ГЛАВА 8

Первая неделя осеннего триместра


Как только Клер увидела, что на Невилс-корт, рядом с коротким лестничным пролетом, ведущим в трапезную, стоит Ходдингтон Хамфриз-Тодд, она поняла, что Эндрю Кент на свидание с ней не явится.

— Здравствуйте, милая Клер! — сказал Ходди, наклонив свое худое и тощее тело, чтобы дружески чмокнуть ее в щечку. — Хорошо выглядите. Как мило, что вы пришли. Но, увы, случились непредвиденные обстоятельства. В общем, у Энди срочное дело. Но он просил передать, что в любое время готов исправиться. А сегодня быть вашим кавалером попросил меня. Если вы, конечно, ничего не имеете против, — закончил он и обаятельно улыбнулся.

— Ну что вы, конечно нет.

Клер и вправду была рада видеть коллегу-историка и искренно надеялась, что он не заметил ее разочарования.

По натуре Ходди был в некотором роде даже щеголь и сейчас выглядел просто шикарно: загорелое лицо, элегантный полотняный костюм, пускай немного не по сезону — всем своим видом он словно хотел сказать, что отказывается верить в то, что лето уже кончилось. Но достаточно было одного взгляда на небо, чтобы убедиться в обратном. Всего за несколько часов прохладная, но ясная осенняя погода куда-то пропала, небо затянуло плотным слоем черных туч, которые угрожающе нависли над городом, накрыв врата Тюдоров и каменные шпили Тринити-колледжа каким-то неестественным мраком, и теперь Клер казалось, что именно так все здесь и выглядело во времена Средневековья.

— Я так понимаю, вы уже получили ни с чем не сравнимое удовольствие от торжественного обеда в трапезной, — сказал Ходди.

— Да.

— И в свете того, что вас ожидают широкие возможности совершать этот ритуал в течение трех триместров, что вы скажете, если сегодня мы с вами наплюем на этот притон и отправимся куда-нибудь, где дают гамбургеры и пиво?

Обеими руками он обхватил себя за плечи, делая вид, что дрожит от холода.

— Куда-нибудь, где уютно пылает камин, — продолжил он тему, — Эти мерзавцы из «Алиталии»[15] потеряли все мои чемоданы, и на мне сейчас единственный приличный костюм, который у меня остался.

— Ну вот, это настоящий бургер, — сказал Ходди, когда официант поставил перед ними две тарелки, на каждой из которых высилась гора из горячего хлеба, больших кусков сочной говядины, кудрявых листьев салата, нарезанных свежих помидоров и аппетитно подрумяненных кусочков жареного картофеля — в Англии, вспомнила Клер, их называют чипсами.

Они сидели друг против друга в мягких, обитых красной кожей креслах с короткой спинкой, изящно переходящей в подлокотники, всего в нескольких футах от выложенного красивым кирпичом и потрескивающего жарко пылающими дровами широкого камина. Балочный, покрытый алебастром потолок над головой отражал пламя, и теплые блики его падали на столик и весело мигали в стеклах окон, выходящих на Грин-стрит.

— В Кембридже теперь не так-то просто добыть настоящий гамбургер, честное слово, — сообщил ей Ходди, осторожно кладя на тарелку гарнир и плотоядно оглядывая свою порцию со всех сторон, — Многие кафе и даже некоторые пабы перешли на вегетарианскую кухню, и там теперь подают стряпню, по вкусу напоминающую пырей с соевыми бобами и коноплей. В пищу такое я бы не стал употреблять, и вам бы не посоветовал, если, конечно, вы не обожаете жевать картон, приправленный травкой с подстриженного газона.

Он наконец умолк и вцепился зубами в еду, закатив от удовольствия глаза.

— Даже в Италии, на родине изысканнейшей в мире кухни, так и не смогли освоить искусство приготовления настоящего бургера.

В дружелюбном и благоговейном молчании они принялись вкушать принесенное, и прошло порядочно времени, пока Клер не отодвинула от себя тарелку. Ходди, похоже, тоже насытился.

— Вы все лето были в Италии? — начала она.

— Кроме трех недель, которые я провел в Микенах и на Крите.

Клер улыбнулась.

— Мне было вас так жалко в вашем тоненьком костюмчике.

— Этот тоненький костюмчик обошелся мне в толстую пачку евро, доложу я вам. Как бы то ни было, мой отпуск в Греции был очень недолгим. Большую часть лета я провел в Риме. Я бы мог пожаловаться, что там было слишком жарко и слишком много машин, и это было бы правда, но я не стану этого говорить, потому что на самом деле это была просто сказка. Сердцем я все еще там, и, надеюсь, вы меня понимаете.

