Хэппи-энд для дьявола

Глава 23

Никита, тем временем, посещал доктора Агапова. Врач радовался, видя когда-то маленького мальчика, за которым он присматривал, когда лечил его мать, но одновременно и огорчался — он надеялся, что Никита избежит этой участи.

Первый приём был посвящён абстрактным темам. Никите было сложно открыться. Он затронул тему своей болезни, но не как медицинский диагноз, а как метафору. В тринадцать лет его отправили в психиатрическую лечебницу. Там он чувствовал себя чужим. Не таким, как другие пациенты. Он не был как те, кто пугал его разговорами с самим собой, кто обвинял окружающих в демонах и инопланетянах, или же считал себя магом из другого мира. Он не был и врачом, способным им помочь. Врачи казались ему почти святыми. Они пытались помочь, жалели его, но не понимали его. Никита повторял, что с ним всё в порядке. Но в лечебнице, где все «нормальные» кричали о своей нормальности, существовало негласное правило: не доверять пациентам.

В шестнадцать начались кошмары и воспоминания — голоса матери и его собственные. Голоса утверждали, что он в порядке, что он красив, что его голубые глаза излучают притягательность. Тогда он впервые соблазнил молодую медсестру-стажёрку. Ему был нужен только секс. Она же видела в нём несправедливо обвинённого горячего парня. Её манила его таинственность и сложная судьба. Она возомнила себя Харли Квин. Когда её уволили, у Никиты началась апатия. На групповой терапии он заикнулся о голосах, которые велели ему умереть. Он сломал жизнь той наивной девушке, и эта мысль давила на него. Он почувствовал, что достоин смерти. Врачи облегчённо вздохнули, выписали успокоительные, поставив диагноз: шизофрения, начальная стадия.

Никита тоже облегчённо выдохнул. Он был таким же, как все остальные пациенты. Раньше он чувствовал себя изгоем среди них, считая себя нормальным, в отличие от них и считался изгоем. Но диагноз дал ему надежду на принятие ими и лечение, также наожиданно на освобождение. Два года он принимал таблетки, они стали частью его жизни. За примерное поведение его выпустили.

Выйдя, он понял, что теперь отличается от "нормальных" людей. Не нужно было больше изображать сумасшедшего, но не зная, как себя вести среди здоровых, он перенял манеру поведения отца: хмурый, мрачный, циничный, использовавший людей как инструменты, холодный и безжалостный. Отец был доволен. Окружающие же сторонились его, опасаясь чего-то, чувствуя его опасность. Его изгнание из общества, начавшееся в детстве, продолжилось, но уже по-другому, по иным правилам.

Дальнейшие пять-шесть сессий прошли в обсуждении общих тем. Доктор был доволен небольшими, но всё же откровениями Никиты. Никита впервые по-настоящему осознал свою болезнь. Это разрывало его изнутри — понимание того, что не все люди такие, как он или его мать. Или, по крайней мере, не такие, как его отец. Полного излечения не существовало, каждый случай уникален. От Жанны требовалось терпение, поддержка и понимание. С Кириллом они больше не общались — их пути разошлись, оставив позади лишь воспоминания. На кухне, среди ароматов кофе и только что испеченного хлеба, Никита пытался подражать ее неторопливому темпу, но руки его все ещё дрожали, а движения были резкими и неловкими.

Никита, чувствуя всё большее доверие к Жанне, начинал всё чаще и подробнее рассказывать о своём детстве. Это было впервые, когда он мог так открыто говорить о своих переживаниях с кем-то. Жанна старалась его не перебивать, давая ему возможность выговориться, дать выход накопившимся эмоциям. Иногда его слова лились быстрым потоком, он перескакивал с одной темы на другую, словно боялся остановиться, боялся, что если он замолчит, то всё это исчезнет. В другие моменты он затихал, молчание висело между ними, тяжёлое, наполненное невысказанными словами и незажившими ранами.

Они вместе готовили еду, Никита старался помогать всем, чем мог. Его неловкие попытки нарезать лук, напоминавшие манеру Кристины, вызывали у Жанны тёплую улыбку. Это были маленькие, но важные моменты, которые помогали им сблизиться, почувствовать себя единым целым. По вечерам они смотрели фильмы. Иногда это были грустные мелодрамы, которые помогали им обоим прожить и прочувствовать свои эмоции, дать им выход. Слезы текли свободно, очищая их души от боли и страха. А иногда они выбирали комедии, смеясь до боли в животах, забывая на время о тяготах жизни и наслаждаясь простотой бытия. Эти моменты радости, совместных переживаний, стали крепким фундаментом для их новых отношений, помогая строить доверие и постепенно залечивать старые раны.

Жанна точно не собиралась оставаться рядом с Никитой после этого месяца. Её раны были слишком глубокими, а его легкие касания обжигали её ладони, вызывая острые вспышки боли. Сомнения терзали её: Никита стал неотъемлемой частью её жизни, и вся её повседневность вращалась вокруг его потребностей. Остальное утрачивало смысл. Но что будет с ней после завершения этого месяца? Закончить университет — это было точно. А потом… что потом? Как дальше жить? Чем заниматься? Что делать? Эти вопросы мучили её и она чувствовала себя потерянной.

Постепенно Никита собрался с силами, чтобы открыться доктору о своих чувствах. Он начал рассказ с того, как впервые увидел Жанну в торговом центре. Он был поражен её страхом, скрытым за попытками казаться спокойной. Но затем она ушла из его ума, поглощенного круговоротом поверхностных отношений с Евой и другими девушками легкого поведения. Однако, когда он увидел её во второй раз, она разожгла в нём сексуальный интерес.

