Идеальная жена

Глава IX

Во время праздников, ежегодно устраиваемых Пулами под открытым небом, никогда не бывало дождя. И сегодня природа-мать как всегда подарила этой могущественной семье безоблачное небо и легкий теплый бриз. Около трехсот гостей в непринужденных позах расселись возле дома Лестера Пула на идеально подстриженной траве, в тени вишневых деревьев, увешанных серебряными грушами и золотыми яблоками. Слуги, одетые в серебристые ливреи с золотым шитьем, разносили на серебряных подносах золотые кубки с шампанским. Это был самый роскошный праздник сезона, на устройство которого хозяин не жалел многих тысяч долларов, и вряд ли кому-либо из приглашенных под силу было превзойти его. Сам Лестер Пул, наряженный в белый костюм и шляпу с плюмажем из золотых и серебряных перьев, важно ходил по газону, как племенной петух-призер среди своих курочек.

Беатрис, уверенная в том, что никто на нее не смотрит, окинула Пула презрительным взглядом. В руке она держала серебряную тарелочку, на которую только что положила тарталетку. Услышав рядом с собой негромкий смех, она невольно покраснела и обернулась посмотреть на того, кто стал свидетелем ее непочтительного отношения к хозяину праздника. Сложив на груди руки и опираясь спиной о ствол огромного бука, стоял Алекс Хенли.

— Только не уверяйте меня, что на вас не производит ни малейшего впечатления это выставленное напоказ богатство, мисс Лейден, — сказал он, широким взмахом руки обводя раскинувшуюся перед ними картину.

Пряча улыбку, Беатрис открыто и смело посмотрела на Алекса и заявила:

— Я предпочла бы что-нибудь менее… режуще глаз.

Он оторвался от дерева и направился к ней, спрятав руки в карманы. Он был похож на очаровательного сорванца. И поскольку из всех мужчин, с которыми ей приходилось общаться, Александр Хенли реже всех бывал очаровательным, Беатрис подозревала, что Алекс прекрасно понимает, как выглядит в данный момент. Он, по ее мнению, был повесой, мужчиной, которого нельзя воспринимать всерьез и который обязательно разобьет сердце девушки, если та окажется настолько глупа, чтобы влюбиться в него.

Они познакомились два года назад, как раз тогда, когда Генри был «женихом» Энн. У Беатрис сразу же сложилось об Алексе окончательное мнение, и она никогда не упускала возможности недвусмысленно дать ему понять, что именно она о нем думает. Правда, она никогда не говорила всего. Она ни за что не признается ему, что сердце едва не выскакивает у нее из груди всякий раз, когда он оказывается рядом и ей очень хочется, — конечно, из чистого любопытства — узнать, что он почувствует, если поцелует ее. Девушка ни на секунду не сомневалась, что сердце ее надежно защищено, ведь она знает, какой Алекс на самом деле, но она была куда более уязвимой, чем предполагала. И всякий раз, когда Алекс говорил Беатрис что-нибудь, с ее точки зрения, обидное, это задевало ее гораздо глубже, чем ей хотелось признать.

Как всегда одно лишь его появление вызвало краску волнения на ее щеках, но Беатрис считала, что так она выглядит более сердитой, и Алекс ясно видит, что его общество ей нежеланно. «Конечно же, совершенно нежеланно», — думала она. Хотя участившийся стук сердца говорил ей совсем иное. Беатрис все же заставила себя нахмуриться. При виде её недовольного лица, Алекс погасил свою чудесную улыбку.

— Где же ваш новый поклонник? — спросил он, осматриваясь и изображая полное недоумение.

— Я не имею ни малейшего представления, о ком вы говорите, — честно призналась Беатрис.

— О Генри, конечно. Вы уже видели его?

Беатрис недоуменно подняла брови. Неужели кому-то могло показаться, что Генри Оуэн ее поклонник? Она прекрасно помнила, что он, как, впрочем, и Алекс, глаз не сводил с Энн.

— На оба ваших вопроса я вынуждена ответить отрицательно. Мистер Оуэн не является моим поклонником, и я не видела его сегодня. Если вы ищете его, вам, вероятнее всего, следует поискать мистера Оуэна где-нибудь рядом с Энн Фостер.

Алекс одарил ее своей ослепительной улыбкой.

