно, когда речь идет о человеке без власти и денег. Вероятно, причиной внезапно вспыхнувшего уважительного интереса была ее претензия на интеллектуальность. Она просто не могла позволить себе пройти мимо художника, пусть даже бывшего. Зули тут же принялась рассказывать о том, что давно пишет роман, но никак не может закончить его из-за нехватки времени, как, впрочем, и альбом с песнями собственного сочинения. Насчет альбома я знал, что она говорит правду, поскольку о ее поездках на записи многие упоминали в агентстве. В создании альбома принимали участие все известные поп-исполнители, с которыми ее когда-либо связывали постельные отношения, и примерно столько же звезд поп-музыки, с которыми спали Кара или Сьюзан.

Именно такое изобилие имен знаменитостей, собранных под одной обложкой, и спасло альбом от полного провала, ибо, не кривя душой, я могу заявить: чем-чем, но способностями певицы и композитора Зули не наделена. Но она и не претендовала на то, чтобы завоевать аудиторию или добиться громкого успеха, скорее это было для нее хобби, позволяющее удовлетворить ее безграничное тщеславие. Ее голос не просто корректировался, но почти заново моделировался на компьютере, чтобы сделать его звучание хоть сколько-нибудь приемлемым. Но Зули это не смущало, как не смущало и полное отсутствие профессионализма.

Я и сейчас могу подробно описать ту первую ночь, когда познакомился с Зули поближе. Роттвейлер отправила меня в качестве своего представителя на вечеринку, устроенную внебрачным сыном арабского шейха. На нее съехалась уйма гостей. Среди них несложно было затеряться, учитывая множество моделей «Плейбоя» и столько же супермоделей, знаменитостей шоу-бизнеса и даже представителей политической элиты. Обилие скандальных звезд, миллионеров, роскошь убранства и блюд, подаваемых за столом, так ослепляли, что я чувствовал себя не в своей тарелке. Утешало только одно — я был выше всех на полголовы, а то и на голову, и в ряд ли уже могу вспомнить, сколько бокалов «Кристалла» выпил, чтобы избавиться от излишней скованности. Но если говорить начистоту, мое присутствие там имело определенные цели — Роттвейлер послала меня туда в качестве телохранителя Киттен. Мне следовало уберечь ее от злоупотребления наркотиками.

— Смотри, когда она пойдет в ванную, проследи, как часто она туда ходит и с кем, — велела Ротти, — иначе это плохо закончится. Однажды у нее начнутся головокружения, потом она просто упадет в обморок на съемках.

Я сидел рядом с Зули. За столом присутствовали еще четыре супермодели «Мейджор» — Киттен, Кара, Сьюзан и Аня. Была там и секс-бомба, вышедшая замуж за фотографа Гектора Д'Аннунцио. Аня казалась чем-то озабоченной или подавленной и весь вечер держалась рядом с Карой. Сьюзан сидела между принцем и очень забавным малым из Голливуда — актером-комиком и бонвиваном Джонни Амальфи.

Сьюзан и Джонни мило беседовали, затем потихоньку удалились из парадного зала и так же незаметно возвратились часа через полтора. Зули, как и я, это заметила, но ничего не сказала, а сама через некоторое время отправилась в ванную. Но до того, чем она там занималась, мне дела не было — мне поручили следить только за Киттен и увести ее раньше, чем она начнет клевать носом и заснет, уткнувшись носом в тарелку. Но сколько я ни наблюдал за ней, она выглядела бодрой и полной энергии, в ее движениях не было заметно ни последствий опьянения, ни действия наркотиков.

Буквально за несколько дней до вечеринки почти всем нам выдали новые мобильные телефоны. По ним можно было разговаривать сколько угодно, и девушки развлекались тем, что звонили друг другу весь вечер и делились впечатлениями от новых знакомых, хотя и находились в пяти шагах друг от друга.

