Интрижка (СИ)

Глава 1 Трусики

Иззи

Я ПРОСНУЛАСЬ от звука вращающихся лопастей потолочного вентилятора.

У меня не было потолочного вентилятора.

Очевидно, это заставило меня открыть глаза и сделать это быстро.

Осознав тот факт, что я лежала на коричневых простынях. С легким золотистым отливом. На ощупь они были мягкими. Выглядели и чувствовались дорогими.

Но это были не мои простыни.

Подушка, на которой покоилась моя голова, была не моей подушкой.

И тумбочка рядом с кроватью, на которой лежали три упаковки от использованных презервативов, немного мелочи, сотовый телефон, будильник и лампа, не были моей тумбочкой, моим сотовым, моим будильником или моей лампой.

Я тупо уставилась на будильник.

У меня был все тот же будильник, купленный мне мамой, когда я поступила в колледж. Квадратный, бледно-розовый, с зеркальным циферблатом. Несмотря на то, что ему было больше десяти лет и он был супер дешевым, он все еще выглядел по-девчачьи крутым. И самое главное — он все еще работал.

Будильник, на который я уставилась, выглядел современным и дорогим.

Я была не в своей постели, не в своем доме, не со своим будильником.

Приподнявшись, я оперлась на руку, осознав, что я голая (я никогда не спала голой). Я натянула простыню, прикрываясь, когда на меня обрушилась реальность, еще до того, как взгляд охватил интересное (настолько интересное, что я отметила это даже в своем состоянии) пространство, пока не уперся в стену с противоположной стороны кровати, за окнами которой стоял мужчина.

Джонни.

Джонни Гэмбл.

Мой желудок приятно сжался при одном его виде.

Но его вид также пробудил воспоминания о нем и о прошлой ночи.

У него было невероятное имя. Ни у одного мужчины в реальной жизни не могло быть такого имени.

Это имя могло бы принадлежать супергерою в его обыденной от супергеройства жизни. Или обходительному, талантливому мошеннику, который, в конце концов, влюбляется в девушку и ступает на правильный путь. Или ловкому вору, который, улыбаясь вам в лицо, тем временем незаметно стягивает бриллиантовое кольцо с вашего пальца.

Но это имя принадлежало ему.

Более того, стоявший там мужчина, звался не Джон с уменьшительно-ласкательным окончанием «ни».

Он сразу так и представился:

— Я Джонни. Гэмбл. Джонни Гэмбл, — сказал он прошлой ночью в баре, улыбаясь мне в лицо и не стягивая незаметно бриллиантовое кольцо с моего пальца, потому что такого у меня не было, тем более, что он не был таким парнем.

Этот мужчина мог бы походить на Джона, или Дирка, или Клинта, или Адониса.

Но точное не на Джонни.

И все же, его звали именно Джонни, и это имя я несколько раз произносила при разговоре и выкрикивала со стоном, когда он был внутри меня (среди прочего).

Теперь он был вне меня, попивал кофе.

Нет, сейчас он стоял на балконе, одетый лишь в широкие, серые спортивные штаны с разрезами внизу по бокам, такие длинные, что они собирались у лодыжек и прикрывали пятки. Он облокотился на перила балкона, держа двумя руками массивную белую кружку. Он стоял чуть согнувшись, так что мне были хорошо видны его мускулистая спина, узкая талия и широкие плечи.

А также его лицо в профиль.

У него были черные волосы, густые-густые и волнистые, и в данный момент большая часть этих завитков свисала ему на лоб.

А еще у него была черная борода. Не густая, но ухоженная. Не коротко подстриженная, но и не делавшая его похожим на сексуального дровосека или члена группы ZZ Top. Она показывала, что он был тем, кто носил бороду до того, как это стало модным, и продолжит ее носить, когда это выйдет из тренда.

Со своего места я не могла видеть его глаз, но они у него тоже были темными. Черными, как смола.

Борода не скрывала его волевую челюсть. И ничто не скрывало его прямого, с широкими ноздрями, но в чем-то классического и аккуратного носа. Или затенявшие глаза густые черные брови, которые на первый взгляд придавали ему грозный вид, но если бы вы перекинулись с ним хотя бы десятью словами, то поняли бы, что все совсем не так.

Он был кем угодно, только не грозным.

Он был высоким. Хорошо сложен. С широкими плечами. С выпирающими на руках венами. С плоским животом. Мощными ногами.

