Женщины его жизни

АННАЛИЗА НА РАЗВАЛИНАХ МИЛАНА

Аннализа совершила путешествие из Палермо в Милан, с пересадкой в Риме, на американском «Боинге-29». Стояло лето 1945 года. Война была окончена, над грудой развалин воцарился мир.

Филип встречал жену и сына в аэропорту Тальедо. Аннина и Аддолората, старая и молодая камеристки баронессы, были напуганы путешествием по воздуху, Аннализа потратила немало сил, убеждая их, что покинуть самолет во время полета невозможно.

Зато маленький Бруно был доволен. Поцеловав жену, Фил взял его на руки. Малыш смотрел на него с любопытством и тянулся поиграть пестрыми орденскими ленточками на мундире. Филип тем временем обратился к сыну по-английски.

– Но ребенок совершенно ничего не понимает, – заметил он в тревоге.

– Он не понимает по-английски, милый, – вступилась за него мать. – Если ты заговоришь с ним по-итальянски, увидишь, какой он умный.

– Но он должен знать английский! – возмутился Филип. – Это его родной язык!

– Бруно уже знает два языка, – с гордостью сообщила Аннализа. – Он прекрасно понимает сицилийский диалект, не говоря уже об итальянском. Просто поразительно в столь раннем возрасте. Дай ему время, и он выучит английский.

Филип воспринял ситуацию с точки зрения национальной гордости, то есть наихудшим из всех возможных способов.

– You are american, – сказал он, обращаясь к ребенку. – Ты американец! Do you understand? Понятно? American. Запомни это! A-m-e-r-i-c-a-n! – Он добился того, что Бруно расплакался в голос, не столько из-за непонятных слов, пробуждавших, как и разноцветные ленточки, его любопытство, сколько из-за властного и сердитого тона, каким они были сказаны. Он потянулся к матери в поисках защиты.

– Для полного счастья американцам непременно нужно устроить бомбежку, – возмутилась Аннализа. Они сели в большой армейский «Форд», машина сразу же тронулась. Бруно продолжал плакать.

– Я не хотел его расстраивать, – смущенно оправдывался Филип.

– Но тебе это блестяще удалось, – немедленно отозвалась Аннализа. В машине, кроме них и шофера, никого не было, Аннина и Аддолората ехали следом в другой машине, в компании сержанта, сопровождавшего их во время путешествия.

– Ну же, малыш, – сказал Филип, пытаясь восстановить мир, – постарайся понять.

– Я вижу, у тебя мало опыта в общении с детьми, – улыбнулась Аннализа. – Он еще слишком мал, чтобы ответить. Он говорит только «мама», «деда», «тетя».

На самом деле лучше всех других малышу давалось имя Кало, но Аннализа мудро решила об этом умолчать.

– А «папа»? Он не говорит «папа»? – обиделся Филип.

– Имей терпение, Фил, он тебя еще не знает.

Это было слабым оправданием, на самом деле у нее не было ни малейшего желания обучать сына этому слову.

– Я не хочу, чтобы его баловали, – нахмурился Филип.

Аннализа возмутилась:

– Прошу тебя, не говори глупостей! И не рассказывай мне сказки об итальянских мамашах и их избалованных детках.

Бруно уцепился пухлыми ручонками за шею матери. Он перестал плакать, но все еще смотрел на незнакомого мужчину испуганно.

– Не надо бояться, мой маленький, – Филип был удручен тем, что напугал сына. – Ты права, – признался он, – нам надо вместе учиться понимать друг друга, – и наклонился, чтобы поцеловать сына в макушку, покрытую густыми и удивительно светлыми волосами. Сказав себе, что у всех детей волосы светлые, Филип вдохнул запах невинности, чего-то сладкого и нежного, и обнял вместе жену и сына. – А у меня для вас сюрприз!

– Какой? – с любопытством спросила Аннализа.

– Ну, если я расскажу, это уже не будет сюрпризом.

Автомобиль направлялся к центру города. Аннализа в смятении глядела сквозь стекла машины на зияющие раны, нанесенные бомбардировками городским кварталам. В воздухе витал запах нищеты, люди выглядели подавленно.

Аннализа была в Милане перед самой войной, проездом в Лондон, куда направлялась вместе с отцом. Барон решил задержаться в Милане на несколько дней и навестить старого друга Филомено Бранкати, профессора права в Католическом университете, имевшего к тому же репутацию лучшего юриста в городе. У нее сохранились яркие и живые воспоминания о Милане, не потускневшие на протяжении всех этих лет.

Тогда отец познакомил ее с чистым, деловитым и энергичным городом, столь непохожим на ленивый, разморенный африканской летней жарой и беззащитный перед краткими набегами зимней непогоды Палермо с его хаотической застройкой.

Профессор Бранкати был много моложе ее отца. Высокого профессионального положения на Севере он добился не только благодаря прекрасной подготовке, но и в силу своих исключительных личных качеств.

Аннализа тогда познакомилась и с миланской невестой профессора Бранкати, красивой девушкой с непринужденными манерами по имени Клаудиа, дочерью строительного подрядчика. Клаудиа отнеслась к ней, тогда пятнадцатилетней девочке, с большим вниманием. Они вместе побывали на нескольких приемах, и Аннализа неизменно оказывалась в центре внимания: ее аристократическое происхождение вызывало живой интерес у представителей среднего класса.