По правую руку от Зули сидел довольно привлекательный очень смуглый мужчина в черном костюме, с бриллиантовым кольцом на пальце. В нем был своеобразный шарм, особенно когда он закуривал сигарету и нашептывал комплименты. Зули называла его «султан». Он же называл ее «мисс Стюарт». А меня она называла Кристоф. Зули отлично знала мое настоящее имя, но зачем-то скрывала его. Мне было безразлично, почему и с какой целью она это делает. Я бы не удивился, даже если бы Зули меня просто игнорировала. Она частенько не считала нужным снисходить до общения с теми, кто, по ее мнению, не дотягивал до определенной финансовой или статусной границы.

Когда Зули второй раз назвала меня Кристофом, я поправил ее, но она пропустила замечание мимо ушей, и я решил, что не стану больше ничего говорить. Лучше быть Кристофером, чем каким-нибудь Чаком или Ником.

Зули шепотом заговорила со мной только один раз, толкнув меня локтем в ребра. Она спросила про «султана» — как его фамилия, насколько он богат, откуда берет деньги… Я понятия не имел, что отвечать. Помнил, что в Саудовской Аравии около сотни шейхов, но не слышал имени ни одного из них. Тем более я ничего не знал о ее новом знакомом. Впрочем, он мне нравился. В нем было что-то располагающее, благородное. К тому же он вел себя очень скромно и сдержанно.

Зули была от него без ума, это заметили все. Неудивительно, что она решила в ту же ночь переспать с ним.

«Султан» принимал кокетство Зули благосклонно и отвечал на него с немалой долей интеллигентной сдержанности, хотя не вызывало сомнений, что девушка ему очень нравится. После десерта, к которому, казалось, никто, кроме меня, единственного гостя, не принимавшего кокаин, даже не притронулся, Зули стала проявлять откровенное нетерпение. Она становилась все смелее и напористее и, похоже, хотела уединиться со своим избранником немедленно.

— Ваша машина ждет у входа? — спросила она.

— Конечно, — отозвался ее друг.

— И какая марка? — Она все еще притворялась спокойной, но было видно, что ей надоело сидеть за столом.

— «Бентли», — ответил он, — «континенталь». Вам нравятся «бентли»?

— Обожаю! — воскликнула Зули. — Особенно синие.

После того как они пошептались еще немного, «султан» встал с места и, обойдя вокруг стола, подошел к молодому человеку в белом костюме. Они тихо поговорили, посмеялись и опять поговорили о чем-то.

В это время Зули названивала Сьюзан и Каре — сообщить, что уезжает с принцем или с султаном, не важно, главное, что он ей нравится.

— Мы собираемся покататься, Кристоф… — промурлыкала Зули.

«Султан» подмигнул мне, и они вместе захихикали.

Почти сразу после их бегства я заметил, что Зули забыла свою сумку. Я спустился на первый этаж с ее сумочкой из крокодиловой кожи и бросился к «бентли», отъезжающему от входа. Едва успев догнать их, я постучал в затемненное окно машины. «Султан» опустил стекло и посмотрел на меня с улыбкой. Зули сидела на заднем сиденье и, увидев у меня свою сумку, нахмурилась. «Султан» взял ее у меня, продолжая улыбаться.

— Спасибо, Чарли, — кивнул он и поднял стекло.

Я вернулся к столу. Мне посчастливилось пообщаться с молодым поклонником суфизма по имени Муслим, который описывал особенности ширазского вина, пока не появился его друг Джамал. У него тоже оказалось своеобразное чувство юмора. Поскольку он предпочитал выпивке курево, а курил травку, то придумал обоснование своему пристрастию, утверждая, что неопалимой купиной, упомянутой в Библии, была именно конопля.

В конце концов, мы втроем обкурились настолько, что каждый из нас почти унесся в дальние дали своих грез, позабыв о том, где находится.

Мы с Джамалом стали болтать с англичанкой Евой, новой моделью, поступившей на работу в агентство Казановы, и ее друзьями — анархистами из Польши; они периодически просили у меня телефон, чтобы куда-то позвонить.

