Хэппи-энд для дьявола

Глава 24

Кирилл поздоровался с отцом, но тот тут же обрушил на него поток едких замечаний. Настя тихо бурчала, осуждая поведение отца: «Как он может так относиться к своим детям? Мы пришли со всей искренностью, а он…», — шептала она. Кирилл лишь усмехнулся. Наивность Насти поражала, она была наивнее Кристины. Он даже подумал: «Вот бы их познакомить, они бы точно стали подругами».

Внезапно, кто-то чуть не пролил напиток на платье Насти.

— Извините, не заметила, — произнесла яркая брюнетка с вызывающей внешностью.

— Да, ничего, — ответила Настя.

— Настя… это ты? Не думала, что встречу тебя здесь! Познакомишь со своим спутником? — спросила девушка, нагло глядя на Кирилла.

— Да, конечно… это Полина, моя детская подруга, — представила Настя, указывая на незнакомку. — А это мой парень, Кирилл, — добавила она уже увереннее.

— Ах, вот как? Ну как у тебя дела? — быстро сменив тему и взяв под руку обоих, продолжила Полина.

Кирилл отдёрнул руку, избегая прикосновений.

— Да так, я сейчас работаю медсестрой в клинике… А ты? Ты вроде в театральный поступила?

— Да, но мне это уже надоело, сейчас ищу себя, — ответила Полина пренебрежительно.

Настя поникла. Кирилл, заметив это, сказал, что им нужно отойти, и увёл её.

На кухне Настя едва сдерживала слёзы.

— Я так старалась… я всё ещё иногда мечтаю… что было бы, если бы мама разрешила… а она… Для неё это было всего лишь мимолётным увлечением… — выговорила она, горько заплакав.

Кирилл понял, что она говорила о мечте стать актрисой, мечте, которую мать никогда не поддерживала. Он нежно обнял её, успокаивая и обещая исполнить её мечты.

В этот момент, краем глаза, через кухонное окно, Кирилл увидел свою мать, Анну. В больничной одежде, она выглядела как сбежавшая из психбольницы. Кирилл, взволнованный, отстранился от Насти, не веря своим глазам, вышел в зал. Анна кричала, двое охранников пытались её увести. Её снимали на видео, ситуация накалялась. Приглашённые журналисты, оглядываясь друг на друга, не понимали, кто она, и отмечали, что обязательно зададут ей вопросы. Настроение отца становилось всё мрачнее. Настя, очнувшись от ступора, побежала к Анне, говоря, что это её пациентка, и она отвезёт её в клинику. Но охранники не давали ей приблизиться. Настя взглядом попросила помощи у Кирилла. Он подошёл, взял Настю за руку и, бросив разочарованный взгляд на мать, увёл её прочь от зала, оставляя Анну на произвол судьбы и всё нарастающего хаоса. Звуки криков и суеты доносились до них, напоминая о неразрешенных семейных проблемах, которые вновь обострились в этот вечер.

— Что ты делаешь? Это же твоя мать? Кирилл? — вглядываясь в его глаза, спросила Настя, ища в них ответ.

— Прекрати! Она не изменится! — только смог выдавить Кирилл, а затем продолжил уже сам себе: — Я так устал! Я устал от её выходок! Она же… она прекрасно понимает, что не справится! У неё сейчас репутация городской сумасшедшей, а у него — одного из влиятельных людей! Вот чего она добивается? — спросил он себя и поник.

— Кирилл, пожалуйста, не говори так… она обязательно поправится, только мы должны ей помочь в этом. Объяснить, что такими выходками у неё ничего не получится.

Кирилл знал, что Настя права, но лишь выдохнул и, рыдая от бессилия, опустился на пол, пока девушка успокаивала его. Было хорошо иметь в девушках медсестру из психиатрической клиники. Она умела его понять.

Они ушли сразу после того, как немного утихли бурные обсуждения проделок матери Кирилла.

На следующий день у Насти был выходной, но она всё равно собиралась поехать с Кириллом к его матери. Погода была ясной, ничего не предвещало беды. Но как только они зашли в клинику, в палату Анны, она оказалась пустой. Пустая палата, только усиливала чувство тревоги и безысходности. Воздух словно застыл в ожидании неизвестности. Что случилось? Куда исчезла Анна?

Доктора, двое мужчин средних лет, стояли в дверях палаты, переглядываясь с тяжелым выражением лиц. Один из них, старший, с сединой в висках, кивнул на тумбочку, где лежали аккуратно сложенные вещи Анны и конверт.

