Едва надежда найти Асю мелькнула на горизонте, как её тут же размозжило словами Лиса, что машина числится в угоне.
В сотый раз складываю разрозненные обрывки информации, пытаясь впихнуть невпихуемое в логические рамки.
Утром не пошла на работу. Радостная…
То, что радостная — хорошо. Что со мной не поделилась — спорно. Допустим, у Аси были на то основания. Справедливые. Проехали.
Чем занималась весь день неизвестно. Помимо того, что собирала вещички. Там дел минут на десять с её-то гардеробом.
Шарпея оставила, хотя игрушка — память. Та ночь вообще выдалась особенной. Мне приходилось видеть раньше, как люди плачут от счастья, но тогда в железной кабинке на высоте птичьего полёта я и сам едва не пустил скупую слезу. Сердце она мне там выпотрошила, каждый закуток собой заполнила.
Любовь, она же как невесомость — в себе не уместишь. Она рвётся наружу мимолётными касаниями и неровными выдохами, а когда связь со своей парой теряешь, тебя же начинает рвать изнутри.
За каких-то пару часов я в клочья.
Брожу заводной игрушкой по комнатам, пытаясь уловить хотя бы запах. Хочу поймать за хвост наше вчера, но оно как туман просачивается сквозь пальцы. Асин голос не слышу и внутри всё трауром молчит. Сердце требует действий. Мозг тормозит.
Память на повторе проигрывает короткий текст записки. Уходит. От меня.
Свидетели поддакивают. Да, ушла, в обнимку. С улыбкой на лице.
Логику заклинивает. Последние факты не получается проглотить. Я слишком много времени потратил на Мишу и слишком мало был с ней по-настоящему рядом. Не физически, не мыслями о том, как её обезопасить, а просто рядом. Сам виноват. Показал быт как есть — без прикрас, со всеми недостатками. Ну не видел я смысла превращать отношения в аттракцион, пока на другой чаше весов её жизнь. Хотя меньше всего я хотел разочаровывать Асю. Если уж дал слово, я его держу. Это правило нас погубило. Молчание — всё, что у нас было и всё с чем я остался.
Почему она так поступила?
Почему так спокойно уходила с другим?
Реален ли вообще этот Миша?
А если да, то был ли таким отмороженным, как она меня убеждала?
Что я вообще о тебе знаю, Ася?
Ни-че-го.
Так неужели ты побоялась посмотреть мне в глаза и сказать, сколько весит моя невесомость?
В чём ты её измерила, родная? В лошадиных силах под дорогим капотом? В количестве скандалов? В потерянном времени? В чём?!
Прижимаю ладони к глазам. Тру, пытаясь собрать мысли в кучу. Рассыпаются.
Тупо смотрю на шарпея и виновато поворачиваю его мордой к стене. Мне становится так стыдно за свои мысли, что выжег бы каждую, как выжег те буквы на смятой записке. Чужие слова, бездушные буквы — чушь это всё. Правда всегда на поверхности. В глазах и в поступках. Ася могла сколько угодно молчать, но если говорила, то всегда была со мной честной.
Раз в обнимку шла, значит, так надо было. И хорошо, что улыбалась, иначе сейчас на стены лез бы, ища кого порвать.
Валюсь поперёк кровати, накрывая лицо её подушкой.
Время будто вспять поворачивает. Ася снова стоит в дверях моей ванной, растерянная, со стаканом молока в продрогших пальцах. Вижу её ясно, как наяву. От невыносимой тоски сводит зубы.
Я отбрасываю подушку, встаю. Бездействие всё так же сводит с ума, но теперь с львиной примесью адреналина. Если отмести вероятность, что Ася с любовником, а это какой-то галимый абсурд, то остаётся хороший знакомый.
Хороший знакомый, который увёз её на угнанной машине. Охренеть, какой хороший, ага.
Всё время обсасываю внутри содержимое записки. Злость улеглась и теперь я уверен, что не её это мысли. Такие гадости пишут на эмоциях, а там буквы одна к одной, каждая дважды обведена. Будто время тянула. Заставил.
Из вариантов только бывший. Чего от шизика ждать без понятия, а в том, что Ася хорошо играет беззаботность не раз была возможность убедиться. Пазл, наконец, сошёлся, но картинка мне не нравится всё больше. Потому что если всё обстоит так, как мне рисуется, то получается она в большой опасности.
Подрываюсь в ванную. Высматриваю, сам не знаю что. Какой-то знак, зацепку, что угодно, что может указать, в каком направлении искать.
На стеклянной полке её расчёска и какой-то крем. Собрала только вещи.
Не так. Собрала только то, что было в спальне. Как под присмотром.
Другая бы, может, и махнула на мелочи, но Ася выросла в нужде. Она бережливая порой до нелепости. Не станет девушка, которая по второму разу заваривает чайный пакетик оставлять такие вещи, как фен и косметичка. Исключено.
Куда он тебя мог забрать?