— Чарли! — окликнула меня Сьюзан.

В любое другое время ее обращение ко мне я воспринял бы как призыв выполнить очередную служебную обязанность, но на этот раз мне не было поручено сопровождать ее, так что же ей нужно от меня?

— Чарли, скажи, куда ушла Зули?

— Сбежала с «султаном», — ответил я. — Похоже, у нее слабость к «бентли».

— Надеюсь, — протянула Сью, — он сам сел за руль.

— О чем ты говоришь?

Она понизила голос:

— Вообще-то он сам должен вести машину. Она сбежала с шофером. Настоящий султан все еще сидит за столом здесь. Тот самый молодой человек в белом костюме.

Мы посмотрели друг на друга и обменялись понимающими улыбками.

На следующее утро все в агентстве знали, что Зули спала с шофером. Забавно. Для нее не имело значения, кем был тот, кто имел счастье понравиться ей. Думаю, она бы и с официантом переспала, будь он ей симпатичен. Смешно то, как она церемонно соблазняла его, полагая, что имеет дело с султаном-миллиардером (ибо миллионов для Зули было недостаточно), которого могут оскорбить излишняя прямота и поспешность.

Вот когда я впервые подумал о том, что при благоприятном стечении обстоятельств Зули могла бы переспать и со мной.

Зули способна была спать с кем угодно, если скучала или если связь гарантировала получение хороших денег, признания или хотя бы драгоценностей в подарок. Пожалуй, только я не укладывался в ее стандарты. Единственное объяснение, почему она снизошла до меня, вижу в том, что Зули нуждалась в личном лакее, который бы носил за ней сумки и всюду сопровождал ее.

Личные помощники у нее бывали и раньше, но долго никто не выдерживал, и не потому, что она увольняла их, — они уходили сами, и часто с жалобами на то, что супермодель позволяет себе рукоприкладство, используя в качестве орудия для битья самые неподходящие предметы, начиная от расчесок, туфель, теннисных ракеток и заканчивая мобильными телефонами, факсовыми аппаратами и вазами с цветами. Я уверен, что никто из них не лгал — однажды Зули швырнула в меня горшок с кактусом.

Но без помощника и сопровождающего она существовать не могла, что и толкнуло ее в мои объятия. Вероятно, Зули даже была убеждена, что я чем-то могу быть ей полезен.

— Ты такой надежный, Чарли, — повторяла она. — Ты моя спасительная скала в бурном море…

Я действительно готов был оказать ей помощь и поддержку. Большинство сотрудников агентства терпеть не могли Зули за скверное обращение, но я находил девушку забавной, и для меня было развлечением оказывать ей мелкие услуги.

— У нее типичная звездная болезнь, — сказал мне как-то Роман, — она способна разбудить тебя ночью телефонным звонком и попросить принести молочный коктейль или сигареты.

Первая наша ночь была неожиданностью для нас обоих. Но в то же время она лишь внешне казалась таковой. Когда люди говорят о том, что «все получилось как-то внезапно и само собой», они чаще всего кривят душой — всякой сексуальной близости предшествует молчаливое обоюдное согласие. Нередко оно проявляется как интуитивное предчувствие или как секс, который воображаешь себе в мечтах, а затем реализуешь в жизни. Зули позвонила в одиннадцать вечера, но ее звонок не удивил меня.

— Чарли, дорогой, приезжай, мне нужно, чтобы ты передвинул мою кровать.

— Я приеду завтра с утра, — пообещал я.

— Нет, я не смогу на ней спать! Она стоит так, что меня видно в окне, как на сцене. Чертова квартира…

— Задерни занавески.

— Их еще нет.

— Тогда погаси свет. В темноте никто ничего не увидит.

— Нет, это невозможно, я не усну, если перед сном что-нибудь не почитаю.

Она, конечно, врала. Я точно знал, что Зули не читает ничего, кроме телепрограммы.

— Посмотри телевизор.

— Ну да… и тогда все будут меня видеть. Он ведь освещает всю комнату.

