Женщины его жизни

ДОМА

Кало не мог припомнить такой теплой погоды в начале ноября с далекого 1943 года, когда Аннализа вышла замуж за американца.

Плоды в апельсиновых рощах впитывали свет послеполуденного солнца, бросая золотые отблески на зеленую листву. Опьяняющий аромат свежих фруктов разливался в прозрачном воздухе, ветви ломились под тяжестью сочных апельсинов, ждущих сбора урожая.

Кало ехал с виллы Сан-Лоренцо, направляясь в Палермо, чтобы забрать Бруно: мальчик учился в последнем классе начальной школы. Он осторожно и неторопливо вел недавно купленный бароном темно-красный «Эм-Джи» [65] по дороге, петлявшей среди апельсиновых рощ. Новая игрушка доставляла Бруно неистовую радость, он запрыгивал в огромную машину, как акробат, не открывая дверцы: этот трюк он видел в кино. Потом он принимался упрашивать Кало как следует нажать на акселератор, ему нравилось ездить в открытой машине на большой скорости, когда ветер трепал его волосы. Кало неохотно соглашался.

Старый барон, суровый со всеми, был более снисходителен к Кало, но предупредил, что в осеннее время следует прекратить гонки на «Эм-Джи». Однако в этот ноябрьский день воздух был теплым, а солнце ослепительным.

– Еще только один разок, дон Пеппино, – попросил Кало. – Малышу это нравится. Погода хорошая.

Добродушно улыбаясь, старик покачал головой.

– Смотрите, не попадите в беду, – сказал он, намекая на тайный сговор между Кало и его внуком.

– Вы же меня хорошо знаете, – Кало был совершенно равнодушен к автомобилям и, если был один, никогда не превышал восьмидесяти километров в час, отступая от своих правил, только чтобы доставить удовольствие Бруно.

Проезжая вдоль апельсиновых рощ, он еще больше сбросил скорость в желании полюбоваться прекрасным зрелищем и понаблюдать за кипевшей вовсю работой по сбору урожая.

В тот день нечто необычное привлекло его внимание. Бригадир стоял на обочине дороги и был поглощен разговором с человеком, который показался Кало чем-то смутно знакомым. Он не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах видел его раньше, сохранилось лишь общее впечатление, неприятное ощущение. В нем говорил инстинкт животного, чующего в воздухе запах опасности. Лицо и образ промелькнули со скоростью кинокадра. Сигнал тревоги умолк, осталось одно лишь досадное воспоминание.

У дверей школы Бруно, рассекая громкоголосую толпу детей и торопливо прощаясь с друзьями, швырнул в багажник свой портфель, запрыгнул в машину рядом с Кало и в знак приветствия коснулся губами его щеки.

– Следуй за этой машиной, – бросил он отрывисто, подражая детективам из американских фильмов.

Кало был на седьмом небе и стартовал как ракета.

– Жми на газ! – торопил его Бруно.

Обратный путь оказался коротким и беззаботным.

– Так нам ни за что не взять «Гран-при», – жалобно протянул Бруно, – ты ползешь как черепаха!

Свернув на шоссе, идущее вдоль апельсиновой рощи, Кало еще больше замедлил скорость.

– Надо кое за чем присмотреть, – оправдывался он.

Они обогнали два грузовика, груженных ящиками с апельсинами, потому что Бруно нравилось обгонять другие машины, но главное, чтобы не дышать выхлопными газами.

– Куда ты смотришь? – полюбопытствовал Бруно.

– Смотрю, как идет работа. – Они проезжали то место, где он видел бригадира, занятого разговором с человеком, чье появление встревожило его. Он вновь попытался вспомнить, кто же это такой, но безуспешно.

– Ты что, никогда не отдыхаешь? – спросил Бруно.

– Даже когда смотришь в оба, – принялся объяснять Кало, – рискуешь упустить что-то важное.

Он сбросил скорость, чтобы посмотреть, нет ли среди мужчин и женщин, собиравших апельсины, кого-то знакомого. Настроение у него все больше портилось. Что-то явно было не так, в этом он не сомневался.

У входа на виллу их ждала принцесса Изгро.

– Я ошибаюсь или вы действительно опоздали? – с тревогой спросила она, бросив взгляд на крошечные наручные часики.

Бруно выпрыгнул из машины и бегом бросился ей навстречу.

– Кало все еще живет во времена карет! – воскликнул он, с восторгом обнимая ее. – Как я рад тебя видеть, крестная!

Они не виделись уже несколько недель.

– Ты же знал, что я ездила в Париж, разве нет? – Ей было приятно, что сын Аннализы тоже называет ее крестной.

