Женщины его жизни

ЗУЛУССКАЯ СВАДЬБА

Бруно снилось, что он плывет по раскаленному воздуху навстречу темному облаку, сулящему желанную прохладу, но солнце, заливавшее комнату, светило ему прямо в лицо, и он проснулся. Яркие лучи слепили его, он невольно зажмурился и, заслонившись рукой от солнца, попытался освоиться в непривычной обстановке. По мере того как глаза привыкали к свету, перед его взором начали проступать пастельные тона обоев и элегантное убранство мансарды Маари.

От гибкого тела Маари, погруженной в сон, исходило успокаивающее тепло, оно золотилось в солнечных лучах. Бруно взглянул на нее с восхищением и всей грудью вдохнул ее тонкий, пьянящий аромат.

На сердце у него было легко, он ни о чем не сожалел. Он был молод, хорош собой, богат, успех улыбнулся ему во второй раз, а главное, он был влюблен.

Он потянул вниз штору, чтобы защитить сон Маари, но, обернувшись, увидел, что она проснулась и смотрит на него прекрасными янтарными глазами.

– Вот видишь, – нежно засмеялась она, – в любви можно обойтись и без постели.

– А я-то думал, что знаю все. – Он поцеловал ее в губы и ощутил ответное тепло и дрожь желания.

– Иди сюда, – сказал он, притянув ее к себе.

Они долго и нежно любили друг друга под горячими лучами солнца, шепча глупые, ничего не значащие слова, какими всегда обмениваются влюбленные. Их дыхание смешивалось, тела сплетались, потом, утолив желание, они замерли, утомленные и счастливые.

Они вместе встали под душ, чувствуя, как мощной поток воды вселяет бодрость в их расслабленные тела.

– Возьми вот это, – сказала Маари, протянув ему купальный халат. – Я приготовлю завтрак.

Бруно слышал, как она возится на кухне, а по всему дому растекается аромат свежего кофе. Сам он тем временем взялся за телефон. Любовь любовью, но жизнь диктовала свои законы, и с ними нельзя было не считаться. С делами следовало покончить безотлагательно.

Он набрал номер своей парижской квартиры на площади Фюрстенберг.

– Это Бруно, – сказал он крестному, снявшему трубку на том конце.

– Ты хоть понимаешь, что ты натворил? – набросился на него Кало. Последовали проклятья на сицилийском диалекте, произнесенные с ворчливой нежностью и выражавшие скорее облегчение, чем досаду.

– Говори яснее. – Бруно вытащил сигарету из пачки и зажег ее. Из кухни доносился приглушенный звон посуды, Бруно с наслаждением предвкушал предстоящий завтрак.

– Тут внизу полно журналистов, – объяснил великан. – Звонят по телефону, ломятся в дверь.

– Наша популярность растет. – Бруно старался обратить все в шутку.

– Даже дядя Джордж звонил из Вашингтона. Юсеф пришел, хочет поговорить с тобой.

– Скажи ему, чтобы подождал, – продолжал Бруно в том же беспечном тоне. – Умение ждать – отличительная черта арабов.

– Тебя искал банкир, – продолжал Кало. – Альфонс де Мартиньи считает, что ты должен ему кое-что объяснить.

– Это самое меньшее, что я ему должен, – нахмурился Бруно. Появилась Маари, неся на деревянном подносе кофе, масло, мед и поджаренный хлеб. Легкое белое льняное платье подчеркивало гибкость ее тела. – Я позвоню ему, – сказал он в трубку, одновременно улыбнувшись Маари и посылая ей воздушный поцелуй.

– Ты видел газеты? – спросил Кало.

– Нет, еще не видел, – помедлив, ответил Бруно.

– Они устроили жуткую свистопляску, – предупредил крестный.

– Такой рекламы я не искал, – Бруно изо всех сил пытался успокоить его.

– Что ж, по-твоему, я заварил эту кашу? – возмутился Кало.