Она попала в обстановку строгой элегантности, совсем непохожую на тяжеловесную роскошь, к которой привыкла на Сицилии, и поняла, что на Севере относятся к богатству с известной долей стыдливости, заключая его в подчеркнуто сдержанные формы, не лишенные, однако, изысканности. Проявление чувств тоже отличалось сдержанностью и редко проявлялось открыто. Аннализа немного робела и все же восхищалась такими обычаями.

И вот теперь, шесть лет спустя, вернувшись сюда уже не девочкой, а женщиной, она почувствовала, как ее сердце разрывается при виде горя, причиненного войной. С той же болью взирала она, вернувшись с отцом в Палермо, на руины палаццо на живописной улице Македа. Груда развалин – вот все, что осталось после бомбового удара от одного из прекраснейших дворцов, которым семья барона владела с XVII века.

Милан, казалось, постигла еще более тяжкая участь. Сколько зданий было разрушено! Сколько художественных ценностей безвозвратно утеряно! А главное, скольких людей, из тех, кого она когда-то знала, ей не суждено было больше увидеть!

У Аннализы было с собой письмо отца к его другу Бранкати, успевшему за истекшие годы жениться на Клаудии и обзавестись сыном Паоло. Во время войны Бранкати переехал с семьей в Варезе, но теперь все они вернулись обратно в Милан, и она радовалась возможности вновь повидать их.

Большой «Форд» пересек исторический центр города и въехал на улицу Манзони. Вскоре машина свернула в арку одного из особняков и остановилась во дворе, мощенном речной галькой.

– Почему мы здесь остановились? – спросила Аннализа, оглядываясь вокруг. Мощеный двор был ограничен с четырех сторон арочными портиками.

– Потому что это и есть сюрприз, – Филип вновь обрел доброе расположение духа.

– Двор и дом? В чем же тут сюрприз? – В затененном дворе воздух был не таким душным, как на улице.

– Но это твой дом, – с гордостью объявил Филип. – Это будет наш дом в Милане.

Аннализа не знала, что и сказать, она все никак не могла опомниться.

– Я должна сказать, что это чудо? – пошутила она.

– Скажешь, когда получше осмотришь дом. – Он помог Бруно вылезти из машины, и малыш, нетвердо держась на ножках, но зато твердо зная, куда направляется, качаясь из стороны в сторону, двинулся к каменной лестнице высокого крыльца справа от ворот.

– Бруно, – всполошилась мать, – ты куда?

– Оставь его, не волнуйся, – остановил ее Филип.

Бруно принялся карабкаться по ступеням.

– Бвуно… – пролепетал он, – Бвуно… дёма… – Филип откровенно расхохотался, обнажив великолепные зубы.

– Видишь, Аннализа? – ликовал он. – Малыш сразу понял, что это его дом.

Шофер, Аннина, горничная и сержант, успевшие тем временем подъехать, принялись выгружать багаж.

Филип протянул руку жене, и они вместе пошли следом за Бруно.

– Думаю, я заключил неплохую сделку, купив этот дом, – доверительно сообщил он. – Он принадлежит тебе и Бруно. Это будет ваш миланский дом. Мы проживем в Милане несколько месяцев. Меня назначили на административный пост. Ты довольна?

– Спасибо, Фил, – ответила она, с нежностью целуя его. – Это действительно чудесный сюрприз. – Поднимаясь по лестнице, они словно погружались в золотой полуденный покой прошлого века.

– Тебе и вправду нравится? – он искал подтверждения в ее глазах.

– Да, Фил. Это лучший подарок, какой только можно придумать, – она снова взглянула с восхищением на своего доброго мужа, который дарил ей все, что могло доставить ей радость, с первого дня знакомства. – Я рада быть здесь с тобой.

– А я рад это слышать, – его душа наполнилась детской радостью, сердце билось в груди так сильно, что его стук, казалось, был слышен всем. – Мне так хочется обнять тебя.

Но Аннализа быстро высвободилась из его объятий и кинулась к Бруно, который уже успел достигнуть лестничной площадки, встал на ноги и теперь готов был кубарем отправиться в обратном направлении. Она оглянулась на Филипа, и ее опять охватило чувство вины за неспособность ответить с должной теплотой на проявления его любви.

«Я буду хорошей женой, – поклялась она себе самой. – Я должна быть хорошей женой, ведь он этого заслуживает».

На пороге дома горничная в белом фартучке, по виду опытная и знающая свое дело, с аккуратно собранными на затылке в узел волосами, приветствовала Аннализу сердечно и почтительно. Она была молода, привлекательна и уверена в себе. С легким поклоном она сказала:

– Добро пожаловать, синьора.

Аннализа поздоровалась, присутствие молодой, приятной на вид женщины придало ей уверенности. Она вновь подумала с благодарностью об американском муже, сумевшем за несколько месяцев подготовить для нее удобное жилье, нанять прислугу для ведения хозяйства и обеспечить ее наилучшим образом в столь трудное время.

– Спасибо, дорогой, – сказала она, глядя на него с восхищением.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива. – Он нежно поцеловал ей руку и заглянул в лицо, недоумевая, почему после той, уже далекой, первой ночи ни разу не видел, как загорается в глазах жены огонь страсти. «В чем же я ошибся?» – спрашивал он себя.