— Ревнуете?

Беатрис фыркнула.

— У нас с мистером Оуэном возникли серьезные разногласия, поэтому, если говорить обо мне, ни о какой ревности не может быть и речи.

— О, милые уже бранятся?

Беатрис хотелось зарычать от раздражения. Ему, как всегда, удалось вывести ее из себя.

— Оставьте меня в покое, мистер Хенли, — гневно выдохнула она, пытаясь придать лицу самое свирепое выражение, на которое только была способна. Но он обезоружил ее своей очаровательной мальчишеской улыбкой, да и поддразнивания его, на самом деле, были просто мальчишескими. Она не удержалась и улыбнулась в ответ.

— Если вы будете продолжать так мило улыбаться мне, боюсь, у Генри сложится совершенно превратное представление о наших отношениях. Вы не боитесь, что он увидит нас вместе? — спросил он нарочито озабоченным тоном.

— Вы просто невыносимы: Вам очень хорошо известно, что мистер Оуэн не испытывает ко мне романтического интереса. А если бы такой интерес вдруг у него возник, я бы немедленно одернула его. Я считаю этого человека невыносимым. Даже его друзья, — сказала она с многозначительной интонацией, — почти так же невыносимы.

В ответ на столь нелестное замечание в свой адрес Алекс лишь пожал плечами, но его лицо вдруг приобрело серьезное выражение.

— Генри не такой, как вы думаете. Причины, по которым он женился на Энн, были не так просты и однозначны, как вам кажется.

Беатрис недоверчиво хмыкнула.

— Я знаю все о причинах его женитьбы, мистер Хенли, и они достаточно просты и очевидны. Думаю, что их можно определить как смесь жадности и бессердечия.

Покачиваясь с пяток на носки, Алекс задумчиво, почти печально, смотрел на синюю гладь залива, расстилавшегося сразу за владениями Пулов.

— Возможно, вы правы. Но если вам нужно кого-то обвинять, обвиняйте меня. Видите ли, все это было моей идеей.

— Что вы имеете в виду под словом «все»?

Алекс с застывшим лицом продолжал:

— Все. Поскольку Генри не имеет гнилой косточки внутри, пришлось мне одолжить ему одну из своих. — У него вырвался горький смешок. — Для меня это было просто игрой. Я так пытался помочь другу. Отвлекающий маневр. Его тошнило от этого. Тошнило в буквальном смысле. Всю неделю перед свадьбой он, в прямом смысле слова, извергал из себя все, что ему удавалось съесть. Он говорил мне, что начал испытывать к Энн дружеские чувства, говорил, что не может предавать друга. Я «вдохновил» его на этот поступок.

Беатрис чувствовала, как сердце ее разрывается на части от жалости, но не к подруге почему-то, а к Алексу. Она не хотела верить в то, что он был способен разработать такой коварный план.

— Генри — не ребенок. У него есть своя голова на плечах.

— Это правда. Но я должен со всей ответственностью заявить: если бы не я, он никогда не пошел бы по этому пути.

Когда он, наконец, осмелился взглянуть на Беатрис, глаза его были полны раскаяния, подбородок прижат к груди, а все тело напряжено, — как будто Алекс ожидал, что она его ударит.

— И поэтому вы сейчас ухаживаете за Энн? Из чувства вины перед ней?

Он улыбнулся, пытаясь улыбкой стереть проявленные только что глубокие чувства, вновь надевая маску беззаботного повесы.

— Я ухаживаю за ней потому, что она красивая женщина. Я обожаю красоту. — Беатрис пришлось отвести взгляд, чтобы он не заметил, как в ее глазах вспыхнула ревность. И она едва не упала замертво, когда он заговорил снова: — Вы ведь не ревнуете, правда?

Она попыталась придать своему лицу саркастическое выражение.

— Нет. Я просто пытаюсь определить, кто достоин большего презрения, Генри или вы.

Улыбаясь лишь губами, в глазах у него уже не осталось и намека на какие-либо чувства, он небрежно поклонился ей.

— Уверяю вас, что я.