– А может, ты завидуешь, – съехидничал Бруно. – Уж признайся, ты бы не прочь увидеть свою физиономию в газете.

– Бруно, дело обстоит серьезнее, чем ты думаешь.

Маари была полностью поглощена своим занятием: можно было подумать, что, намазывая ломти поджаренного хлеба маслом и медом, она совершает священный обряд, необходимый для выживания рода человеческого.

– Ты же сам меня учил, – напомнил Бруно крестному, – что несерьезных дел вообще не бывает.

Мальчик был упрям как мул, и Кало подумал, что спорить бесполезно.

– Где ты? – спросил он.

– Это не важно.

Аромат кофе, меда и поджаренного хлеба – все это благоухание первого завтрака, смешиваясь с запахом духов Маари, кружило ему голову.

– А что же, по-твоему, важно? – вскричал Кало, потеряв терпение.

– Послушай меня внимательно, крестный, – спокойно заговорил Бруно, – я не вернусь домой. Ты же понимаешь, это было бы безумием.

– Но нам надо увидеться!

– Увидимся сегодня вечером в ресторане на Лионском вокзале. – Ему очень нравилось это старинное, похожее на бонбоньерку заведение времен Первой всемирной выставки.

– Значит, ты ничего не понял, сынок, – вздохнул Кало. – Мы в осаде. Стоит мне нос показать из дому, они кинутся за мной, как свора гончих.

Бруно начал пить кофе и сразу почувствовал себя лучше.

– Они французы, – беспечно заметил он. – Когда придет время ужинать, они снимут осаду. И потом, не мне тебя учить, как уходить от слежки.

– Ладно, – согласился Кало, принимая вызов. Его гордость была задета.

– Прихвати с собой Юсефа.

– А как быть с банкиром? – Голос Кало звучал встревоженно.

– У него есть на то веские причины, – признал Бруно. – Но не беспокойся, я этим займусь, – он уже собирался повесить трубку.

– И последнее. – Кало удалось задержать его внимание. – Ты хоть знаешь, кто эта черная красотка, которую ты целуешь на первых страницах всех газет?

– Знаю, что она чудо, – Бруно лениво потянулся.

– Просмотри газеты, – посоветовал Кало, – и попытайся обдумать хорошенько все, что ты делаешь.

– Ладно, крестный, – сказал Бруно на прощание. – А ты не забудь о встрече на Лионском вокзале. Скажем, в десять.

Маари смотрела на него с мечтательным выражением, целиком поглощенная счастьем.

– Есть проблемы? – спросила она, продолжая делать бутерброды.

– Жизнь полна проблем, – философски заметил он.

– Как спалось?

– Великолепно, – улыбнулся он. – И все же я решил подарить тебе самую удобную кровать, какую только можно найти во Франции.

– Только сначала спроси меня, хорошо? – насмешливо сказала она.

Они съели хлеб с медом и выпили еще кофе.

– Хочешь поехать со мной? – предложил он.

Маари на минутку задумалась, взглянула на него, и нежная улыбка осветила ее лицо.

– Куда? – спросила она.

– В такое место, где мы могли бы тихо и мирно побыть вдвоем и где нас никто не потревожит. – Он думал о палаццо в Пьяцца-Армерине и о вилле Сан-Лоренцо.

– А такое место есть? – недоверчиво спросила она.

– Сперва проверь, потом поверь.

Он поднялся и вновь огляделся. Яркое солнце оживляло обстановку мансарды и золотило кожу девушки.

– Если наша встреча была случайной, – сказала Маари, – то давай покончим с этим. Мне кажется, это самое подходящее место, чтобы расстаться без слез.

Сердце Бруно было переполнено воспоминаниями о пережитом блаженстве и надеждами на будущее счастье.

– Я еще сам не понимаю, что чувствую, Маари, – честно признался он.

Она кивнула:

– Когда поймешь, дай мне знать.

Захватив поднос, она вернулась в кухню.

