Идеальная жена

Глава XII

Стоило Энн вспомнить, как они с Генри целовались на пляже, как ее снова и снова охватывало непонятное смятение. И вовсе не потому, что воспоминания были столь болезненными. Душа ее рвалась на части потому, что Энн снова — о Господи! — снова влюбилась в Генри Оуэна.

Этого не должно было случиться! Неужели она до такой степени в плену у наслаждения, что не видит истинного лица этого человека? А может быть, она только сейчас и увидела настоящего Генри? Все его очарование, нежные взгляды и чудесные поцелуи, которые он подарил ей? Поэтому она и швырнула в него песком. Она ненавидела себя за свою слабость. Осознавать себя женщиной, способной влюбиться в человека, разрушившего ее жизнь, да еще и спланировавшего это! Нелегко осознавать себя женщиной, которая всего за несколько поцелуев готова не только простить предательство, но даже отдать предателю свое сердце…

Противно даже думать об этом.

Все время, пока они возвращались в Ньюпорт, Энн молчала. Она сидела рядом с преподобным отцом Моузли, сцепив руки на коленях, не обращая внимания на жаркую перепалку между Алексом и Беатрис. Сначала ей хотелось прикрикнуть на них, чтобы они перестали соревноваться в красноречии, но они, казалось, получали от этого удовольствие, поэтому Энн промолчала. Она не смела поднять глаза, опасаясь, что Генри прочитает ее мысли по липу. Несмотря на все ужасы и унижения, которые она пережила, на депрессию, перенесенную ею в Нью-Йорке, Энн не могла избавиться от мысли, что влюбилась, и чувствовала себя совсем несчастной.

Время от времени Беатрис бросала на подругу вопросительные взгляды, но Энн отрицательно качала головой, словно хотела сказать, «Нет, не сейчас». Ей казалось, если Беатрис узнает, что творится с Энн, она совершенно разочаруется в своей подруге. Беа, которая отчаянно боролась, чтобы вытащить Энн из могилы и вернуть ее к жизни, никогда не поймет влюбленности Энн — она уверена, что Генри не заслуживает ничего, кроме отвращения. И Энн очень старалась, ох, как она старалась снова разжечь в себе такую удобную ненависть…

На пляже Генри рассказал ей о маленьком мальчике, который целое лето жил в волшебной сказке, главным героем которой был «Морской Утес». Он рассказал ей о своей прекрасной матери и об увлеченном наукой отце, о кострах, которые он разводил на пляже и о долгих-долгих днях, наполненных чистым детским счастьем. А после поведал о том ужасном дне, когда погибли его родители…

Генри тогда был в Ньюпорте, навещал Алекса. Они так весело проводили время вдвоем: ловили рыбу, охотились за крабами, как два тюленя катались на волнах. И в разгар этого веселья однажды появился дед Генри, который выглядел совершенно больным — с красными глазами, трясущимися руками и серым лицом. Дед холодно и по-деловому проинформировал Генри о том, что его родители исчезли три дня назад, а их яхта разбилась у побережья Блок-Айленда. Тела их до сих пор не найдены, и не осталось никакой надежды, что они все еще живы.

Генри долго отказывался верить в гибель родителей» Он надеялся, что они спаслись и просто не могут в силу каких-то обстоятельств вернуться домой или сообщить о себе. Он не пошел на похороны и возненавидел деда, который устроил эту церемонию. Отец Генри не был хорошим моряком, но все-таки часто предпринимал парусные прогулки до Блок-Айленда и обратно и вполне справлялся с яхтой. Не бог весть какое плавание — но плечу даже новичку. Как же случилось, что как раз во время последней прогулки родителей налетел шквальный ветер, разорвал паруса их маленькой яхты и отправил их самих на дно Атлантики?

В тот день счастье навсегда ушло из жизни маленького Генри. Он потерял «Морской Утес». Дед увез его в Нью-Йорк и категорически запретил даже приближаться к Джеймстауну.