— Почему ты решила, что кто-то будет на тебя смотреть?

— Ты дурак или притворяешься? За мной вечно гоняются с фотоаппаратами. Наверняка они следят за моими окнами, потому что ходят слухи, будто я сплю с Бобби де Ниро.

— И ты с ним спишь?

— Нет. А ты его знаешь?

— Нет.

— Пожалуйста, Чарли, приезжай, помоги мне, умоляю!

Я приехал к полуночи и застал ее в пижаме. Некоторое время занимался перестановкой мебели, до тех пор пока Зули не удовлетворилась результатом. Наконец она запрыгнула на кровать как ребенок, счастливый оттого, что исполнили его каприз.

— О, вот и отлично!

— Я рад.

— А ты уверен, что сейчас нас никто не видит?

— Никто, можешь не сомневаться.

— Надеюсь. За мной все кругом шпионят.

— Что-нибудь еще нужно сделать?

— Хочешь меня трахнуть?

Я чуть не брякнул «нет». Вообще-то любопытно посмотреть, как бы она отреагировала на мой отказ. Но позволить себе разозлить ее и приобрести в лице Зули врага я не мог, несмотря на отсутствие влечения к ней. К тому же я изрядно устал и не слишком стремился провести бессонную ночь в бесконечных сексуальных экспериментах. Видя мое замешательство, она сбросила пижаму, и я подумал, что, пожалуй, не стоит пренебрегать таким случаем. Зули действительно была очень хороша.

Она твердила, что находит меня невероятно сексуальным, мол, никогда еще не получала такого удовольствия, хотя имела бездну любовников, и напоследок даже добавила, что еще никогда не встречала настолько умного мужчину, как я.

Меня это слегка удивило и даже заставило призадуматься — неужели я умнее президента Соединенных Штатов? Поговаривали, что Зули была с ним в то время, пока первая леди находилась с визитом в Японии. Но в любом случае ее слова мне льстили. Я был умнее всех тех знаменитых афроамериканцев, что побывали в ее постели, и умнее рок-звезд, с которыми она крутила романы.

Меня возбуждали не только ее губы и тело, но и умение убеждать партнера в том, что хотя бы на одну ночь он для нее единственный и неповторимый.

К тому же Зули очень бурно выражала свои восторги в то время, пока мы занимались любовью. Я только и слышал ее вскрики и шепот у себя над ухом:

— О да! Да! Так! Не останавливайся! О, милый! Давай, еще! Папочка!

«Папочка» — это слово имело для нее какой-то скрытый сексуальный смысл. Она называла меня так только в постели. Но я не находил ничего особо приятного в этой странной привычке.

Словарный запас Зули, имеющий отношение к сексу, не отличался разнообразием, но мне приходилось иногда слышать, что к людям старшего возраста, видимо, оказывающим ей протекцию, она обращалась в зависимости от пола — «папуля» или «мамуля». Иногда «мамулей» Зули называла и женщин, которые не настолько стары, чтобы годиться ей в матери. Что же касается «папули», у меня закралось подозрение, что в этом крике выражалось ее подсознательное отношение к мужчинам в целом — многих своих любовников, особенно очень богатых, она скорее предпочла бы видеть спонсорами, а не сексуальными партнерами, и именно поэтому непроизвольно пыталась пробудить в них сугубо отцовские инстинкты, которые бы стимулировали в них желание подарить ей новую машину или виллу.

Но несмотря на слишком аффектированное состояние в моменты секса, Зули нельзя было назвать открытой. В молодости я имел разнообразные сексуальные связи, подарившие мне немалый опыт общения с людьми, и, по моим наблюдениям, интимная близость часто подталкивала человека к исповедальным настроениям или хотя бы к большей искренности. С Зули все было иначе — после того как оказался с ней в постели, я понял, что знаю о ней меньше, чем раньше, а чуть позже у меня и вовсе появилось ощущение, что не имею ни малейшего представления о том, кто она такая.

Загрузка...