В голосе его да и в лице чувствовалась такая печаль, что Клер подумала, уж не о девушке ли он грустит, которую оставил в Риме.

— Вас не было на торжественном обеде, — сказала Клер.

— Я уже получил головомойку от вице-магистра за свои выверты. Знаю, за дело. Задержался в Италии дольше, чем положено. Но что прикажете делать? Мне там подвернулся такой замечательный шанс, просто грех было упустить, — продолжал Ходди, слегка повеселев, — Оказалось, что у моих друзей есть друзья-киношники, работают в «Чинечитта»[16], ну вот, они там снимали фильм и мне тоже дали небольшую, но очень серьезную роль.

— Вы играли в кино? — спросила пораженная Клер.

Ходди слегка встрепенулся, как бы прихорашиваясь.

— Я думаю, это был переломный момент в итальянском кинематографе.

— А кого вы играли?

— Мне кажется, в титрах рядом с моей фамилией будет написано: «Третий труп, изрешеченный пулями».

Он невозмутимо сунул в рот остатки жареной картошки.

— Режиссер сказал, что у меня гениальные данные изображать мертвецов. Не знаю, был ли это комплимент моему актерскому таланту или моему англосаксонскому духу. Во всяком случае, повеселились мы от души.

Улыбка его вдруг исчезла.

— Однако я пригласил вас сюда не для того, чтобы рассказывать, что я делал во время летних каникул.

— Правда?

— Правда. Дело в том, что ко всякому новому преподавателю у нас обязательно прикрепляется старший, который несет ответственность за то, чтобы у его подопечного не было никаких проблем. С самого начала старшим у вас должен был быть Эндрю, поскольку именно благодаря ему вы оказались здесь у нас. Но на него сейчас навалилось столько дел: он и председатель комиссии, он и староста группы, et cetera, et cetera, et cetera… В общем, в первую неделю триместра ему просто не продохнуть и он попросил, чтобы я его подменил. Вот такие пироги. Ну а теперь выкладывайте, какие у вас проблемы.

— Никаких.

— С жильем все в порядке?

— Да, все просто здорово.

— Знаю, у вас отличная квартирка. Насколько я помню, в ней в свое время жил Чарльз, принц Уэльский, он учился у нас в шестидесятые годы.

— Правда? — Клер чуть не задохнулась от восхищения.

— Да. А до этого лорд Теннисон. Задолго до Чарльза.

— Естественно.

— Компьютер с принтером вам уже поставили?

— Да.

— Где прачечная, знаете?

— Да.

— С «Кратким путеводителем для новых преподавателей» ознакомились?

— Прочитала от корки до корки. И думаю, слово «краткий» из названия нужно убрать.

— Понял.

Ходди нахмурился и почесал в затылке.

— Выходит, я вам совсем не нужен.

— Это не так.

Ей позарез нужно было получить информацию, которой не найдешь ни в «Кратком», ни в каком другом путеводителе. А именно: с какой целью Эндрю Кент пригласил ее на работу? На что намекала Элизабет Беннет и что обо всем этом думают остальные? Почему Эндрю явно ее избегает? Продолжается ли у него роман с Габриэллой Гризери? Впрочем, все эти вопросы наверняка выходили за рамки компетенции Ходди в качестве ее консультанта и покровителя. Она меланхолично уставилась па огонь, ни на секунду не переставая ощущать на себе его внимательного, испытующего взгляда.

— Значит, сегодня вы познакомились с Дереком Гудменом, — сказал наконец он.

— Откуда вы знаете?

Она покраснела, вспомнив об этой встрече: его обаяние, которому она поддалась против воли, свое неожиданное, почти неприличное бегство…

— Тоби Кэмбл рассказал. А ему рассказала Радна Пэтл, а ей, в свою очередь, Лиз Беннет.

— Вы что, хотите сообщить мне, что каждый мой шаг сразу становится известен и все об этом судачат?

— Кембридж — городок маленький. Тут все про всех все знают и, натурально, судачат. Я сделал одно открытие, которое далось мне не сразу и с большим трудом: научный успех, помимо прочих важных элементов, зависит еще и от умения уживаться с самыми разными людьми, с которыми приходится работать долго, иногда не один десяток лет. А уж если говорить об историческом факультете, то народ у нас очень своеобразный: все сплошь отчаянные неврастеники, эгоисты и сумасшедшие.