Вскоре после переезда в Нью-Йорк Артур Оуэн перенес свой первый, самый тяжелый инсульт, сделавший его инвалидом. Детство Генри закончилось.

Энн внимательно выслушала рассказ о маленьком мальчике, который узнал что такое счастье только для того, чтобы его лишиться. Сердце ее обливалось кровью.

Генри закончил свою повесть тяжелым вздохом и заглянул ей в глаза в поисках сочувствия, и она выразила свое сочувствие поцелуем.

Энн и сейчас не сомневалась, что подобная история могла оставить равнодушным только самого бессердечного человека. Она все еще не могла простить Генри того, что он сделал с ней, но теперь понимала причины, заставившие его поступить таким образом. И она жалела его. Сожалела о том, что он привез ее в «Морской Утес» и познакомил с печальным маленьким мальчиком, у которого отобрали единственное место, где он был счастлив. Каким ужасом, должно быть, обернулись для него те первые дни, когда дед сухо сообщил ему о гибели родителей. Рядом с мальчиком не оказалось никого, кто мог бы успокоить и поддержать его. Только старик, который не умел или не хотел облегчить боль ребенка.

И все-таки Энн не хотела сочувствовать Генри. Не хотела понимать его. Она хотела, чтобы он оставался в ее глазах «негодяем», который разбил ей сердце, а не маленьким осиротевшим ребенком, лишенным любви и понимания. Именно поэтому она бросила в него горсть песка. Он опять сбивает ее. Стучится к ней в душу, не спрашивает разрешения войти. И она — помоги ей Господь! — не может или не хочет вырвать его из своего сердца.

Беатрис едва дождалась момента, когда они останутся наедине, чтобы устроить подруге допрос.

— Я видела, как вы целовались, — заявила она. Энн закрыла лицо руками. — А потом я видела, как ты бросила в него песком. Энн, если ты хочешь довести до конца наш план, тебе придется получше скрывать свою антипатию. Я знаю, ты ненавидишь его, но он-то должен думать, что ты поддаешься его чарам. Надеюсь, ты не забыла?

Не убирая рук от лица, Энн затрясла головой. Из груди, у нее вырывались звуки, которые можно было принять и за смех, и за рыдания.

— Энн?

— Я не ненавижу его, — прошептала Энн.

— Что?!!

— Я не ненавижу его. Я… — Энн замолчала, пытаясь проглотить комок в горле.

Беатрис вытянула руку, словно пытаясь остановить Энн.

— Нет. О, нет! Не смей говорить мне, что влюблена в него. Нет! Не говори этого. — Вместо ответа Энн лишь подняла на подругу несчастные глаза. — Нет, Энн! Нет. Этого не может быть. Ты не можешь любить его! Тебе просто понравилось целоваться. Конечно, понравилось. Не могло не понравиться. У него же большая практика, он ведь целовался с тысячами женщин. Я могу тебя понять. Он — обаятелен и красив, красивее, чем заслуживает «негодяй». Ладно. Пусть ты увлечена им. Но то, что ты чувствуешь к нему, не может быть любовью. Это — не любовь.

— Нелюбовь? — с дрожью в голосе переспросила Энн.

Беатрис снисходительно улыбнулась.

— Конечно, нет. Ты просто слишком хорошо вошла в роль. Мы запланировали, что ты должна изображать влюбленность, и ты слишком сильно вжилась в образ влюбленной женщины. Тебе показалось, что ты влюбилась, но на самом деле этого нет. Поверь мне.

— Ох.

— Ты не любишь его.

Энн прикусила губу.

— Я, в самом деле, думаю, что влюбилась в него снова, — еле слышно проговорила она, не обращая внимания на протестующие жесты Беатрис.

Раздосадованная Беатрис несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

— Ну, ладно. Расскажи, что случилось?

Энн поведала подруге обо всем и слезы текли по ее лицу, когда она описывала печальное детство Генри.

