Жаркий приказ босса (СИ)

глава 30

Он молча ведёт меня по узкой тропинке, огибающей скалы, и мы выходим в маленькую, почти круглую бухту, спрятанную ото всех. Здесь растёт несколько кривых пальм, отбрасывающих на песок ажурную тень, а вода кажется невероятно прозрачной.

Павел останавливается, окидывая взглядом это уединённое место. Затем его пальцы отпускают мою руку, и он начинает расстёгивать пуговицы своей светлой льняной рубашки. Я замираю, наблюдая за его движениями. Он снимает рубашку, и на мгновение солнце золотит кожу его плеч и спины. Он аккуратно расстилает её на самом чистом участке песка под пальмами.

— Присаживайся, — тихо говорит он, поворачиваясь ко мне. В его глазах — не вызов, а спокойная, почти отеческая забота. — Песок ещё прохладный.

Я молча опускаюсь на мягкий лён, всё ещё хранящий тепло его тела. Он садится рядом, но не на рубашку, а прямо на песок, слегка согнув колени. Мы сидим так несколько минут, просто глядя на море. Тишина кажется не давящей, а наполненной смыслом. Я чувствую, как напряжение постепенно уходит из его плеч. Наконец я наклоняюсь и расстёгиваю ремешки своих сандалий. Песок оказывается действительно прохладным и шелковистым. Павел, заметив мой жест, тут же следует моему примеру, снимая мокасины и носки. Его босые ноги, большие и сильные, погружаются в песок рядом с моими.

— Спасибо, — его голос звучит глуховато, нарушая покой бухты. — За то, что ты здесь.

— Мне некуда бежать, — отвечаю я, глядя на его профиль. — От себя не убежишь.

Он кивает, не отводя взгляда от горизонта.

— Я тоже долго от себя бежал. Прятался за отчётами, сделками, за этой маской… Иначе можно сойти с ума.

Я молчу, давая ему говорить, чувствуя, как к горлу подступает комок. Я знаю, что сейчас услышу что-то важное. То, что объяснит всё.

— Со мной когда-то была… другая женщина, — он делает паузу, подбирая слова. — Лена. Мы поженились молодыми. У нас были планы. Все эти глупости про дом, детей, совместную старость… — он горько усмехается. — Однажды утром я проснулся, а она… не проснулась. Тромб. Мгновенно. Абсолютно здоровая, полная сил… Вот так. Никто не ожидал. Никто.

Его голос срывается. Он отводит взгляд, но я вижу, как напряглась его челюсть, как он изо всех сил старается сохранить самообладание. Моё сердце разрывается от жалости. Я прижимаюсь к его плечу, молча, давая понять, что я здесь.

— После этого… я перестал пускать кого-либо близко. Зачем? Чтобы снова пережить эту боль потери? Чтобы снова однажды проснуться в пустой постели? — он качает головой. — Я нашёл другой выход. Работа. Минимализм в общении. Мимолётные связи, которые ничего не значат. Это было безопасно. Но это была не жизнь. Это было существование в режиме ожидания… конца.

Он поворачивается ко мне, и его глаза, налитые болью, ищут в моём взгляде понимание.

— А потом появилась ты. С твоим упрямством, твоим умом, твоими глазами, в которых нет ни капли фальши. Ты вломилась в моё безопасное, мёртвое пространство как ураган. И я испугался. Испугался так, что готов был сломать всё, лишь бы оттолкнуть тебя, вернуть всё как было. Потому что желать тебя — значит снова согласиться на риск. На возможность этой адской боли.

Он замолкает, и тишину заполняет только шум моря. Я поднимаю руку и касаюсь его щеки, проводя пальцем по жёсткой щетине.

— Я не Лена, — тихо говорю я. — И ты не тот испуганный молодой парень, которым был тогда. Мы не можем гарантировать друг другу завтрашний день. Никто не может. Мы можем гарантировать только сегодня. Этот закат. Эту минуту.

Он закрывает глаза, прижимая свою ладонь к моей руке на его щеке. Кажется, всё его тело вздрогнуло от какого-то внутреннего освобождения.

— Я знаю, — выдыхает он. — Я созрел. Я больше не хочу прятаться. Я устал от одиночества. Я скучаю по… по простым вещам. По тихим вечерам. По взгляду, в котором можно утонуть. По искренности. Я хочу попробовать. С тобой. Если ты… если ты готова принять всё это. Моё прошлое. Мои страхи. Все мои трещины.

В его голосе — не мольба, а достоинство человека, который прошёл через ад и нашёл в себе силы сделать выбор в пользу жизни.

Я не отвечаю словами. Я приподнимаюсь и мягко, очень бережно, прикасаюсь губами к его губам. Это не страстный поцелуй. Это печать. Обещание. Принятие.

Когда я отдаляюсь, в его глазах стоят слёзы. Он не стыдится их. Он смотрит на меня, и в его взгляде я впервые вижу не бурю, а тихий, беззащитный мир. Он обнимает меня за плечи, и я прижимаюсь к нему, слушая, как его сердце бьётся в такт прибою. Мы сидим так, может, пять минут, может, полчаса. Время теряет смысл.

И вот из кармана его брюк, раздаётся резкий, настойчивый виброзвонок. Звук такой чужеродный в этой идиллии, что я вздрагиваю. Павел напрягается всем телом. Его плечи, только что расслабленные, снова становятся жёсткими. Он не двигается несколько секунд, словно надеясь, что звонок прекратится. Но он не прекращается. Требуя ответа.

Павел медленно, с неохотой, отпускает меня.

— Прости, — хрипло говорит он. — Это… это аудиторы. Я должен.

Он достаёт телефон, и его лицо меняется. Исчезает уязвимость, мягкость. Взгляд становится собранным, острым, каким я видела его на тысячах совещаний. Он — Павел Демидов.

— Алло? — его голос снова обретает стальные нотки, но я слышу в нём усталость.

Он слушает, и его брови медленно сходятся. Я вижу, как загораются жёсткие огоньки в глубине глаз.

— Да, я вас слушаю… Понятно. Нашли? Серьёзные суммы? Хорошо. Присылайте всё на почту. Через час на связи.

Он кладёт телефон на песок и проводит рукой по лицу. Возвращается ко мне, но прежней лёгкости уже нет. Между нами висит тень того звонка.

— Главный бухгалтер, — коротко говорит он. — Провела несколько крупных операций, которые я не санкционировал. Вывели деньги через фирмы-однодневки.

Он смотрит на меня, и в его глазах я вижу смесь досады, злости и… извинения. Извинения за то, что реальность так грубо ворвалась в наш хрупкий мир.

— Мне нужно заняться этим. Сейчас.

Я киваю понимая. Его империя, которую он строил все эти годы, дала трещину. И он не может это игнорировать. Он снова начальник, босс, несущий ответственность.

— Я понимаю, — тихо говорю я.

Он берёт мою руку, и его пальцы сжимают её с новой силой — не нежностью, а необходимостью ощутить связь с тем, что стало вдруг важнее любых денег.

— Это ничего не меняет, Вика. Ничего. Понимаешь?

Но в воздухе уже висит невысказанный вопрос: а сможет ли он совместить эту новую, хрупкую часть себя с той железной необходимостью, которой является его работа? Сможем ли мы?