Беатрис смотрела, как он удаляется, и боролась с острым желанием остановить его. Вместо этого она запихнула тарталетку в рот — целиком. Поставив тарелку на поднос подошедшего слуги, Беатрис отправилась разыскивать Энн, чувствуя себя просто ужасно. Она ухитрилась всего за три дня оттолкнуть от себя обоих — и Генри, и Алекса, — нанеся жестокий ущерб выполнению их «плана». Оба мужчины вовсе не были глупыми, и они, конечно, начнут что-то подозревать, если Энн внезапно продемонстрирует Генри тою «влюбленность». Хотя… Возможно, из явной антипатии к Алексу и Генри можно будет извлечь какую-нибудь пользу. Она может сделать вид, что сердится на Энн за ее увлечение Генри. Да. Это может сработать.

Множество гостей собралось вокруг площадок для игры в крокет и теннис. Сквозь шум голосов и громкую музыку отчетливо слышались удары теннисного мяча. Беатрис, не любившая ни тенниса, ни крокета, оставила Энн в обществе своей матери наблюдать за матчем между чемпионом колледжа и сыном, Пула. Когда она возвратилась к теннисному корту, их нигде не было видно. Пропираясь сквозь толпу, Беатрис резко остановилась, заметив свою подругу сидящей на скамье на самом краю газона и занятой интимной беседой со своим бывшим мужем. Беатрис улыбнулась, мысленно поздравляя Энн с тем, что она не тратит времени даром, и постаралась подобраться поближе, в надежде услышать хоть что-нибудь или, по крайней мере, получше рассмотреть разыгрываемое Энн представление. Но и издалека было заметно, что Энн, не отрываясь, смотрит на Генри, а ее прелестное личико оживленно сияет. Беатрис вздохнула с облегчением. Слава Богу, хоть Энн следует «плану». Надо бы не забыть похвалить ее, напомнила себе Беатрис.

Энн хотелось поскорее уйти с этого празднества. Она уже начала ненавидеть свою нежданную популярность — тонкие намеки женщин и отнюдь не тонкие предложения мужчин. За прошедшие два дня она получила четыре совершенно неприемлемых предложения, и все — от женатых мужчин. Похоже, они смели подумать, что, отказавшись от претензий к мужу при разводе, она отказалась и от своих моральных принципов. Будь Энн более опытной и изощренной, она могла бы флиртовать с ними, развлекаясь в свое удовольствие, а потом изящно дать им отставку, наслаждаясь их растерянностью. Но вместо этого она краснела, бормотала что-то, чего потом даже не могла вспомнить, и, в буквальном смысле, убегала. Когда это случилось в четвертый раз, она была уже лучше подготовлена и сумела выдавить из себя: «Благодарю вас, нет». Вспоминая об этом, она очень гордилась своей вежливой выдержкой.

То, что мужчины так откровенно домогались ее, было для неопытной девушки новостью: она внезапно попала в мир незнакомых ей отношений, к которым оказалась совершенно не готова. У нее не было соответствующих навыков и опыта. У бывшей толстушки Энн просто не было возможности флиртовать с молодыми людьми и принимать, а равно и отвергать их ухаживания. А теперь все эти мужчины ожидали от нее полной осведомленности в игре, сами правила которой были ей неизвестны.

Хелен сообщила ей, что теперь Энн называют неприступной «снежной королевой». И именно неприступность делала ее еще более желанной для всех искателей приключений. Она стала в их глазах чем-то Броде заманчивого приза в каком-то уродливом соревновании. Это было отвратительно.

— Вы хотите сказать, что все они действительно ждут, что я… чтобы я… Что я соглашусь на… на отношения с ними до клятвы перед алтарем?

Хелен ответила ей понимающей улыбкой.

— Совершенно верно.

— О Господи! Это ужасно… Но ведь все они женаты!

— Ах, милая, а что, по-твоему, происходит на всех этих яхтах, стоящих на якорях у побережья? Что, по-твоему, делают там все эти примерные мужья и уважаемые отцы семейств, когда отправляются в Ньюпорт в конце недели, так ни разу и, не сойдя на берег?

— Я всегда думала, что им просто нравится отдых на воде.

— Не сомневаюсь, что нравится, учитывая своеобразный характер этого отдыха, — не скрывала иронии Хелен. — Я, правда, сама не бывала свидетельницей этого, но слышала, что некоторые мужчины привозят с собой на яхту девушек-хористок из Нью-Йорка, — сообщила она, понизив голос до шепота.