— Я не могу даже сердиться на него, не говоря уже о том, чтобы нанести ему тот удар, который мы запланировали.

— И ты попалась на эту удочку? Ах, Энн, — укоризненно покачала головой Беатрис. — Видно, твой Генри — двуличный мерзавец, худшего мне не приходилось встречать. Он женился на тебе ради своего дома.

Энн не отрывала взгляда от своих коленей, старательно разглаживая на платье невидимые складки.

— Я знаю, почему он женился на мне.

— Нет, не знаешь! — вскричала Беатрис, испытывая большой соблазн рассказать Энн все, что она знала о том, почему выбор Генри пал именно на нее. Если бы Энн узнала о том, что Генри выбрал ее потому, что считал некрасивой, она бы сразу же забыла о своем, так называемом чувстве любви. Но Беатрис не могла так поступить с подругой, не могла причинить ей такую боль.

— Ты просто слишком быстро забываешь о плохом. Тебя вводит в заблуждение его нынешнее «хорошее» отношение к тебе. Разве ты забыла, что он сделал с тобой?

— Я помню, — вспыхнув, ответила Энн. Она все помнила, просто сейчас не хотела говорить об этом. Она просто не могла сейчас вспоминать ни о чем, кроме его теплых губ и глубоких глаз, наполнявших ее душу неведомым, но прекрасным чувством.

— Он использовал тебя тогда и сейчас использует только для того, чтобы избавиться от чувства вины. И обе мы знаем, что следующим шагом, который он предпримет, будет пересмотр условий вашего развода.

— Он не сделает этого.

Беатрис обняла Энн за плечи.

— Не будет? Он дал тебе клятву верности перед алтарем и нарушил ее в день, когда развелся с тобой и оставил тебя одну. Неужели же он именно тот человек, который заслуживает твоей любви?

— Нет! — вскрикнула Энн и заплакала. Глаза Беатрис тоже наполнились слезами.

— Ты должна ожесточить свое сердце, Энн. Этот город и это общество разорвут тебя на части, если узнают, что ты полюбила Генри снова. О тебе будут рассказывать анекдоты. А Генри все сойдет с рук. Как всегда.

Энн кивнула соглашаясь. Беатрис была права. Генри ничего не сказал о своих чувствах к ней. Он все время говорил о том, что ему нужно ее прощение, а не о том, что он хотел бы возобновить их отношения. Теперь она припомнила, что он не выглядел обиженным или, хотя бы раздраженным, когда она бросила в него песком после того, как они поцеловались. Какой глупой она считала себя сейчас из-за того, что не сумела скрыть свою любовь. Слава Богу, что она хотя бы не выставила себя полной идиоткой и ничего не сказала вслух. А он, вероятно, порадовался, что ему так легко удалось снять тяжкий грех с души.

— Ох, Беа. Поверить не могу в то, что я такая слабая.

— Он может быть очень обаятельным, — с понимающей улыбкой сказала Беатрис. — А ты была влюблёна в него прежде.

— Беа, если я когда-нибудь еще поддамся своей слабости, ударь меня посильнее. Прямо по голове.

Беатрис рассмеялась.

— Я думаю, что нам больше следует беспокоиться о твоем сердце, а не о твоей голове.

Генри отпил глоток неразбавленного виски. В начале вечера он пил виски с содовой, но с каждой порцией напиток в его бокале приобретал все более темный оттенок.

— Не-на-вижу этот город, — пробормотал пьяный Генри, прислоняясь к шелковой обивке стены. — Ты только посмотри на них. Они только и ждут, чтобы кого-нибудь… кого-нибудь… Интересно, как бы им п-понравилось, если бы я… — Он снова отхлебнул виски и медленно поднял глаза на Алекса: — О чем это я?

— Ты сказал, что хочешь пойти домой, — сухо ответил Алекс и забрал у него бокал. Взяв Генри за руку, он положил ее себе на плечо и оторвал друга от стены, пытаясь поставить его на ноги.