Пытаюсь загнать назад панику. Голова мне сейчас нужна холодной. Хотел бы этот Миша просто разделаться, не стал бы светиться с ней вместе перед соседями. Квартира пустая — делай что хочешь. Главное — не наследить. Вопрос, что в голове у психа?
Стираю со лба испарину. От страха ломит рёбра.
Методично щёлкаю суставами пальцев, второй рукой снимая блокировку с телефона. Заявление о пропаже — всё, что пока приходит на ум, но не внушает никакой надежды. Даже если умолчать про записку, то свидетелей, готовых подтвердить, что уходила она под руку со знакомым, за глаза хватает. Угрозы годовалой давности опера ещё в прошлый раз не впечатлили.
Заношу палец над сенсором… и отвлекаюсь на бело-голубую упаковку из ламинированной фольги, лежащую на полу у стиральной машинки. Находка вызывает недоумение, потому что Ася патологически щепетильна к порядку. Опускаюсь на корточки, присматриваюсь… И что-то мне подсказывает, тест на беременность явно не мог выпасть из бабушкиной аптечки.
К тому же надорванный.
На упаковке изображено примерно что искать, я бросаюсь на кухню с не меньшей скоростью, чем сбегал до этого во двор. Мусор я вынес утром. На дне пакета только два яблочных огрызка. Больше ничего. По крайней мере она позавтракала. А ведь когда-то питалась нормально. Яичница, кофе…
И никаких яблок я в первое время на кухне не видел. Отрицательный тест по-любому должна была выбросить. Его незачем носить с собой, перевязывать лентой или что там с ними делают поплывшие от гормонов женщины. От меня никто не беременел, но по рассказам Севера Аня из бумажной полоски устроила шоу не хуже, чем он, когда делал ей предложение.
Моя железная девочка в последнее время слишком часто плакала. А я слепой дурак всё списывал на стресс. Думал, не вывозит. С её-то прошлым, как же.
Схватившись за волосы, слепо смотрю в ночь за окном. В грудную клетку будто камень ударил — не выдохнуть. То, что казалось ужасом сейчас становится трагедией. Ася была моим солнцем, а теперь весь небосвод резко и с грохотом валится мне на голову.
Подаренный бабушкой кинжал едва вмещается в карман моей толстовки. Не знаю, как, но я найду её. Не может быть по-другому. Найду, а потом раз и навсегда решу нашу проблему. Пусть меня посадят, даже сопротивляться не стану, потому что она, наконец, будет в безопасности. Или они.
Теперь, наверное, правильно думать — они.
В отражении стекла одной из фоторамок вижу свою улыбку. Я буду отцом… Меня просто вдруг распирает от радости. Секунд на пять. А потом звонит забытый на стиралке телефон.
— Кир, мне срочно нужны колёса, — выпаливаю, едва приняв вызов. — Прокатишься со мной по притонам?
— Стас… — голос друга снова не радует экспрессией. В этот раз вообще звучит как-то механически.
— Да, знаю, у тебя жена и дочь. Просто отвези меня. Я дальше сам, — трещу как из пулемёта, возвращаясь на кухню. Внутри внезапно так пересохло, что кажется глотка трещинами пойдёт.
— Стас, — повторяет Лис уже с нажимом. — Есть новости по машине. Ты уверен, что правильно номер записал?
— В трёх единицах трудно ошибиться, — срываюсь на сухой смешок, борясь с необъяснимым порывом завершить звонок. Слова прорываются изнутри бессмысленным бредом. — А помнишь, я твою Полину первым выходящей из подъезда заприметил? Ты ещё окрестил её грильяжем и чуть не уступил мне попытку подкатить? В последний момент встрепенулся. Я вот думаю, если люди — две половинки, их ничего никогда не разлучит и…
— Стас, — как заклинило друга. Кажется, он переходит на рык. — Мы с Даном подъезжаем, слышишь? Открой пока дверь.
— А я её не закрывал, — отзываюсь хрипло. Стакан выскальзывает из пальцев, беззвучно раскалывается пополам. Почему-то хочется, чтоб вдребезги. Это же к счастью, да? — У нас сегодня день открытых дверей.
С усмешкой тянусь за новым стаканом. Пальцами не чувствую стекла.
— Стас, та машина… В общем, она вылетела на встречную полосу… Выживших нет.
Экран телефона тоже покрывается сеткой трещин. Выронил.
Я будто пьяный, ухожу всё дальше куда-то в себя, как в лабиринт. Достаю из холодильника бутылку. Нужно напиться, потому что очень хочется сложиться вдвое и выпустить из себя всё то что сводит лёгкие. Ощущение тяжести становится непереносимым.
— Стас?! — фоном не унимается Лис.
Голос друга врезается в мозг секундой осознанности и коньяк летит в стену. Сажусь на корточки. Не хочу надираться. Хочу чувствовать эту боль. Иначе забреду совсем далеко. Туда, откуда никакому мозгоправу не вывести.