Хэппи-энд для дьявола

Глава 19

Несмотря на свой гнев, Никита всё же рухнул на землю, обессиленный ударом электрошокера. Жанны рядом уже не было. Она убежала, не оглядываясь, оставляя его лежать в темноте. Его тело обдало холодом, мускулы свело судорогой. Каждая клетка кричала от боли, пронзенной электрическим током. Он пытался подняться, но силы покидали его. Мир вокруг плыл, заливаясь красным, чувствовалось, как кровь медленно стекает по рукам. Ярость, острая и жгучая, пронзила его насквозь, смешиваясь с болью. Он видел, как Жанна убегает, её силуэт становился всё меньше и меньше, а ненависть к себе и к ней, поглощала его с каждой секундой. Он пытался закричать, но из горла вырывался лишь хрип. Злость, как лавина, с каждой секундой накрывала его всё больше, он терял сознание, его тело подкосил очередной приступ боли, и он упал в темноту, проклиная её, себя, и весь мир.

Дома Жанна дрожала всем телом, ходя кругами по комнате. Поцелуй Никиты был мерзким, отвратительным, как и сам Никита. Она ненавидела его, и мысль о том, что он мог умереть от её шокера, пронзила её насквозь. Она боялась за него, за себя, за то, что он мог сделать, но не могла заставить себя выйти и проверить, в порядке ли он. С одной стороны, она чувствовала себя убийцей, с другой — её ненависть была настолько сильна, что она не могла от неё освободиться. Её терзали противоречивые чувства, и она не знала, что делать. Страх, видавший ненависть, парализовал её.

Через некоторое время Никита пришёл в себя. Тело ломило, руки горели, голова кружилась. Никита, вместо того чтобы направиться к своей машине, направился к дому Жанны. Его тело ещё дрожало от удара током, но ярость пересилила боль. Он яростно колотил в дверь, сначала крича, отрывисто и невнятно, требуя, чтобы его впустили. Гнев захлестывал его волнами, слова слетали с языка нецензурные, срываясь на хрип.

— Жанннааа! Открой, сука! Ты что, глухая?! Открой, говорю! — Пауза, тяжёлое дыхание. — Ты думаешь, что после того, как ты меня ударила… после всего… что ты можешь просто сбежать? — Его голос повышается, переходя на крик. — Ты думаешь, что я просто так отстану?!

Он требовал, он рычал, его голос был полон боли и отчаяния, смешанных с бешеным желанием отомстить за унижение, за её бегство.

Затем, неожиданно для самого себя, крики сменились мольбами.

— Жаннна… пожалуйста… открой… — шепотом- Мне… мне очень плохо. Ты… ты должна меня впустить… — Голос становится хриплым от слёз и напряжения. — Я… я не могу… Больше не могу… один… Прошу тебя… Помоги мне… Спаси… спаси меня…

Он просил спасти его, голос его стал тише, хриплее, но от этого ещё более отчаянным. Он говорил о том, что ей не стоит бояться, что он пришёл помочь, что он сожалеет. Но эта попытка сближения была неуклюжей, неискренней, и сама себя опровергала. Потому что через мгновение его голос снова взрывался гневом, он снова начинал материться, обзывая её, обвиняя, с новой силой обрушивая на дверь поток своих эмоций.

— Ты что, дрянь такая, не слышишь?! Я прошу тебя, умоляю! Впусти меня, сука! Или ты хочешь, чтобы я умер на твоем пороге?! Ты меня ненавидишь… Но… но… я… я не могу… без тебя… — Его голос снова срывается на шепот, полный отчаяния. — Прошу… пожалуйста… открой… я… я…

Он был сломлен, изранен и унижен, и эта боль искажала его восприятие, превращая его в животное, готовое разорвать всё на своём пути.