– Ты мне все расскажешь, да? – Ему интересно было послушать новости, а кроме того, он рассчитывал на подарок.

– Я тебе все расскажу о своем путешествии, – пообещала она, но никаких более конкретных и наглядных заверений мальчик так и не дождался. – А теперь давай поспешим. Твой дед ждет тебя, чтобы вместе выпить чаю, – чаепитие было одним из священных семейных обрядов.

Кало догнал их, неся портфель Бруно, и они вместе вошли в дом. Традиционная чашка чаю служила старому барону, кроме всего прочего, еще и предлогом хоть ненадолго удержать возле себя непоседливого внука, усвоившего в свои десять лет привычку совершать длительные верховые прогулки, которые держали деда в постоянной тревоге.

Чаще всего его сопровождал Кало, но иногда он бывал занят по хозяйству, а мальчик не желал отказываться от любимого занятия только из-за отсутствия провожатого.

Бруно вихрем ворвался в гостиную, обнял деда и звонко чмокнул его в щеку, пахнущую лавандой. Барон покраснел от удовольствия, не в силах устоять перед столь бурными проявлениями любви.

– В один прекрасный день ты упадешь и разобьешься, – упрекнул он внука.

– Я мастер падений! – горделиво парировал мальчик.

– Не стану спорить, – согласился старик. Он перешагнул рубеж шестидесятилетия, сохранив отличную физическую форму, разве что волосы и густые брови совершенно поседели. И лишь частые приступы хандры да усилившиеся беспричинные страхи свидетельствовали о том, что время не пощадило его. Трагическая гибель единственной дочери провела по его лицу глубокие морщины. Но взгляд барона начинал сверкать прежним задором, когда он глядел на внука, ставшего смыслом его жизни.

Усевшись за стол, Бруно с нетерпением дожидался, пока Аннина, совсем поседевшая и усохшая, не подаст с помощью принцессы чай на стол.

– Я уверен, что ты привезла мне из Парижа какой-нибудь подарок, – сказал он крестной, начисто позабыв о твердом решении не проявлять любопытства.

– Об этом потом, – ворчливо вмешался дед. – Прежде всего я хотел бы услышать, чем ты занимался сегодня в школе. – Рассказ о школе, доставлявший удовольствие старику, тоже являлся непременной частью ежедневного ритуала.

Для Бруно школа была веселым приключением, хотя он не любил писать под диктовку и решать задачи. Лучше всего ему давалось устное изложение.

– Сегодня было очень интересно, – принялся он рассказывать, не упуская из виду поднос со слоеными булочками, распространявшими дразнящий аромат ванили, который Аннина поставила на чайный столик.

– Ну-ка расскажи. – Старому барону очень хотелось услышать рассказ внука.

– Отец Роландо повел нас на виллу Джулия в ботанический сад.

Бруно посещал институт отцов-иезуитов. По мнению деда, они были строгими, но отличными воспитателями.

– Только не говори мне, что тебе это было в новинку. – Они много раз бывали там вместе.

– Но на этот раз со мной были мои товарищи и отец Роландо. – Оказавшись среди одноклассников, он как бы заново увидел это чудо. – Отец Роландо рассказал нам столько интересного! Оказывается, это памятник архитектуры XVIII века.

– Ну, конечно, – подтвердил барон, сетуя про себя, что не догадался рассказать об этом внуку.

– И еще он сказал, что вилла Джулия была названа в честь Джулии Гевары, супруги вице-короля.

– Гёте считал, что это – красивейшее место на земле, – вставил барон, внося свою лепту в беседу.

– Я тоже так думаю, – наивно ответил Бруно. – Но я не знал, что там растут все эти экзотические деревья, о которых говорится в романах Салгари [66]. Отец Роландо показал нам баньян, пагодную смоковницу, дерево Капок и зеленые араукарии.

Барон был восхищен способностью мальчика запоминать названия, даты, детали.

– В одной из теплиц, – продолжал тем временем Бруно, – растет священный лотос, тот, что изображается на статуях Будды. И еще мы видели чудные орхидеи, кофейное дерево и много тропических растений.

– Да, я вижу, ты сегодня провел день не без пользы, – прервал его барон, по опыту зная, что, если не остановить словесные излияния внука, чай остынет, пока Бруно будет читать лекцию о ботаническом саде. – А ну-ка проверим, – добавил он, – действительно ли эти булочки достойны внимания.

Бруно не заставил себя просить, схватил булочку и с полным ртом объявил:

– Очень вкусно!

Кало залпом проглотил свой чай и поставил на стол пустую чашку.

– С вашего позволения, дон Пеппино, – торопливо попрощался он.

– В чем дело? – барон заметил что-то странное.