— Соболезную, молодой человек, — начал он, обращаясь к Кириллу, который стоял, опустив голову, лицо его было бледным, искаженным болью. — К сожалению, мы ничего не смогли сделать. Наши медсетры… они поступили опрометчиво. В последнее время с ней всё было в порядке, поэтому когда она попросилась прогуляться не услышали ничего сомнительного. Но после прогулки…мы нашли её тело в пару кварталов отсюда, на дороге. Было ясно…что она бросилась под машину.

Второй врач, помоложе, тихо добавил: — Водителя забрали полицейские недавно, если хотите его увидеть он должен быть в отделении недалеко.

— Мы… мы сделали всё возможное, — повторил старший врач, кладя руку на плечо Кирилла. — Но иногда… иногда… человек принимает решение, которое изменить уже невозможно.

Кирилл лишь кивнул, не в силах произнести ни слова. Его тело тряслось от рыданий, которые он сдерживал с огромным усилием. Он желал бы отменить тот момент, когда оставил её, не встав на её сторону, не проводив до клиники. Его отчаяние усиливалось от мысли, что он не защитил её, не поддержал в тот ужасный момент. Он представлял её ужас, одиночество, отчаяние, и каждая деталь усиливала его муку. Это был не просто порыв гнева, а глубокое чувство вины за то, что не смог стать той опорой, в которой она нуждалась. Он прокручивал в голове каждый момент, каждую фразу, каждый жест, и все его решения казались ошибочными. Он упустил шанс, шанс на искупление, шанс на прощение.

Настя, схватив письмо, вышла в коридор. Её пальцы дрожали, когда она разорвала конверт. Письмо было написано рукой Анны, почерк местами неровный, но буквы были выведены старательно, словно каждое слово было наполнено глубоким чувством.

"Моя дорогая Настя,

Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Прости, что оставляю тебя с этим грузом, но я больше не могу жить с этой болью. Я не могу больше молчать. Виктор Баженов… он разрушил мою жизнь. Он изнасиловал меня. Это было ужасно, невыносимо, это сломало меня. Тело и душа были растерзаны. Я ненавидела себя, ненавидела всё. Я чувствовала себя грязной, сломанной игрушкой. И ненавидела Кирилла… сначала. Он был плодом этого ужасного поступка, ужасного напоминания о том, что со мной произошло. Я даже отказалась от него после родов, не могла смотреть на него. Не могла вынести этой постоянной боли, этого страха.

Но потом… потом он меня нашел. Кирилл. Он заботился обо мне, хотя я была ужасной матерью. И я… я полюбила его. По-настоящему полюбила. Он моя кровь, мой родной сын. И эта любовь, эта связь со своим ребенком, дала мне силы. Я захотела жить, излечиться, забыть всё это ужасное прошлое ради него. Хотела быть матерью, какой должна была быть, заботиться о нём, любить его так, как он заслуживает.

Но не смогла. Каждую ночь меня мучили кошмары, воспоминания возвращались как призраки. Я ненавидела Виктора Баженова, его счастливую жизнь, его безнаказанность. Я была уверена, что он до сих пор делает это с другими, что таких как я — много. В первый раз, когда я попыталась его обвинить, мои родители просто упекли меня в сумасшедший дом, сказав, что я всегда страдала от бреда. Поэтому я не могла открыто восстать против него. Потом появился Кирилл. Ради него я пыталась начать новую жизнь.

Но… услышав о его юбилее, я не сдержалась. Это был мой шанс, там было много людей, его друзей, его врагов. Но если бы я осталась жива после всего этого, мой отец снова бы отправил меня в тот ужасный дом. Чтобы меня услышали, мне нужно было умереть. Теперь моя история станет известна, вызоыут вопросы и споры. Надеюсь, это положет начало. Надеюсь, это поможет другим тоженабраться смелости.

Пожалуйста, помоги Кириллу. Он добрый, сильный, и он заслуживает счастья. Заботься о нём, пожалуйста.

Прости меня за всё. Прости, что я оставляю тебя с этим. Знай, что я тебя люблю.

Твоя Анна Николавна"

Настя, прочитав письмо, заплакала. Она знала, что нужно поддержать Кирилла, что её любовь и забота важны для него сейчас, как никогда. Она медленно вошла в палату, и увидела Кирилла, сидящего на стуле, голову опустив на колени. Она тихо подошла к нему, присела рядом и обняла его. В этот момент, понимание и сочувствие стали единственным светом в их общей, окутанной горем темноте.