Энн от удивления вытаращила глаза. Она-то думала, что за два прошедших года ее наивность совершенно испарилась, но теперь ей стало ясно, что это совсем не так.

Ей внезапно показалось, что все окружающие говорят только о ней, и душный в это время года дом в Нью-Йорке вдруг показался ей далеким недостижимым раем.

Энн выскользнула из толпы зрителей и нашла уединенную скамейку, стоящую в тени широколиственного клена. Девушка расположилась лицом к заливу, делая отчаянные попытки сдержать внезапно подступившие слезы. Она ни разу не плакала с тех пор, как уехала из Нью-Йорка, хотя события последних дней давали ей множество поводов к слезам. Генри! Если она все же расплачется, вина за каждую слезинку будет на нем.

— Вы позволите присесть рядом с вами?

Энн до того поразилась, услышав этот до боли знакомый голос, что вскрикнула и подскочила на жестком сиденье скамейки.

— Простите, что напугал вас, — извинился Генри и сел, не дожидаясь разрешения.

— Я не хочу, чтобы вы сидели рядом со мной! — заявила Энн, даже не вспомнив, что согласно «плану» должна поощрять его интерес к себе.

Но Генри продолжал молча сидеть возле нее, не обращая никакого внимания на ее холодную отповедь. Энн изо всех сил боролась с желанием вскочить и убежать. Наконец она осмелилась поднять на Генри глаза и тут же пожалела об этом, потому что почувствовала себя так, будто ей снова восемнадцать и самый красивый мужчина Ньюпорта ухаживает за ней. Его темно-каштановые волосы шевелил легкий бриз, а серые глаза ярко светились на смуглом, загорелом лице. Он неуверенно улыбнулся ей, и Энн вдруг поняла, что он очень волнуется. Эта мысль помогла ей расслабиться.

Он прокашлялся и заговорил:

— Я бы хотел объясниться с вами. Со дня нашей свадьбы у меня не выдалось такой возможности.

— Мы беседовали на балу у Ветмора, — холодно, возразила Энн.

— Да, но тогда я не, знал, кто вы, поэтому тот разговор не в счет.

Он не поднимал глаз, внимательно изучая свои ладони, и, невольно проследив за его взглядом, Энн отметила, какие сильные у Генри руки. Чистые и ухоженные, они выглядели не столько элегантными, сколько крепкими и умелыми. И ей внезапно вспомнилось, как они обнимали ее тогда, на балу у Ветмора. Ох, не стоило ей вспоминать ни о том вечере, ни об их с Генри прогулке в саду!

— Я давно уже должен был поговорить с вами, — продолжал Генри. — Я поступил с вами непорядочно и не жду, что вы простите меня. Но мне очень бы хотелось, чтобы вы знали, что я сожалею о случившемся.

Пока он говорил, Энн старательно следила, взглядом за белоснежным парусом шхуны, проплывавшей по синей глади залива. Когда он замолк, она, повернулась к нему.

— Я не знаю, каких слов вы от меня ждете, — дрожащим голосом проговорила Энн. — Я думала о том, что вы, вероятно, сожалеете, но это не изменит того, что произошло. Ваше раскаяние не вернет мне ни моей семьи, ни моей репутации, ни моей безмятежной жизни. Если вам стало легче от того, что вы попросили у меня прощения, я рада, Генри. Но это ничего не меняет.

Он кивнул, словно она сказала именно то, что он ожидал услышать.

— Это одна из моих, — сообщил он, указывая на шхуну.

— Она прекрасна, — согласно кивнула Энн.

Воцарилось неловкое молчание, и Энн в голову стали приходить странные мысли. Почему, думая только о том, как заставить Генри поцеловать ее и что она будет при этом чувствовать, она не замечала его красивых сильных рук? На нее нахлынули воспоминания о крепких и нежных объятиях, о том, что она ощутила, когда он прижал ее к себе, о вкусе его поцелуев… А потом она вспомнила, как еще до свадьбы они сидели рядом и просто разговаривали или молчали… Она помнила то обоюдное чувство комфорта, всегда возникавшее между ними в присутствии друг друга.

Наконец, Генри прервал молчание.

— Я хочу, чтобы вы поняли. Мне нужно, чтобы вы знали, почему я сделал то, что сделал.