За дверью Жанна сжалась в комок страха. Её сердце бешено колотилось, дыхание перехватило. Она прижималась к стене, закрыв глаза, и пыталась представить, что всего этого не происходит, что это лишь страшный сон. Ей было ужасно страшно. Страх за свою жизнь, за свою безопасность смешивался с отвращением к Никите и с мучительным чувством вины. Она слышала его крики, его рыдания, его проклятия — весь этот коктейль боли и отчаяния, который исходил от него, проникал в её душу, вызывая ужас и тошноту. Она не открыла дверь, не издала ни звука, чувствуя себя запертой в клетке собственного страха.

Увидев, что Жанна не открывает дверь, Никита ещё сильнее разозлился. Он неистово пинал дверь, но затем, понимая, что ничего не добьется, сел в машину. Его план был прост — застать её утром у выхода и поймать. Однако, утром, когда он приехал, Марк уже ждал её у подъезда. Жанна, боясь повторения ночной сцены, попросила Марка об одолжении, и они уехали вместе.

Друзья не оставляли Жанну ни на минуту. Они заботились о ней, забирали каждое утро и провожали вечером, часто задерживаясь у неё. Они, словно невидимая стена, защищали её от Никиты.

Но как только Жанна оставалась одна, в её дверь снова начинал стучать Никита. Он сожалел, что выбросил ключи от её квартиры, как только однажды добился своего. Его разрывало на части. Злость, ревность и ужасное осознание того, что он теряет над собой контроль, приводили его в бешенство. Каждый раз, видя Жанну с Марком или Даниилом, он касался пластиковой упаковки с таблетками, но потом, с огромным усилием воли, отпускал её.

Никита преследовал Жанну с каким-то маниакальным усердием, его навязчивость становилась всё более пугающей. И вот, в один из вечеров, он поймал её у подъезда. Сегодня должна была приехать Кристина. Жанна вышла, чтобы, наконец, поговорить с Никитой, прогнать его. Каждый вечер она видела его машину под окнами, и хотя Марк и Даниил, возможно, ничего не подозревали, Кристина наверняка догадалась бы.

В этот момент весь накопившийся гнев и ненависть выплеснулись наружу. Это было не просто раздражение или недовольство, это была ярость, заглушающая все другие чувства. Она ненавидела его за то, что он вторгался в её жизнь, за то, что заставлял её бояться, за то, что нарушал её спокойствие, за то, что ставил её в неловкое положение перед Кристиной. В её душе бушевал шторм непонимания: "Почему он так делает? Что он пытается доказать?" Она не могла понять его навязчивости, его одержимости. Были ли это проявления любви, или это была игра, болезненное желание власти? Она не знала, и это непонимание усиливало её ненависть, добавляя в неё бессилия и отчаяния.

Её лицо исказилось от ярости, глаза сверкали, словно в них бушевал огонь. Каждое слово, которое вырывалось из её рта, было пропитано презрением, отчаянием и ненавистью. Это была не та Жанна, которую Никита знал раньше, — это была женщина, доведённая до предела. В её крике слышалась не только ненависть к нему, но и боль, и усталость от бесконечной борьбы. Она чувствовала себя загнанной в ловушку, пойманной в сетях его одержимости. И в этом бессилии перед лицом его навязчивости рождалась ещё большая ненависть, усиливаясь с каждой секундой, с каждым его взглядом, с каждым его движением.

— Да что тебе от меня надо?! — крикнула Жанна, слёзы градом катились по её лицу. В её голосе звучало отчаяние, безысходность. Она уже не знала, как с ним быть, как избавиться от этой навязчивости, которая отравляла не только её саму, но и всё её окружение, её мысли, её чувства.

Увидев её слёзы, Никита растерялся. Его привычная уверенность рухнула.

— Прости, я не хотел…

— Чего ты не хотел?! И вообще, чего ты от меня хочешь?! — с тем же гневом, но с ещё большей болью в голосе, настаивала Жанна.

— Я… пожалуйста, не плачь. Я хочу, чтобы ты была счастлива, — неуверенно пробормотал Никита. Даже для него самого его реакция на её слёзы стала неожиданностью. Но он понимал, что делает всё ровно наоборот, всё, что разрушает её счастье.