— Нет, нет, нет, — затряс головой Генри. Он прищурился, стараясь сфокусировать, взгляд. — О Господи! Я совсем пьян.

— Да уж. Не на шутку.

— Как это я ум-мудрился так нап-питься? — недоуменно вопрошал Генри.

— Я не совсем точно подсчитал, но ты выпил около десяти порций виски, может быть, и одиннадцать.

— Этого н-не может б-быть. Я н-не см-мог бы уд-дер-жать столько в-виски в-внутри. М-меня с-сейчас с-сто-шнит.

— Все будет в порядке, старина. Давай-ка уберемся отсюда, пока ты еще при памяти. Ты в состоянии добраться до кареты?

— Д-дум-маю, д-да.

— Держи себя в руках, дружище. Мы собираемся немного пройтись, — приговаривал Алекс, посмеиваясь над преувеличенной осторожностью, с которой Генри движется к выходу. — Что скажет миссис Астор, если ты изгадишь её сверкающий паркет, а, Генри?

— П-прошу т-тебя, н-не надо об-б этом с-сейчас, Алекс. — Генри судорожно сглотнул, и глаза его наполнились пьяными слезами.

Им все же удалось дойти до мостовой, прежде чем Генри судорожно согнулся и расстался, наконец, с огромным количеством виски, обременявшим его желудок.

— Тебе нужно или больше тренироваться в этом виде спорта, или совсем бросить пить, Генри.

Генри сидел на земле, прислонившись головой к холодной подножке кареты, не обращая внимания на кучера, подбежавшего за приказом хозяина.

— Мне уже немного лучше, — с трудом выговорил он. — Напоминай мне почаще, чтобы я не пил так много.

— Я всегда начеку, но, поскольку это происходит довольно редко, я решил, что у тебя есть веская причина для того, чтобы напиться до поросячьего визга. Что на этот раз? Или, вернее спросить, кто?

Генри поднялся на ноги и посмотрел на кучера извиняющимся взглядом.

— Я хочу знать, почему она так себя ведет? Что за этим скрывается? Когда я поцеловал ее… Черт, когда мы поцеловались, я как будто опьянел. Это было так хорошо! А потом я сразу же оказался весь в песке.

Алекс горько рассмеялся, даже кучер не мог не услышать иронии в этом отрывистом, резком смехе.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. То, что тебе предстоит решить сейчас, это — приятно ли тебе состояние опьянения настолько, что ты сможешь пить и пить этот хмельной напиток дальше? Или, может быть, тебе следует заняться чем-нибудь другим и оставить все это в прошлом?

— Мне так нравится этот проклятый хмельной напиток, но потом меня всегда тошнит от него, — пьяно расхохотался Генри.

— В таком случае, мой друг, я бы попробовал на твоем мосте что-нибудь другое, например, искристое бодрящее шампанское.

Девушка была очень милой. Очень милой и легкомысленной.

Генри зевал от ее шуток и то и дело оглядывал бальный зал «Казино», уверяя себя, что высматривает вовсе не Энн.

— Ах, вы совсем заскучали со мной, — пролепетала Аннет Биссетт, игриво похлопывая перчаткой по его руке.

— Ну, что вы, вовсе нет, — солгал Генри, заставляя себя взглянуть на нее. Девушка была прелестна. Она, казалось, сияла обрадована, когда он неожиданно проявил к ней интерес, и старалась все время держать свою головку под таким углом, чтобы ему не была заметна большая родинка у нее на лбу, как раз над левой бровью. Однако именно эта родинка, на его взгляд, была изюминкой этой девушки. Без нее Аннет была бы уж слишком идеальной, слишком прилизанной, слишком самоуверенной. Но, к счастью, родинка располагалась на самом видном месте.

— Ах, — сказала она, заметив взгляд Генри, потирая лоб в том месте, где располагалась злосчастная родинка. — Я собираюсь удалить ее.

— Не стоит, — сказал он со своей обычной обезоруживающей улыбкой, — она — самая уникальная ваша черта.