Наконец, он был самым красивым мужчиной, которого я видела в своей жизни. Такого мужчину можно было бы увидеть на телеэкране. Или в кинотеатре, там его изображение будет даже больше и четче. Фотографии такого мужчины украсили бы страницы журнала, где он, в потрясающей одежде, мчался бы по Средиземному морю на изящном скоростном катере, рекламируя одеколон.

Такой мужчина не стоял бы на деревянном балконе, за которым — я пригляделась — вращалось водяное колесо.

Водяное колесо!

Данный факт, — то, что он был очень красив, а не то, что он жил где-то, где не должно было вращаться водяное колесо, — не мог быть причиной того, что я лежала в его постели, в его доме у черта на куличках, рядом с которым крутилось водяное колесо.

Честно говоря, это была одна из причин.

Но не главной.

Дело в том, что я никогда ничего подобного не делала.

Я была не из тех девушек, кто заводит интрижки.

К поступкам других я относилась спокойно. Мама учила меня не судить людей. Никого. И ни в чем.

— Иззи, никогда не знаешь, какая у этих людей история, — не раз говорила она мне. — Никогда не знаешь, что скрывается в глубине их душ. Ты не знаешь этого наверняка. А раз не знаешь, то никогда, ни при каких обстоятельствах не должна их судить.

Так что, да, я научилась не судить.

Но я не делала ничего подобного: не встречалась с мужчиной в баре, не выпивала с ним несколько бокалов, а затем не ехала к нему домой, чтобы заняться с ним сексом (много раз), не спала с ним голой и не просыпалась в его постели, пока он полуодетый стоял на балконе и наслаждался кофе.

Я часто жалела, что не была такой девушкой.

На самом деле, такой была моя мама.

И моя сестра тоже, пока не вышла замуж.

А я — нет.

Я была слишком застенчива.

И, честно говоря, немного ханжой. Я пыталась избавиться от этого: потребности быть правильной, скромной, хорошей. Но с юных лет я уяснила, что может повлечь за собой «быть плохой», и моя врожденная застенчивость и этот урок не позволяли мне вести себя по-другому.

А в не столь юном возрасте я уяснила, какими могут быть мужчины, когда угодила в ловушку, которую должна была почуять за милю, учитывая свое прошлое (и мамино тоже).

Так что я была не просто застенчивой. С мужчинами, особенно теперь, я была пугливой.

Но не с Джонни.

Не с Джонни Гэмблом.

И не только из-за его невероятной красоты.

И не только потому, что он угостил меня выпивкой. Хотя отчасти и поэтому, но между третьим и четвертым бокалом (их все мне купил он) он подозвал официантку и попросил:

— Не могли бы вы принести моей девушке стакан воды?

Это говорило о том, что он не хотел напоить меня, чтобы потом поступить со мной как ему вздумается. Он не возражал против того, чтобы я чувствовала себя расслабленной и раскованной, но не хотел этим пользоваться.

Это тоже говорило о нем много хорошего. Но дело было не только в этом.

И даже не в том, что он умел слушать. Он мало говорил, но слушал и участвовал в разговоре, задавал вопросы, пока я рассказывала о своей работе, о маме, сестре, моих домашних животных, моем доме. Его все это интересовало. Он следил за всем, что я говорила. Его взгляд не блуждал по другим женщинам в баре или игре на экране телевизора.

Все его внимание было приковано ко мне.

И дело было не только в его великолепной ухмылке и еще лучшей улыбке. Его кривая ухмылка приподнимала уголок губ с одной стороны, и, казалось, что его темные глаза мерцают.

Но улыбка была лучше. Широкая, яркая и белозубая в темной бороде, она изгибала эти полные губы, придавая ему до боли милый и сексуальный вид, и тот и другой — в равной степени.

И подаренные им мне ухмылки и улыбки, также стали еще одной причиной, по которой я лежала сейчас голая в его постели. Он считал меня забавной. И мне это нравилось. Было приятно заставлять его ухмыляться и улыбаться, и, определенно, смеяться (что происходило тоже часто).

Сложив все эти причины вместе, после четвертого бокала, когда он наклонился ко мне и спросил своим глубоким голосом:

— Хочешь убраться отсюда?

Я ответила: «да».

Я не колебалась.

Я кивнула и выразила свое согласие застенчивым, с некоторым придыханием, но все же решительным: «да».

Это вызвало у него еще одну улыбку.

А после этого все стало только лучше.