— Неужели все такие плохие? — побледнела Клер.

— Я перечислил только положительные черты.

— Потрясающе.

Да-а, в непростую ситуацию она попала, очень даже непростую.

— Мне кажется, в отличие от вас не все так уж хорошо уживаются друг с другом. Доктор Гудмен, похоже, терпеть не может доктора Беннет, и наоборот.

— Ну, для них это нормально. Они чуть не каждую неделю дерутся и снова мирятся.

— Вы хотите сказать, у них роман?

— Нет, у них просто такая дружба.

Он допил остатки своего пива.

— Я тут посмотрел на вас, прикинул, что к чему и, кажется, понял, где собака зарыта. Так что смело задавайте любые вопросы, — он поднял на нее хитрые глаза, — про что угодно и про кого угодно.

— Понятно. Значит, с самого начала вы ждали от меня совсем других вопросов, не о том, где у вас тут находится прачечная, я правильно уловила?

— Правильно.

Клер не хотелось начинать с вопроса, который беспокоил ее больше всего, поэтому она попробовала тонко зайти издалека.

— Когда в июне мы были в Италии, у доктора Кента был роман с некоей Габриэллой…

Она пошевелила пальцами, давая понять, что никак не припомнит фамилию.

— Вы, наверное, имеете в виду Габриэллу Монализу Ариану Гризери, сногсшибательную красавицу и натуральную итальянскую графиню, вдобавок телеведущую?

— Да-да, похоже, это она.

— И что же вы хотите знать?

— Да нет, я просто подумала… просто так, без всякой задней мысли, понимаете… Может быть, вам случайно известно, они все еще встречаются?

— Не знаю. Жаль вас разочаровывать. Обычно у меня тонкий нюх на все романтическое, но этим летом у самого случился удачный роман, и следить за тем, что там у других на этом фронте, не было времени. Но я слышал, что за последние два-три месяца Габриэлла несколько раз приезжала в Лондон для каких-то переговоров с руководством Би-би-си. Они хотят запустить у себя один проект, что-то вроде того, что она делала в Италии… кажется, ток-шоу на темы культуры со всякими знаменитостями. И Энди, думаю, знакомил ее с нужными людьми, ведь с тех пор как по его книге сняли мини-сериал, у него там полно знакомых.

Да-а, с грустью размышляла Клер, если Эндрю Кент помогает Габриэлле покорять Лондон, у них все серьезно. Что ж тут странного, что он ее избегает.

— Но сдается мне, у вас на уме есть еще кое-что.

— В общем-то, да… Я не совсем понимаю, что имела в виду доктор Беннет, — покачала Клер головой. — Сначала она была вроде мила со мной, а потом вдруг…

— Ляпнула что-то такое, что вас больно задело? — сочувственно кивнул головой Ходди. — Язычок у нее острый, это правда, мне тоже не раз доставалось. За словом в карман не лезет, но я на нее не обижаюсь. Ее одну из первых приняли учиться в Тринити, а раньше женщин вообще не принимали… дело было в семьдесят седьмом, когда в школах ввели смешанное обучение. Об этом не любят распространяться, сразу приходят на ум допотопные обычаи нашего колледжа. И преподавать в колледже она стала одной из первых женщин, и это тоже далось ей немалой кровью. Если говорить об уме и таланте, то большинству преподавателей-мужчин здесь до нее далеко, но по карьерной лестнице они все равно шагают быстрей. Она обожает проверять людей на вшивость. Для многих общение с Лиз — всегда испытание. Не испугаетесь — станет уважать.

— Она сказала, что Эндрю из кожи вон будет лезть ради меня. По ее словам выходит, что причина, по которой он пригласил меня сюда, не имеет отношения ни к моему диплому, ни к моей научной работе.

— Так вот что вас беспокоит.

Ходди наклонился к ней поближе, как бы желая сообщить кое-что по секрету.

— Тут вот какое дело. Были, конечно, всякие разговоры. Когда Энди добился того, чтобы вам предоставили все права и привилегии, которыми пользуются штатные преподаватели Тринити, хотя вы таковым не являетесь, он сам поставил себя под удар. Он потянул за некоторые ниточки…

— Какие такие ниточки?

— Ну, скажем, что касается вашей квартиры. У вас очень хорошая, просто прекрасная квартирка. А преподаватели на временной ставке обычно вообще не получают жилья в колледже.

— Понятно.

Клер закусила губу. Так значит, у ее коллег хватало поводов смотреть на нее косо еще до того, как они с ней познакомились. Прекрасно.