У Энн внезапно перехватило дыхание.

— Этому не может быть оправданий… — начала она, но тут же замолчала, испугавшись, что расплачется в его присутствии.

В этот момент Генри еще больше возненавидел себя. Он видел, как Энн пытается сдержать слезы, как её стройная шея содрогнулась от отчаянного спазма. Он может просить у нее прощения каждый день до самой своей смерти, но это не будет иметь ровным счетом никакого значения, потому что он не может изменить того, что уже сделал. Этого нельзя простить, а он сидит здесь на этой скамейке и просит возможности объясниться… Пустое. Как он сможет объяснить ей, что был просто одержим мыслью о спасении «Морского Утеса». Как сможет дать ей почувствовать, какой страх охватывал его, когда он думал о том, что вот-вот потеряет дом? Ответ был простым — никак. Он не сумеет ничего сделать, как бы отчаянно ни хотел. И, кроме того, Генри чувствовал, что еще немного и новая страсть завладеет им. Вот уже несколько дней Энн не идет у него из головы…

Он увидел, как шелковая прядь волос коснулась ее щеки, и почувствовал острое желание прикоснуться к ней, отвести ее своей рукой. Но сдержался: Энн сидела напряженная, и Генри ясно видел, что она каждой клеточкой своего тела хочет только одного — чтобы он поскорее ушел.

— Позвольте мне показать его вам, — неожиданно для самого себя выпалил он. — Клянусь вам, я навсегда оставлю вас в покое, если вы только позволите показать вам «Морской Утес».

И вдруг то, что казалось невероятным, о чем и подумать было невозможно, стало совершенно очевидным: если Энн увидит «Морской Утес», если он как-то сможет объяснить ей, как много для него значит этот старый дом, она обязательно поймет, что толкнуло его на подобный поступок.

Энн повернулась к нему, на ее лице явно читалось замешательство.

— «Морской Утес»? — удивленно спросила она.

— Именно он — старый дом моей семьи — был всему причиной. Позвольте мне показать его вам.

Гамма разнообразных чувств отразилась на лице Энн, но, в конце концов, она все же кивнула в знак согласия, и на ее губах даже появился намек на улыбку.

— Он просил у тебя прощения? — переспросила Беатрис в восторге от новости. Подруги сидели на кровати Беатрис, расправив под собой пышные юбки.

— Да. Я чувствовала себя пауком, поймавшим в сеть муху, — Энн сделала вид, что разделяет восторг Беатрис. Она ни за что не смогла бы признаться подруге, что едва удержалась, чтобы не сказать Генри, что прощает его. Как она могла так разочаровать ее, после всего, что Беатрис для нее сделала! Энн понимала, что должна была бы чувствовать к Генри только антипатию, но, когда он сказал ей, как сожалеет о том, что сделал, когда посмотрел на нее взглядом, в котором она прочла, что мир прекратит для него существование, если Энн отвернется от него, именно она превратилась в беспомощную муху.

После того, как Генри ушел, Энн вновь мысленно вернулась ко времени их помолвки. Ей пришлось опять напомнить себе, что он только делал вид, что ухаживает. Она напоминала себе, что все доброе, что он говорил ей тогда, все их танцы, шутки и прикосновения, заставлявшие ее считать себя самой счастливой девушкой на свете, были насквозь фальшивыми. Все было ложью — от начала и до конца. Эти мысли два года сводили ее с ума, но, когда она снова увидела Генри, поговорила с ним, ей стало очень трудно ненавидеть его. И лучше было не думать о том поцелуе на балу у Ветмора.

Энн никак не могла ответить на один вопрос: почему он так настойчиво пытается установить с ней дружеские отношения? Должно быть, тут есть какие-то скрытые мотивы. Такой человек, как Генри Оуэн, ничего не делает без причины, и она не могла поверить, что им движет одно лишь сознание своей вины. Возможно, он сожалеет о том огромном содержании, которое назначил ей после развода, и планирует уменьшить его. Деньги заставили его поступить с ней так в первый раз, и, может быть, именно они являются причиной его теперешнего «раскаяния». Но каковы бы ни были его мотивы сейчас, больше он ее не одурачит.

— Он совершенно не скрывает того, что интересуется тобой, да?