Все началось с того, что он открыл для меня дверцу своего грузовика.

И после того, как я уселась на место, он закрыл ее за мной.

Затем, когда мы отъехали, и мне пришло в голову, что, возможно, это не самый умный поступок, — сесть в машину незнакомого мужчины и поехать к нему домой, я посмотрела на его профиль в свете приборной панели, и на меня накатила робость вместе с некоторой паникой, которая заставила меня выпалить:

— Я… э-э, не попаду сегодня домой?

Он не спросил моего мнения на этот счет. Но и не колебался.

Просто ответил:

— Нет.

В этот момент, после того, как я почувствовала пробежавшую по спине приятную дрожь, я вытащила свой телефон из сумочки и, запинаясь, сообщила:

— Мне только… нужно написать подруге. У меня есть собаки. И кошки тоже. И э-м… другие животные. Она живет недалеко от меня. Хочу попросить ее заскочить утром, чтобы покормить всех, выпустить собак.

— Во-первых, я думаю, здорово, что ты беспокоишься о своих домашних животных, а во-вторых, я бы посчитал тебя глупой, если бы ты не позаботилась о себе и не сообщила подруге, где ты и с кем.

Таков был его ответ. Он знал, почему я писала Дианне, и эта причина заключалась не только в том, что я хотела, чтобы кто-нибудь позаботился о моих питомцах. Его просьба принести мне стакан воды после выпивки показывала, что он тоже заботился обо мне.

Так что да, определенно, мы отлично начали и все продолжало становиться лучше.

Я отправила сообщение Дианне с этой информацией, и хотя после его последних слов тревога исчезла, она вернулась, потому что мы выехали за пределы города. Я жила за городом в противоположном направлении в небольшом доме на трех акрах земли, с крохотной конюшней, двумя собаками, тремя кошками, двумя птицами и двумя лошадьми, но не так далеко, как он.

Дианна могла бы получить мое сообщение, но она не знала бы, кто он такой, куда меня везет, и когда он свернул на грунтовую дорогу, с обеих сторон окруженную лесом, я задалась вопросом: во что я вляпалась.

Я была уверена, что серийные убийцы жили в чаще леса, в домах, к которым вела грунтовая дорога.

И маньяки, которые запирали вас в подземные бункеры и держали в плену, заставляя рожать детей, чтобы они могли создавать армии (или чего-то там еще), также наверняка жили в чаще леса, в домах, к которым вела грунтовая дорога.

Когда фары грузовика, наконец, осветили поляну, на которой стояло двухэтажное строение из камня различных оттенков — нежно кремового, песочного и коричневого (водяное колесо было по другую сторону, поэтому тогда я его не заметила), — окруженное широким ручьем, я не почувствовала ничего, кроме паники, потому что мы находились в лесу, вокруг нас ничего не было, и если бы мне пришлось бежать, это заняло бы уйму времени, прежде чем я добралась бы до чего-нибудь в поисках помощь.

И Джонни был высоким и подтянутым, с очень длинными ногами, так что у меня было отчетливое ощущение, что если мне придется бежать, он меня поймает.

Он выбрался из грузовика, обогнул его и открыл мою дверцу (в основном потому, что я застыла на месте).

Он взял меня за руку, и когда я повернула голову, то почувствовала в темноте, что он смотрит мне в глаза.

Именно тогда он тихо произнес:

— Иззи, детка, есть большая вероятность, что я тебя укушу. Но поверь мне, ты захочешь выбраться из моего грузовика, потому что я могу гарантировать, что тебе это понравится.

Между ног начало покалывать, и довольно сильно, отчего мне пришлось стиснуть бедра.

Джонни отошел в сторону, чтобы я могла выбраться из грузовика. Он подвел меня к деревянным ступенькам и остановил на полпути, чтобы поцеловать.

Остальное растаяло в блаженной дымке.

За это время он не раз меня кусал.

И он был верен своему слову.

Мне это понравилось.

И после трех сеансов секса (но моих четырех оргазмов) я заснула голой в его объятиях.

Теперь я, все еще голая, лежала в его постели, а он, стоя в одних спортивных штанах на балконе, обыденно попивал кофе, погрузившись в созерцание ручья, леса и природы, окружавшей дом, выглядя неотъемлемой частью всей этой картины со своей мужественной бородой.

Я отвела взгляд и заметила на полу у кровати свои трусики, спутанные с джинсами, а недалеко от них лежала футболка, которая была на нем прошлым вечером.