— Ходди, как вы думаете, неужели он пригласил меня на работу из каких-то нехороших соображений?

— Не стану врать, я не знаю, что у Энди на уме, но одно могу сказать: из всех моих знакомых он единственный человек, на которого я всегда могу положиться, потому что он человек с правилами. Настоящий бойскаут, понимаете? И всегда им был. Он правильный парень, наш Энди, на таких, как он, держится наша школа, наша страна, наши традиции. Секс, наркотики и рок-н-ролл промчались мимо него, как скорый поезд. Такое впечатление, будто всю свою юность он провел на пустой платформе вокзала Виктории со свернутой газетой «Таймс» под мышкой и напевая что-нибудь из Рахманинова.

Клер совсем не таким представляла себе Эндрю Кента. Да, он бывал, конечно, и нудноват, а порой уж очень самонадеян, да и вообще вел себя так, будто всегда прав, и это раздражало Клер, ведь она-то знала, что всегда права, конечно, она. Но ей казалось, что Эндрю не всегда такой пай-мальчик, как думает о нем Ходди. В Эндрю Кенте она чувствовала родственную душу: да, он всю свою жизнь следовал правилам, но втайне томился желанием взбунтоваться и сбросить с себя оковы условностей. И она мечтала помочь ему сделать это, мечтала, что они станут во многом помогать друг другу. Ну вот, например, чтобы раскрыть тайну письма Россетти, они ведь оба нарушали некоторые правила, и это было нормально.

— Послушаешь вас, так он просто зануда, — недовольно сказала Клер.

— Иногда я так и думаю, — пожал плечами Ходди. — Но я — это я. Я всю свою юность протанцевал в полуголом виде на дискотеках, как и всякий другой нормальный гомосексуалист. А если уж говорить совсем по существу, так я считаю, что Энди пригласил вас сюда работать потому, что в Венеции увидел перед собой, как, впрочем, и я тоже, молодого и весьма перспективного ученого-историка. И кто бы там что ни говорил о его личных чувствах, и каковы бы они ни были на самом деле, он никогда не пойдет против правил.

— А что это за правила такие?

— Что касается личных отношений?

Клер кивнула, и он продолжил:

— Студенты, само собой, по моральным, правовым и эстетическим соображениям здесь полностью исключаются. Вот вас, например, интересуют восемнадцатилетние мальчики?

— Абсолютно не интересуют.

— А девочки?

— То же самое.

— Отношения между коллегами не столь строго запрещены, но категорически не одобряются.

— Преподаватели никогда не вступают в подобные отношения?

— Я бы не стал говорить, что совсем никогда, но, скажем, нечасто, и почти всегда с нехорошими последствиями.

— Но некоторые преподаватели живут в колледже годами.

— Да, но если они женятся или просто сходятся, в зависимости от обстоятельств, то переезжают жить в другое место. На территории колледжа позволено жить только жене магистра и его семье. Довольно много преподавателей, и особенно семейные, живут в городе. Но пока преподаватель проживает на территории колледжа постоянно, сексуальные связи строго порицаются. Особенно если другой партнер также преподаватель.

Он криво усмехнулся.

— Жалко, — сказала Клер.

— Не расстраивайтесь. Сейчас у нас не так уж все плохо, как было когда-то. В наши дни Кембридж стал другим, тут теперь придерживаются более широких взглядов. Куда ни ткни пальцем, везде воинствующие лесбиянки. Даже члены команды регби отказались от вековой традиции окунать гомосеков в фонтан. Самим же лучше, иначе лесбиянки избили бы их до потери сознания.

— И все-таки, мне кажется, это неправильно.

— Возможно. Но, как вам известно, устав колледжа изначально строился как монастырский, и преподаватели когда-то давали обет безбрачия. И эта традиция прекратилась только где-то в девятнадцатом веке. Сама мысль о том, что между преподавателями будут сексуально-интимные отношения, была несовместима с цельной концепцией учения как служения. Времена, конечно, изменились, но в каком-то смысле заведение все-таки остается закрытым. Вы сами уже убедились, что хранить секреты здесь очень нелегко. Поймите меня правильно, я никогда не притворялся другим, какой есть, такой есть, но я давно уже образумился и не смешиваю личную жизнь с профессиональной.

— С самой Италии.

— С самой Италии.

— Но вам, должно быть, иногда очень одиноко.

— Да, иногда, — сказал он со вздохом, и во взгляде его промелькнуло что-то мечтательное, — К счастью, скоро Рождество, а в это время Рим просто прекрасен.

Загрузка...