Жаркий приказ босса (СИ)

глава 29

Тишина, повисшая после его слов, не неловкая. Она насыщенная, густая, как сам эспрессо в моих руках. Я делаю глоток кофе, пытаясь скрыть дрожь в пальцах. Он идеален. Точно такой, как я люблю.

— Спасибо, — мой голос звучит чуть хрипло. — Вы прям угадали. Именно то, что сейчас нужно.

Я пытаюсь держаться ровно, не терять уверенности, но исходящая от Павла невидимая волна обнимает и заключает в сладкий плен, из которого совершенно не хочется вырываться.

Он тянется за круассаном, передаёт его мне, и его пальцы намерено, почти демонстративно, задерживаются на моих. Неслучайное касание. Вызов. Приглашение.

— Как прошла ночь? Вам удалось найти номер? — спрашиваю я, чувствуя, как горят щёки под его пристальным взглядом.

— Меня заселили этажом ниже, но я так и не смог заснуть, — он отпивает кофе, его глаза не отрываются от меня, в них нет ни казни, ни паники, есть только решимость. — Я всё обдумал, Виктория. Каждую секунду вчерашнего. Каждую свою ошибку. И каждую твою реакцию.

Он говорит «ты». Сознательно. Без попыток поправиться. И в этом «ты» — не просьба, а констатация факта. Так теперь будет.

— Я не буду извиняться снова, Вика. Слова ничего не изменят. — Он отставляет стакан и делает то, чего я не ожидаю, медленно встаёт с кресла и садится на край кровати, пространство между нами резко сокращается, моё сердце замирает и, кажется, больше не бьётся. — Я покажу тебе то, что хочу тебе предложить. Начиная с этого утра. С этого кофе.

Не могу пошевелиться, прижатая к подушкам его волей и своим собственным внезапным желанием не сопротивляться.

— И что же вы мне покажете? — слышу я свой шёпот.

— Тебе уже не терпится увидеть? — улыбается он, и его рука медленно, давая мне время отстраниться, поднимается к моему лицу, но не касается меня, а лишь проводит пальцами в сантиметре от кожи, повторяя контур щеки. — И я никогда не повторю того, что было вчера. Потому что я не хочу тебя больше пугать. Я хочу настоящую Вику. Мне нужна ты, такая, какой я вижу тебя сейчас. Спокойная, понимающая, желающая. Та, что смотрит на меня смело и не отводит глаз, хотя могла бы уже давно закричать или вовсе убежать прочь.

Его слова лишают меня дара речи. В них нет неуверенности. Есть оголённая правда, от которой кружится голова. Это не вопрос. Это заявление.

— Я… я не знаю, что даже вам ответить, — пытаюсь я хоть что-то сказать, но он перебивает меня.

— Не «вам», а «тебе», — поправляет он мягко, но настойчиво. — И ты можешь ничего сейчас не отвечать, мне будет достаточно того, что ты меня не выгоняешь, а разрешаешь остаться рядом. Я допустил чудовищную ошибку. Я готов её исправить. Мне нужна именно ты.

Его рука, наконец, касается моей щеки. Ладонь тёплая, шершавая, невероятно реальная. Всё во мне замирает, а потом сдаётся. Капитулирует. Я непроизвольно прижимаюсь к его ладони, закрываю глаза. Это не поражение. Это облегчение.

— Я боюсь, — снова шепчу я, но теперь это признание не столько ему, сколько себе.

—Знаю, — голос Павла звучит прямо над моим ухом, он наклоняется ко мне. — И я не трону тебя, пока ты сама не разрешишь. Но позволь мне быть рядом. Позволь приходить каждое утро. Кофе. Круассаны. Цветы. Всё, что захочешь.

Я открываю глаза и вижу его очень близко. Его взгляд твёрдый, но в глубине та самая уязвимость, что заставляет моё сердце сжиматься. Он не просит. Он предлагает. На своих условиях. Я могу либо согласиться, либо отказаться.

Я медленно отстраняюсь, нельзя же так быстро показывать ему своё состояние, хотя я бы сейчас с большим удовольствием дала волю своему безудержно бьющемуся сердцу и раскрыла губы для поцелуя. Почему он такой… притягательный?

— Хорошо, Павел, — выдыхаю я. — Я разрешаю вам быть рядом. И я не буду вас прогонять.

А как хочется сказать «обними меня крепче, пожалуйста».

На его губах появляется не улыбка, а выражение глубокого, бездонного облегчения. Он не целует меня. Он просто опускает лоб на моё плечо, и я чувствую, как напряжённые мышцы его спины, наконец, расслабляются. Мы сидим так, в лучах утра — он, склонившийся надо мной, и я, позволившая себя пленить.

Долгие минуты близости, и я чувствую, как его дыхание выравнивается, а моё собственное сердце постепенно успокаивается. Это объятие без объятий: его лоб на моём плече становится нашим первым настоящим миром. Без слов, без страсти, только тихое доверие.

Наконец, он поднимает голову.

— Сейчас ещё не слишком жарко, прогуляемся по побережью?

Это не вопрос. Это мягкое, но твёрдое предложение. Шаг вперёд. Настоящий, в свете дня.

Я просто киваю, словно он вытягивает меня из кокона постели и утренних тревог.

— Хорошо, — соглашаюсь я несмело. — Давай.

Павел встаёт с кровати, и я чувствую мгновенную потерю его тепла.

— Я подожду тебя в коридоре, — говорит он, и в его интонации ясно: он даёт мне пространство, но не отступает. — Собирайся спокойно, не торопись.

Демидов выходит, тихо закрывая за собой дверь, а я остаюсь одна. Комната снова наполняется тишиной, но теперь она уже не давит. Она обещает что-то новое. Я быстро собираюсь, надеваю лёгкое платье, поправляю волосы. В зеркале на меня смотрит девушка с сияющими глазами и лёгким румянцем на щеках. Она почти незнакома.

Когда я открываю дверь, Паша стоит, прислонившись к стене напротив. Он отталкивается и выпрямляется, его взгляд скользит по мне, быстрый, оценивающий, полный одобрения.

— Готова? — спрашивает он.

— Готова.

Мы идём по коридору к лифту, спускаемся в холл и выходим на залитую утренним солнцем набережную. Здесь Павел естественно, без тени сомнения, протягивает мне свою ладонь.

Я на секунду замираю, глядя на его открытую руку. Это момент истины. Разрешить — значит сделать наш шаг видимым для всего мира. Разрешить — значит окончательно капитулировать.

Я кладу свою руку в его. Мужские пальцы смыкаются вокруг моих, тёплые, сильные, уверенные. Это не хватка собственника, какая была вчера. Это обещание. Защита.

— Так лучше, — тихо говорит он, не глядя на меня, а всматриваясь в морскую даль.

Мы идём вдоль кромки воды. Прохладный бриз играет полами моего платья, солнце ласкает кожу. Паша не говорит ничего. Просто идёт рядом, его рука — моя единственная связь с реальностью, которая кажется вдруг невероятно хрупкой и невероятно прекрасной. И в этом нашем утре, под шум прибоя, я понимаю, что моя капитуляция — это не поражение. Это самое смелое решение в моей жизни. И я не жалею ни о чём.