— Я вот только никакие пойму, почему, — задумчиво произнесла Энн и нахмурилась, так сурово, что между ее тонких шелковистых бровей легла морщинка.

— Мне что, опять тащить тебя к зеркалу? Ты же теперь красавица, Энн.

— В таком случае мне, видимо, придется снова растолстеть, чтобы Генри утратил ко мне интерес, — с горечью предположила Энн. — Иногда я спрашиваю себя, развелся бы он со мной, если бы я тогда выглядела также, как сейчас.

— Он женился на тебе из-за денег! — быстро и напористо выпалила Беатрис. — На твоем месте могла оказаться любая другая девушка. Просто ты первая согласилась.

— Почему ты не предупредила меня тогда?

— Я пыталась, неужели ты не помнишь? А ты обвинила меня в ревности.

Энн расхохоталась, закрыв лицо руками.

— Ах да, я совсем забыла. — Она опустила руки и посмотрела на Беатрис веселыми глазами. — Ты намекала, что ходят слухи, будто Генри опросил денег у своего деда, а тот отказал ему, и я вступилась за честь жениха.

— Могу даже точно процитировать твои слова: «Ты просто боишься, что останешься старой девой, и не можешь перенести, что я выхожу замуж».

Энн затрясла головой и сконфуженно рассмеялась.

— Поверить не могу, что наговорила тебе таких гадостей. Прости меня, Беа.

Беатрис легкомысленно отмахнулась, избавляя Энн от дальнейших извинений.

— Все это уже в прошлом, пронеслось, как вода под мостом.

— Кстати, о воде. Он хочет, чтобы я отправилась с ним в «Морской Утес».

— В его дом? Одна? — Беатрис сделала большие глаза, но было видно, что она в восторге от этой идеи.

— Я подумала, что ты могла бы поехать со мной, — сказала Энн, не обращая внимания на выражение разочарования, появившееся на лице подруги. В качестве разведенной женщины, Энн имела теперь значительно больше свободы, чем в то время, когда она была не замужем. Прежде она и подумать не смела о том, чтобы подняться на яхту Генри без сопровождения, а сейчас она могла почти совершенно спокойно поступать, как ей заблагорассудится. В данном случае своей репутацией рисковала только Беатрис, и Энн тут же пожалела о сорвавшемся с ее губ предложении и с облегчением услышала ответ подруги:

— Но я бы только помешала тебе. Подумай о том, как далеко ты сможешь продвинуться в выполнении нашего «плана», оставшись с ним наедине!

— Я знаю, что эта поездка была бы рискованной для тебя, но я подумала, что моя репутация окончательно погибнет, если я поеду одна, — сказала Энн, делая вид, что пошутила. Правда была в том, что она боялась остаться наедине с Генри, боялись, что ее воля совсем растает в лучах его очаровательной улыбки.

— Ах да, что подумают люди о «снежной королеве», если она отправится в увеселительную поездку на, яхте со своим бывшим мужем? — рассмеялась Беатрис так заразительно, что не заметила, как Энн схватила, подушку и опомнилась только тогда, когда во рту у нее уже было полно перьев.

— Ты зашел слишком далеко, Генри. Чего ты надеешься добиться, показав, Энн «Морской Утес»? Ты ожидаешь, что она падет к твоим ногам?

Алекс и Генри сидели в Клубе в окружении множества мужчин, сбежавших с Пуловского пикника от своих жен, продолжавших наслаждаться экстравагантностью и роскошью празднества. Большинство разговоров вертелось вокруг того, что неплохо бы утереть нос этому Пулу и как можно это устроить, поскольку мужья точно знали, что жены непременно потребуют от них чего-нибудь подобного. Алекс растянулся в кресле, сложив руки на своем плоском животе. Генри сидел, опершись локтями о маленький столик, разделявший друзей, запустив пальцы в свои густые волосы.

— Я не хочу, чтобы Энн пала к моим ногам, — сказал Генри, обращаясь к столу. — Я хочу, чтобы она поняла, почему я так поступил.

Алекс с мученическим видом закатил глаза.

— И что ты ей скажешь? Покажешь пальцем на «Морской Утес» — вот, мол, причина, по которой я разрушил твою жизнь? Откровенно говоря, Генри, если бы я оказался на ее месте, я бы не знал, убить тебя или посмеяться над тобой. И почему это у тебя вдруг возникло странное желание — во что бы то ни стало вырвать у нее прощение?