Присев на край кровати с прижатой к груди простыней и продолжая ухмыляться, я вытянула ногу так далеко, как только могла, чтобы подтащить пальцами футболку к себе.

Справившись с этим, я наклонилась, подняла ее и натянула через голову.

И только потом встала.

Я была высокой. Но он был выше. У него были очень широкие плечи, так что рубашка мешком висела на моей груди, но едва прикрывала зад.

Это была не единственная причина, по которой я наклонилась за трусиками.

Натянув их, я украдкой взглянула в сторону окна, Джонни двинулся, но только для того, чтобы поднести кружку с кофе к губам. Его глаза все еще были устремлены вдаль, а спина частично повернута ко мне.

Так что, я решила оглядеться, помещение представляло собой одну большую комнату (на самом деле огромную) с кухней, обеденной зоной, зоной отдыха, зоной для чтения и кроватью. Но справа от кухни был вход в коридор.

Я направилась в ту сторону, увидев дальше по коридору три двери: две справа, одну слева.

Первая справа была открыта. Я заглянула внутрь и обнаружила большую длинную комнату, в которой было много всякой всячины. Печь, водонагреватель и установка Wi-Fi, а также куча мужских вещей. Куртки и ветровки на крючках. Ботинки и кроссовки в неопрятной куче на полу. Оружейный стеллаж с четырьмя отсеками для винтовок, только два из них заняты. Что-то похожее на свернутую палатку и несколько сложенных походных стульев в углу. Походная печь. Фонари. Рыболовные сети. Удочки. Большой рюкзак.

Пройдя пару шагов по коридору, я заглянула в комнату слева.

Ванная.

Я вошла внутрь и изумилась увиденному.

Переднюю часть еще предстояло тщательно осмотреть. Однако, в глаза сразу бросились деревянные потолки и каменные стены. Такую комнату следовало ожидать в доме из кремового, песочного и коричневого камня с водяным колесом.

Ванная была полностью реконструирована, и даже на мой неопытный взгляд я могла видеть, что это произошло недавно.

И она выглядела так, будто ей не место в таком доме.

Вся белая.

Абсолютно вся.

Блестящие, выложенные белой плиткой стены. Просторная душевая кабина (на самом деле, гигантская, с пятью насадками: две наклонные с верхних сторон, одна у потолка и еще две, идущие от стен). Двойная раковина с бело-серыми прожилками мраморной столешницей и зеркалом с подсветкой. Туалет наполовину отделен перегородкой, которая, в основном, скрывала его от посторонних глаз. И большая (на самом деле огромная) угловая ванна с узким помостом там, где она соприкасалась со стеной, куда женщины ставили свечи, растения, декоративные баночки с солью для ванн.

Последнее я включила в список потому, что одна из них стояла там. Единственная вещь на этом узком помосте. Декоративная стеклянная баночка с красивой хромированной крышечкой, наполовину заполненная голубой солью для ванн.

Она не принадлежала Джонни.

Она принадлежала кому-то другому.

Но в данный момент я не хотела думать о возможном существовании «кого-то другого».

Отведя взгляд от баночки и сказочной огромной, чистой, сверкающей, великолепной ванной комнаты, которая была фантазией любой женщины и так не соответствовала комнате с печью/водонагревателем, в которой царил беспорядок из мужских вещей и снаряжения для активного отдыха, я воспользовалась удобствами. Я вымыла руки. Открыла несколько ящиков, пока не нашла зубную пасту, и использовала палец в качестве щетки. Прополоскав рот, я уставилась на свое отражение в зеркале, которое очень нуждалось в средстве для снятия макияжа, и быстро окинула взглядом все вокруг на предмет обнаружения средств по уходу за лицом, которые могли бы принадлежать тому же человеку, что и соль для ванн.

Они отсутствовали.

Однако там стояла жидкость для полоскания рта, так что я воспользовалась ею.

Я уже хотела выйти из ванной комнаты, но меня захлестнуло любопытство увидеть ее во всей красе, и я направилась к двери в задней части помещения между ванной и душем. К закрытой двери.

Но я не могла так поступить.

Джонни Гэмбл купил мне четыре «маргариты». Привел к себе домой. Затем подарил мне четыре оргазма и держал в своих объятиях, пока я засыпала (это не заняло много времени, опять же, — четыре «маргариты» и четыре оргазма).

Я была обязана не нарушать его личное пространство.