– Незаконченная работа, – объяснил Кало. У него не шла из головы мысль, что на сборе апельсинов происходит что-то неладное, и он решил разобраться, что к чему.

– Ну ступай, – Джузеппе Сайева не стал докучать ему расспросами: Кало знал свое дело и пользовался полным доверием барона.

Бруно рассеянно кивнул ему: приближался момент сюрприза.

– А это мой подарок тебе, – объявила принцесса, вытащив из-за кресла большой сверток и протягивая его мальчику.

Бруно торопливо чмокнул ее, не сводя глаз с загадочного свертка. Торопливо вскрывая обертку, он чуть не опрокинул столик с чаем и булочками.

Барон поглядывал то на мальчика, то на принцессу. Они оба, хотя и по-разному, напоминали ему о неумолимом ходе времени. Ей было уже под шестьдесят, и она благоразумно отказалась от косметики, засунув в дальний угол шкафа свои платья с глубокими декольте и не прибегая к грубым уловкам, чтобы скрыть достойные уважения признаки зрелого возраста под театральной маской поддельной молодости.

Барон взглянул на нее с восхищением, пока Бруно возился с ленточками, которыми был перевязан подарок.

– Твое общество доставляет наслаждение, – учтиво заметил он. – Ничего приятнее человек не может себе пожелать.

Принцесса признательно улыбнулась.

– Благодарю, – ответила она, растроганно глядя на него. – Только такой истинный аристократ, как ты, может заставить женщину моего возраста почувствовать себя молодой, не прибегая к грубой лести.

– Как Париж? – ностальгически вздохнул он.

– Полон воспоминаний, – она отпила чаю из чашки английского фарфора. – Немного постарел, но по-прежнему очарователен.

– Как ты, – вставил он с легким поклоном.

– Как мы, – уточнила она с едва заметной грустью в голосе.

Она возобновила традицию раз в год ездить в Париж к старой подруге Коко. Времена изменились: она больше не имела возможности закупить целый гардероб, приходилось ограничиваться несколькими платьями.

– Мы теперь так надолго расстаемся, – пожаловался барон.

– Может быть, поэтому наши встречи столь приятны и так много значат для нас, – со времени отъезда Аннализы в Калифорнию ее присутствие в доме барона Сайевы было лишено официального оправдания.

– Ты выбрала свободу, чтобы прожить свою вторую молодость, – пошутил он.

– Свобода ко многому обязывает, – ей пришлось вновь открыть палаццо на улице Руджеро Седьмого в Палермо и пойти на значительные расходы по его содержанию. Она занимала только один этаж, но жизнь сильно подорожала, а семейное состояние таяло, хозяйство не приносило дохода.

– Этот дом – твой, – сказал барон с тайной надеждой.

В глазах принцессы промелькнула легкая улыбка.

– «Никогда не возвращайся на место преступления», – провозгласила она с шутливой важностью.

И все же с тех пор, как Бруно вернулся из Америки, она вновь начала проводить большую часть свободного времени рядом с бароном и его внуком.

– Бруно нуждается в женской заботе, – рискнул продолжить барон. – Мы с Кало не можем заменить ему… – он хотел сказать «заменить ему мать», но оставил фразу незаконченной. Всякое упоминание об Аннализе вызывало у него боль и усугубляло горечь утраты.

– Ты мне очень дорог, Пеппино, – заверила она. Кто знает, были бы они столь же счастливы вместе, если бы теперь наконец решили пожениться?

Восторженный крик Бруно прервал разговор. Мальчик восхищенно рассматривал подарок тети Розы, наконец-то освобожденный от упаковки. Это был прелестный миниатюрный кораблик на батарейках и управляемый на расстоянии. На корме и на носу на молочно-белом фоне было выведено изображение трилистника, а по борту шла золотая надпись: «Трилистник».

– Этот корабль сделан специально для меня! – выдохнул он в экстазе, узнав эмблему семьи.

– Совершенно верно, – подтвердила принцесса, радуясь вместе с ним. – Если ты опустишь его в бассейн фонтана, «Трилистник» поплывет. А ты сможешь управлять им, как захочешь.

– Дедушка, можно мне сейчас попробовать? – спросил Бруно, сгорая от нетерпения.

– Конечно, можно, – разрешил барон. – Только смотри не вымокни с ног до головы. Солнце уже садится, и во дворе не так уж тепло.

Бруно пошел к выходу, бережно прижимая к груди свое сокровище, но на пороге обернулся.

– Когда я вырасту, – торжественно объявил он, – у меня будет настоящий корабль. И он будет называться «Трилистником».

Он стремглав умчался в сад. Рассказ о путешествии в Париж его больше совершенно не занимал.