Аннет благодарно улыбнулась в ответ.

— Благодарю вас за комплимент, — проворковала она. — В таком случае я буду беречь ее. — Она опустила глаза и пристально взглянула на Генри сквозь густые ресницы.

Боже, как она его раздражала!

Он еще раз окинул взглядом зал и замер, увидев Энн. Она беседовала с высоким мужчиной, голову которого украшала густая светлая шевелюра. Энн выглядела очень оживленной и игриво похлопывала перчаткой по руке собеседника. Генри мог только свирепо смотреть на эту парочку, в то время как ему хотелось подскочить к ним и отшвырнуть от Энн этого «искателя чужих сокровищ», кем бы тот ни был.

— Уж не наша ли это Энн разговаривает с Джейком Моррисоном? Я слышал, он самый популярный мужчина в этом сезоне. Этот парень делает большие деньги в Филадельфии, — прошептал Алекс над ухом у Генри, чем подстегнул его гнев.

Аннет взглянула в тот угол зала, где с самым популярным мужчиной сезона стояла Энн, и сочувственно пробормотала:

— Ах. Это она. Я не знаю, как вы можете находиться с ней в одном обществе? Вы, должно быть, ужасно неловко себя чувствуете.

— Я уверен, что Генри ужасно неловко себя чувствует каждый раз, когда смотрит на Энн, — продолжал язвить Алекс.

В иной ситуации Генри рассмеялся бы в ответ на отточенную остроту друга, но это язвительное замечание попало прямо в цель. Он не хотел стать мишенью для остроумия Алекса, поэтому сделал вид, что его тирады ничуть не трогают его.

— Алекс, ты знаком с мисс Биссетт? Мисс Биссетт — Алекс Хенли.

Алекс отвесил небрежный поклон, Аннет сделала очаровательную гримаску.

— Я думаю, что самый популярный мужчина сезона — это вы, мистер Хенли, — сказала Аннет. — Она так явно заигрывала с Алексом, что Генри вдруг почувствовал неприятный укол своему самолюбию, вызванный тем, что ого так недвусмысленно оттолкнули. Рассердиться ему помешала мысль, что девушка смертельно ему надоела.

Алекс утвердительно кивнул в ответ на кокетливое замечание Аннет и важно сообщил:

— Да, я. Но я решил позволить и другим мужчинам попытать счастья, ухаживая за девушками.

Аннет засмеялась.

— Почему бы вам не потанцевать? — нашелся Генри.

— Вы не откажетесь потанцевать со мною? — вынужден был спросить вежливый Алекс.

— Конечно, не откажусь, — ответила столь же вежливая Аннет.

Генри лихорадочно оглядывался по сторонам в поисках Энн, но нигде не мог ее найти. Он не видел так же и Джейка Моррисона. Он уже ругал себя последними словами за го, что решил искать Энн, когда увидел ее в дальнем углу зала. Она самозабвенно вальсировала с Моррисоном.

Энн разрумянилась, Моррисон улыбался, а Генри боролся с желанием подойти и оторвать ее от него.

— Что за черт, — пробормотал он, более сердитый на себя, чем на нее. Он получил то, что хотел. Он объяснил Энн, почему получилось так, что ой испортил, ей жизнь. Он даже добился от нее понимания причин, двигавших им в то время. Ее поцелуй объяснил ему, что она поняла, а ее недовольство и поспешное бегство сделало очевидным то, что она злилась на себя за это понимание. Ему было знакомо это чувство, ведь он всю свою жизнь разрывался между ненавистью, любовью и гневом к своему деду.

Танец закончился, и Генри увидел, как Алекс поклонился Аннет, одарив ее сверкающей улыбкой, обещающей следующий танец, которого, скорее всего, никогда не будет.