Бруно снял телефонную трубку и набрал номер отца Клодин. Он никогда не бросал дела, не доведя его до конца. Сейчас он ожидал проявлений законного возмущения, однако Альфонс де Мартиньи заговорил с ним как-то особенно мягко.

– Поздравляю, Барон, – начал он. – Ты хотел получить все и добился своего. Теперь у меня нет сомнений. – В его голосе не было ни малейшего признака иронии. – Ты далеко пойдешь.

Бруно был озадачен.

– Мне очень жаль, – извинился он. – Все случилось по моей вине.

– По твоей вине? – банкир повысил голос.

– Я случайно встретил эту девушку, – попытался объяснить Бруно. – Поверьте, в этом не было ничего преднамеренного.

– Такие случайности бывают только в кино, – возразил де Мартиньи с горечью и невольным восхищением в голосе. – Я себя спрашиваю, чего в тебе больше: изобретательности или цинизма. Впрочем, и то, и другое необходимо человку, избравшему нелегкую карьеру предпринимателя.

Барон почувствовал, что зашел в тупик.

– Просто я не думаю, что я подходящий жених для Клодин, – признался он.

– Подходящий жених для моей дочери, – согласился банкир, – наверное, еще не родился. Думаю, я тоже виноват, что она такая, а может быть, все дело в том, что она росла без матери. Моя дочь – это мое несчастье, и тут уж ничего не поделаешь. С тобой ничего не вышло, с другими тоже не выйдет. Я тебя не упрекаю за твое решение и даже за образ действий. Цель оправдывает средства. Может быть, ваш Макиавелли [79] имел в виду не совсем то, что мы ему приписываем, когда пытаемся толковать его философию, но там, где речь идет о бизнесе, эта формула идеально характеризует положение дел. Я восторгаюсь твоей дальновидностью и не осуждаю твой циничный поступок. Я даже восхищаюсь тобой. Но ты прекрасно понимаешь, что с этой минуты наши деловые отношения прерываются.

– Да, я понимаю. – На мгновение в нем заговорило наследственное пренебрежение баронов Монреале к деньгам; он было подумал, что можно сделать широкий жест и перевести прибыль от сделки с Бурхваной на счет Клодин, однако, вспомнив о жестоких законах бизнеса, которым его научили Брайаны, отказался от этой мысли.

– Если бы ты выбрал любую другую женщину, – продолжал банкир, – я поддержал бы твое решение и наши отношения не были бы прерваны. Но тебе мало было золотых яиц, тебе хотелось заполучить и курицу, которая их несет. Верный ход ты сделал или нет, не знаю. Что ж, забирайте ваши алмазы, но помни: мой банк никогда больше не будет вести никаких дел с Бурхваной.

Изумление помешало Барону ответить на прощальные слова де Мартиньи. Он услышал щелчок повешенной банкиром трубки.

– Почему он сказал «ваши алмазы»? – недоумевал он.

Маари предстала перед ним улыбающаяся и счастливая. Две капли света, подвешенные на золотых цепочках, сверкали у нее в ушах.

– Я готова, – пропела она. – Идем?

Бруно с грубоватой нежностью взял ее за плечи.

– Прежде, чем я прочту об этом в газетах, – спросил он, – можешь ты мне сказать, кто ты такая?

Пристально поглядев на него с поразительным спокойствием, она ответила:

– Я Маари Умпоте, дочь князя Асквинды, президента Бурхваны.

На мгновение Бруно просто потерял дар речи, а затем откровенно и безудержно расхохотался, крепко обнимая ее.

– Не циник и не делец, – торжествующе объявил он, покачав головой. – На этот раз меня можно назвать просто избранником судьбы.

– А ее орудием стала я, – добавила она. – Идем, Барон? – Она взяла его под руку.

– Идем, принцесса, – подхватил он, направляясь к дверям.

Бруно и Маари провели несколько незабываемых дней в Париже, а затем улетели в Умпоте, где сочетались браком по древнему зулусскому обряду. Барон Монреале стал экономическим советником князя Асквинды и защитником независимости маленькой Бурхваны.