— Хотел бы я знать, — усмехнулся Генри, потирая лоб. Потом он обхватил ладонями свой бокал с недопитым бренди и задумался.

Почему он не может оставить Энн в покое? Почему она или, скорее, то, что он сделал с ней, так беспокоит его теперь? На протяжении двух лет он обманывал себя, думая, что развод уладил все проблемы. Для него все прошло практически безболезненно, особенно учитывая тот грандиозный факт, что «Морской Утес» был спасен. Он получил такое богатство, о котором многие и мечтать не могут, он снова обрел свободу и пользовался успехом у самых красивых на всем восточном побережье женщин, занимающих высокое положение в обществе. Чего, казалось бы, можно еще желать?

Возвращение Энн разбередило ему душу гораздо сильнее, чем Генри хотелось бы признать, и заставило осознать, что он вовсе не такой хладнокровный мерзавец, каковым привык себя считать.

Алекс побарабанил пальцами по жилету.

— Знаешь, Генри, я позволил событиям зайти так далеко, потому что думал, что это поможет тебе избавиться от чувства вины, — сказал он таким тоном, что Генри сразу понял, насколько сама идея существования такого чувства чужда Алексу. — Но, если ты будешь продолжать нести себя подобным образом, ты сделаешь из себя посмешище. Перестань ухаживать за ней.

— Я за ней не ухаживаю, — твердо сказал Генри.

— В таком случае, тебе не трудно будет убедить меня, что петухи несут яйца. Я видел, как ты на нее смотришь.

— Все мужчины так смотрят на нее. Она — красива.

— И когда-то была твоей. Не в этом ли все дело? Она была твоей, и ты ее потерял, а теперь она стала недостижима для тебя, поэтому ты из кожи вон лезешь?

— Заткнись, Алекс, — потребовал Генри далеко не так добродушно, как собирался. Алекс начинал действовать ему на нервы, возможно, потому, что бил не в бровь, а в глаз. — Если я не ошибаюсь, то именно ты пытаешься ухаживать за ней.

— Ты лучше меня знаешь, что я выступил с этой идеей только, чтобы понять твое отношение к ней. Похоже, Я уже получил ответ на свой вопрос.

— Ты совершенно безнравственный тип.

Алекс пожал плечами и улыбнулся.

— У меня есть еще один вопрос. Почему она ответила согласием на твое приглашение поехать в «Морской Утес»? Подумай об этом. Ведь она — женщина, на которой ты женился из меркантильных соображений и мгновенно развелся. Она должна ненавидеть тебя. Любая на ее месте испытывала бы к тебе только ненависть. Так нет, она охотно соглашается посмотреть на тот самый дом, который и стал причиной всех ее несчастий. Я нахожу это весьма странным.

— Я думал об этом. Но она согласилась только потому, что я сумел ее уговорить.

Алекс недоверчиво изогнул бровь.

— Неужели? — Его интонация красноречиво выразила сомнения в способностях друга убедить кого-либо в чем-то.

— Ладно, — нехотя признал Генри. — У нее могут быть скрытые мотивы для этой поездки. Ну, и каковы же они, на твой взгляд?

Алекс выпрямился в своем кресле.

— Деньги, мой дорогой друг. Посмотри вокруг — этот город помешан на деньгах, а у нее их не так уж много. И перспективы получить больше — ничтожны, если она не выйдет замуж, что в ее положении разведенной женщины вряд ли возможно. Не думаю, что ее устраивает содержание, которое ты назначил ей после развода.

— Мне казалось, что, во всяком случае, в этом вопросе я поступил с ней честно, — пожал плечами Генри и сам услышал сомнение в своем голосе. — Все равно, Энн не производит впечатления корыстного человека.

— Ты разрушил ее мир, Генри. С чего бы ей быть столь дружелюбной с тобой?

— Я не стал бы характеризовать отношение ко мне Энн как дружелюбное.

Алекс допил свой бренди одним глотком и посмотрел на Генри сквозь стекло бокала.

— Я еще не во всем разобрался, Генри, но эта девушка и ее подружка что-то замышляют. Поверь мне на слово.