Если бы он предложил мне экскурсию по своему дому, я бы согласилась.

Но, кроме соли для ванн, не было никаких указаний на то, что мне нужно что-то выведать на случай, если он это скрыл.

У него могла быть женщина, которая уехала на выходные к подруге или отправилась куда-то по работе, и он чувствовал себя в безопасности, чтобы отправиться на охоту, и при этом, будучи таким, каким он был, выглядя так, как он выглядел, зная, что ему повезет, он спрятал улики и забыл соль для ванн.

Но если бы у него была женщина, которая пользовалась солью для ванн, существовало бы больше улик, которые указывали бы на это, например, вторая зубная щетка или тюбик туши, которые он случайно мог забыть спрятать. При своем беглом осмотре, ничего такого я не заметила.

Может, он был из любителей принимать ванны, к примеру, после массажа. Ведь всем известно, что добавление английской соли помогает вывести токсины.

Возможно, ему нравилось хорошо пахнуть.

Он воплощал и бросал вызов имени «Джонни». Он был мужчиной, который точно знал, чего хочет в постели, поэтому брал это, и если он хотел сменить позу или расположить тебя по-удобнее — он делал это.

Так что, пусть принимает столько ароматических ванн, сколько хочет.

Вернувшись обратно в общую комнату, я обнаружила, что он все еще стоит у перил балкона. Теперь он выпрямился, но оперся рукой о перила, держа кружку с кофе высоко, близко ко рту, но не потягивая, а все еще созерцая открывающийся вид.

Я быстро осмотрелась по сторонам.

Повсюду мебель середины прошлого века. Но не та, что он унаследовал, переехав сюда. Она была новой. Красивой. С четкими линиями. Квадратной формы. Без выкрутасов. Из твида, кожи и светлого дерева. Все, включая кровать, обилие книжных полок (забитых книгами под завязку) и мягкое кресло в углу, было аккуратным и элегантным, будто Джонни попал на аукцион вещей из сериала «Безумцы» и обставил ими свой дом.

Выглядело невероятно круто.

Кухня осталась нетронутой. В ней не было ничего модного. Никаких бетонных, гранитных или мраморных столешниц. Никаких причудливых шкафов с потайными дверцами. Простые столешницы, которые были такими старыми, что везде были гладкими, а в часто используемых местах деформированными и волнистыми. Шкафы с застекленными и открытыми полками.

Хотя он заменил бытовую технику: посудомоечная машина из нержавеющей стали, холодильник и плита были высокого качества и дорогими, если не первоклассными.

Я заметила кофе. На открытой полке над кофеваркой стояли белые кофейные кружки, а на столешнице — бутылка сливок.

Подойдя туда, я налила себе кружку.

Когда я направилась к балкону, то Джонни больше не пребывал в мирном созерцании зеленых окрестностей дома с водяным колесом и с блеском обставленной ванной комнатой, за которую можно умереть.

Должно быть, он заметил, как я передвигаюсь по дому, возможно, еще тогда, когда я встала с постели и пошла в ванную. Но, несмотря на это, его взгляд теперь был направлен через окно.

На меня.

Я открыла стеклянную дверь и вышла, закрыв ее за собой и оглянувшись на Джонни, но остановилась, потому что он смотрел на свою футболку на мне.

Возможно, такая интимность и то, что я налила себе кофе (а также сходила в ванную, воспользовалась зубной пастой и жидкостью для полоскания рта), не приветствовались.

Я никогда не заводила интрижку с первым встречным. Не при моей жизни. Я ходила на свидания. У меня было твердое правило пяти свиданий еще до того, как меня начинали лапать (в основном, из-за застенчивости, но также и из-за моей скромности, которая была неотъемлемой частью меня, что и являлось причиной моей застенчивости), поэтому я, очевидно, не бросалась в койку к мужчине через пару часов после знакомства с ним.

Я не знала правил, когда ты просыпаешься в постели почти незнакомого мужчины, каким бы красивым, вежливым или хорошим слушателем он ни был.

— Хоть я ценю вид этих великолепных ног, не говоря уже о твоих волосах, я бы предпочел, чтобы ты тащила свою задницу сюда, Иззи.

Эта забавная команда вывела меня из оцепенения, и я медленно двинулась босиком по прохладному раннему летнему воскресному утру к Джонни Гэмблу.

Он не убрал руку с перил, но поставил на них кружку, чтобы свободной рукой обхватить меня за талию.