Алекс порхал от одной женщины к другой, не обременяя себя особыми обязательствами, оставляя за собой шлейф из разбитых сердец. Но он не был виноват в этом. Он никогда не проявлял ничего большего, чем дружелюбие, и никогда не предлагал ничего, кроме прогулки по Белльвю или танца в «Казино». Если от женщины ему был нужен не только танец, на этот случай у него имелось несколько замужних подруг, которых ему вполне хватало. Они устраивали его, а он их. Страдания, причиненные его ветреностью, были целиком на совести женщин и девушек, которые считали, что если мужчина способен запомнить их имя, то он уже, несомненно, влюблен.

Генри в этом отношении очень походил на Алекса. Именно поэтому, когда ему срочно понадобилось жениться, ему не к кому было обратиться с серьезным предложением руки, кроме Энн. Энн Фостер, некрасивая девушка, которая не станет поднимать шума, когда он ее бросит. О Господи, как он только смог придумать такое?

Он не просто придумал, он воплотил этот омерзительный план в жизнь. Все. Точка. А теперь он сделал все, что мог, чтобы очистить свою совесть. И теперь должен был бы чувствовать, что с его плеч свалился огромный груз. Но то, что он на самом деле чувствовал, скорее можно было бы назвать паникой. Такое же чувство он испытывал в детстве в конце августа, когда вот-вот должны были начаться занятия в школе, и волшебство летних дней подходило к концу.

— Какая восхитительная девушка, — сказал Алекс.

— Тогда женись на ней. Она уже по уши влюблена в тебя, — отозвался Генри.

— Ну и где же здесь радость трудной победы? — спросил Алекс, остановив взгляд на Беатрис Лейден. — Кстати, о трудных победах, где твоя бывшая жена? Прогуливается по пустынным теннисным кортам с мистером Моррисоном? Или, возможно, он уже уговорил ее посетить его яхту сегодня вечером? Ты должен увидеть эту яхту, Генри. Настоящее чудовище. Она стоит на якоре возле «Шато-сюр-Мэр». Она даже больше, чем «Альва» Вандербилтов. В субботу вечером Моррисон устраивает на яхте банкет. Я, конечно, приглашен туда. Могу взять тебя с собой, если хочешь.

Два года назад Генри, не раздумывая, согласился бы. Но теперь мысль о том, что предстоит общаться с сотней пьяных людей, не привлекала его.

— Я случайно услышал, как Моррисон пригласил на свой банкет некую мисс Фостер.

— Она, конечно, отказалась, процедил Генри сквозь зубы.

— Напротив. Она с радостью согласилась. И нет никаких сомнений, что она потащит с собой подругу.

Генри почувствовал, что его охватывает паника. Он не мог понять, почему Энн согласилась принять участие в таком банкете. Не может же она быть настолько наивной, чтобы не понимать, что ей нельзя посещать такие вечеринки без сопровождения. Какая муха укусила Моррисона, когда он решил пригласить ее? Такая девушка, как Энн, не может… Поток его мыслей вдруг резко оборвался. В качестве разведенной женщины Энн вполне может посещать подобные вечеринки без сопровождения. Сейчас она была как раз такой женщиной, которую не знающий ее мужчина может пригласить на подобный банкет. Генри бросил на Алекса испытывающий взгляд и улыбнулся.

— Не объявил ли ты себя ее опекуном, дружище? — Генри рассмеялся, чувствуя себя необыкновенно проницательным оттого, что так быстро раскусил желание своего друга пойти на этот банкет. — О, это было бы слишком, даже для меня. Алекс Хенли в роли защитника двух невинных девушек. А кто защитит их от тебя?

Теперь уже Алексу пришлось напряженно цедить сквозь зубы:

— Энн — в полной безопасности, находясь со мной, и ты знаешь об этом. И поскольку ее подруга тоже идет, кто-то должен побеспокоиться о том, чтобы они не попали в неприятности.

Генри даже посочувствовал другу, лицо которого приобрело несвойственный ему розовый цвет.

— Очень благородно с твоей стороны.

— Итак, ты пойдешь?

— Ты же знаешь, что пойду, — решительно произнес Генри.