Ему было интересно, какая она в моменты уязвимости. Он представлял, как она дрожит, и в тот момент тёмные мысли начали терзать его: он хотел увидеть её слезы. Но она оставалась обычной, как и все. Эта повседневная простота, её обыденность только разжигали его желание. Он задумался о том, как влюбить её в себя, как подарить ей крылья, а потом жестко отобрать их. Эта игра привлекала его — казалась максимально захватывающей.

В итоге он совершил ужасный поступок. Он изнасиловал её, поверив, что это сделает его сильнее, не зная что её безоговорочное принятие и влюблённость в него станет его одержимостью. Он думал, что она будет любить его всегда, несмотря ни на что. Но вместо этого, чем больше он требовал её любви, тем больше она отворачивалась от него. Каждый раз, когда он вновь насиловал её, с каждым новым актом он погружал её в бездну ненависти к самому себе. Эти откровения постепенно помогали ему. Каждое признание текущим явлением напоминало о том, насколько ужасным он был человеком. Он наконец осознал, что, покровительствуя той тьме внутри себя, обрекает и её, и себя на страдания. За всё это время его путь к пониманию себя стал искоренять иллюзии.

В один из вечеров, после сессии у доктора, Никита долго и задумчиво смотрел на Жанну. Она замечала эти взгляды, стараясь не обращать внимания, но руки всё равно дрожали от страха повторения прошлого. В тишине раздался его тихий голос:

— Отец… отец отправил приглашение на свой юбилей. Семдесять лет… Можешь… можешь пойти со мной?

Его голос был хрупким, полным надежды, смешанной со страхом. Он сказал это, когда они уже собирались расходиться после фильма.

Жанна немного замешкалась. Она смутно помнила отца Никиты, того, кто некоторое время был и её отцом. Она представляла его строгие черты лица и чувствовала лёгкий холодок. Но понимала, что ему нужна настоящая поддержка, а не просто присутствие. Она решила помочь, ведь времени на налаживание нормальных отношений оставалось так мало.

— Да, конечно, — ответила она, стараясь, чтобы её голос звучал спокойно, несмотря на внутреннюю неопределённость.

Юбилей проходил в роскошном зале старинного особняка. Высокие своды с лепниной, позолоченные люстры, словно маленькие солнца, освещали огромный зал. Бордовые шёлковые драпировки на стенах контрастировали с белизной скатертей. Воздух наполнял тонкий аромат дорогих духов и изысканных блюд. Столы ломились от изобилия: икра, устрицы, фаршированные гуси, экзотические фрукты… всё сияло, переливалось, словно драгоценности. Оркестр играл изысканные мелодии, официанты в фраках бесшумно двигались между столами, разливая шампанское. Гости — элита общества — блестели драгоценностями и улыбками, шептались, смеясь. Женщины в вечерних платьях, мужчины в смокингах — всё было безупречно элегантно. Витал дух роскоши, богатства и успеха. Мероприятие было организовано с размахом, каждая деталь подчеркивала статус юбиляра. Это был вечер блеска, сияния и сплетен.

В зале они заметили Кирилла с Настей. Быстрый кивок, молчаливое признание присутствия, и они разошлись, избегая длительного контакта. Жанна увидела и других братьев Никиты, каждого со спутницей. Все они выглядели статными, но на их лицах лежала усталость, хмурость. Настроение было приподнятым, за исключением, пожалуй, детей юбиляра. И тут Жанна увидела Кристину с Артёмом. В её глазах мелькнула едва заметная боль, когда их взгляды встретились. Они обменялись коротким, молчаливым, маленький, почти незаметный жест, но говорящий о многом. Воздух был насыщен не только ароматом роскоши, но и напряжением скрытых чувств и непростых взаимоотношений. Всё это предвещало непростую встречу с прошлым.

Никита, вручив отцу подарок, оставил Жанну у стола, сказав, что ей не нужно знакомиться с родственниками. Он словно оберегал её от дискомфорта. В этот момент подошла Кристина. Артём был занят разговором с деловыми партнёрами.

— Так ты… переехала? — начала Кристина.

— Да, — тихо ответила Жанна.

— Ты к нему… — Кристина не закончила вопрос, как Жанна начала оправдываться:

— Нет, нет… мы… пока не вместе…

— Но вы сегодня пришли вместе, — возразила Кристина. — Для нас всех это один из самых трудных дней, каждый год собираться вместе. И каждый из нас особенно нуждается в поддержке. Не поверю, если скажешь, что он к тебе не относится по-особенному.

— Да, наверное, — неуверенно ответила Жанна.

Никита закончил разговор с отцом. На его лице застыло мрачное выражение. Жанна почувствовала волнение. Он направлялся к столу, но за мгновение до Жанны и Кристины резко остановился и, глядя Жанне в глаза, прошёл мимо. Взгляд был просьбой, мольбой, приглашением. Он словно умолял её последовать за ним.

Жанна смотрела ему вслед, как он скрылся за дверью мужского туалета. Она медленно оторвалась от Кристины и, словно под гипнозом, направилась к двери. Несколько секунд она колебалась, затем взялась за ручку.

Стоило ей повернуть ручку, как её охватили горячие объятия. Никита обнял её крепко, почти жёстко, но в этом объятии чувствовалась не агрессия, а отчаяние, жажда близости, нежность и любовь.

Объятия были сильными, немного грубыми, словно он пытался удержать её, не дать ускользнуть. Его руки обвили её талию, прижимая к себе с отчаянной силой. Тело его было напряжено, но в объятиях чувствовалась невероятная нежность, как будто он боялся сломать её, боялся отпустить.