Крепко прижав меня к себе, он склонил голову и посмотрел на меня сверху вниз.

Мне это понравилось. Будучи высокой, я не так часто встречала мужчин, смотревших на меня сверху вниз, которым приходилось для этого еще и склонить голову.

Должно быть, рост Джонни — шесть футов два дюйма, может, даже шесть и три.

Да, мне это очень понравилось.

А еще мне нравилось тепло его тела. Ночью я заметила, насколько тепло с ним в постели, и это было приятно (хотя, с его талантами было много чего приятного, но все же).

И последнее: мне понравилась его твердость, и это включало в себя не только его крепкое телосложение. Но и то, как он смотрел мне прямо в глаза, сразу же обнял, заставив чувствовать себя желанной гостьей, будто был рад, что я воспользовалась его зубной пастой, его жидкостью для полоскания рта (хотя он этого еще не знал…), налила себе кофе, проснулась голой в его постели.

Он не собирался запихивать меня в свой грузовик, везти обратно к моей машине, оставленной в городе, и бежать от меня без оглядки.

Это было что-то другое.

Это было…

Это было началом чего-то.

Я расслабилась в его объятиях.

— Привет, — прошептала я.

Его губы дрогнули.

— Привет. — Он скользнул рукой вниз по моему боку к бедру и спросил: — Хорошо спалось?

Я кивнула, потому что так оно и было, но также и потому, что движение его руки так сильно завладело моим вниманием, что я не могла говорить.

Когда его пальцы нащупали подол футболки и потянули ее вверх, — это привлекло еще больше внимания.

Поэтому мой вопрос прозвучал несколько пискляво, когда я спросила:

— А ты? То есть, тебе хорошо спалось.

Я почувствовала, как у меня вспыхнули щеки, и это не укрылось от Джонни. Я поняла это по мерцанию его черных глаз, когда кончики его пальцев наткнулись на пояс моих трусиков.

— Я отлично выспался, — пробормотал он, а затем, не колеблясь, продолжил: — Трусики?

— Что? — спросила я, сбитая с толку его вопросом, возможно, потому, что его пальцы приятно скользили по поясу предмета одежды, который мы странно обсуждали.

— Трусики, — повторил он, на этот раз без вопроса.

— Да, это, э-э… мои трусики, — подтвердила я.

Мой ответ подарил мне яркую, белозубую, красивую улыбку.

— Детка, зачем ты надела трусики?

Я моргнула, глядя на него снизу вверх.

Его пальцы скользнули за пояс, слегка прикасаясь к моей попке.

Мои губы приоткрылись.

— Милая, застенчивая Элиза, — пробормотал он, будто говорил о ком-то другом, даже если смотрел прямо мне в глаза. — Придется избавить тебя от этого.

Да.

О, боже, пожалуйста, пусть это будет «да».

Пусть это будет началом чего-то.

— Голодная? — спросил он непринужденно.

Я кивнула, на самом деле не зная, была ли я голодна. Но точно зная, что мне нравилось тепло и собственническое прикосновение его руки в моих трусиках.

— Хочешь трахнуться до или после того, как я тебя покормлю? — спросил он.

Мои ноги задрожали.

Он почувствовал это, я знала, потому что это вызвало у него еще одну улыбку, на этот раз менее милую и намного более сексуальную.

— И до и после, — прошептал он, его голова приблизилась к моей. — Начнем с «до».

— Джонни, — прошептала я в ответ, но сделала это, прижимаясь губами к его губам.

Его глаза были открыты, они были близко, потому что, еще раз отмечу, его губы были напротив моих, когда он ответил:

— Да?

— Мой кофе, — идиотски заметила я.

К сожалению, его губы исчезли.

Затем исчез мой кофе, и его поставили на перила рядом с его кружкой.

Затем его губы вернулись.

— Я даже не сделала ни глотка, — объявила я, снова заглядывая ему в глаза, такие близкие, что могла сосчитать (густые) реснички.

— Приготовлю тебе три кофейника после того, как заставлю кончить, — пробормотал он, затем придвинулся еще ближе.

— Джонни, — настойчиво сказала я, снова без всякой причины откладывая поцелуй.

Он хорошо целовался. Лучше всех, кто у меня когда-либо был.

Однозначно.

И все же, это была я.

Поэтому нервничала.

— Иззи, — позвал он.

— Да? — откликнулась я.

— Заткнись.

Я заткнулась.

А потом, наконец, он меня поцеловал.