— Счастлива? Так вот тогда сдохни! Умри! — выкрикнула Жанна в ярости, толкнув его на землю, прямо в грязную лужу. Увидев его растерянное лицо, почувствовав свою силу над ним, она отвернулась и ушла, оставляя его лежать в луже, оставляя его одного со своими мыслями и своими демонами.

В голове Никиты в этот момент будто взорвалась бомба. Голоса начали нарастать, становиться всё громче, всё настойчивее. Голос его матери: «Ты выродок! Когда ты уже сдохнешь?!» Голоса жертв его клиентов: «Такой, как ты, не имеет права на жизнь! Как земля носит такого человека, как ты?! Тебе место в аду! Умри! Сдохни! Сдохни! Умри!» Голоса накладывались друг на друга, становились всё сильнее, всё невыносимее. Никита изо всех сил боролся с ними, с желанием покончить с собой — порезать вены, утопиться в озере, которое он видел неподалёку. К этим голосам примешался и его собственный внутренний голос, шепчущий как змея: «Она хочет, чтобы ты умер. Никто в этом мире не хочет, чтобы ты жил».

Таблетки. Срочно нужны таблетки. Они помогут. Они всегда помогают. Эта мысль прорезалась сквозь хаос голосов, стала единственным маяком в бушующем море безумия.

Первые две таблетки принесли лишь незначительное облегчение, словно капля воды в раскалённой пустыне. Голова по-прежнему раскалывалась от боли, тело дрожало от холода и лихорадки, а внутри бушевала ярость, смешанная с отчаянием. Никита ждал, надеясь, что действие таблеток усилится, что хотя бы на время его отпустит. Но вместо этого пришла новая волна боли, более острая, более пронзительная. Она распространялась от головы к конечностям, пронизывая каждую клетку тела. Это было не просто физическое страдание, это была мучительная боль, которая распирала его изнутри, словно его тело пыталось разорваться на части.

Четыре таблетки — и боль не утихла, а лишь усилилась. Это стало похоже на непрерывный удар током, по всему телу, от кончиков пальцев до макушки. Каждый вдох становился мучением, каждое сердцебиение отдавалось острой болью в груди. Он сжимал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытался сдержать стоны, но из него вырывались лишь сдавленные хрипы. Зрение мутнело, в ушах шумело, а перед глазами мелькали сцены из его жизни с Жанной, вперемешку с галлюцинациями.

После четырёх таблеток он перестал считать. Боль стала невыносимой, всепоглощающей. Это было не просто страдание, а полное исчезновение личности, погружение в бездну боли, где не оставалось места ни мыслям, ни чувствам, только одна всепоглощающая, сжимающая тело в тиски боль. Он потерял чувство времени и пространства, он был только болью, и только она существовала. Это было ощущение полного растворения в мучениях, ужас, который не оставил бы никакого следа кроме пустоты. Мир вокруг сузился до точки невыносимой боли, сжимающей его, сдавливающей, разрываюшей изнутри. Последними были отрывистые, хриплые вздохи, рвущиеся из горла, попытка вдохнуть, но воздух не доходил до легких, превращаясь в новый виток боли.

Затем, как последний вздох, всё начало расплываться. Сначала — зрение. Острые, яркие вспышки боли затемнились, потускнели, сменились невнятными пятнами. Звуки тоже стали отдаленными, глухими, похожими на гул в очень далеком туннеле. Ощущение собственного тела исчезло, осталась только безграничная, пульсирующая боль, которая постепенно теряла свою острую остроту, становясь тупой, глухой, распространяющейся по какому-то бесконечному пространству. Мысли стали размытыми, нечёткими, рассыпающимися на мельчайшие частицы, как испаряющийся туман.

И наконец, наступила пустота. Не темнота, не ничто, а просто абсолютное отсутствие всего. Боль исчезла, и вместе с ней — всё остальное. Сознание угасло.