Интрижка (СИ)

Глава 10 Воспоминание

Иззи

На следующее утро я натягивала резиновые сапоги на заднем крыльце, когда дверь в дом открылась.

Подняв глаза, я увидела сестру в пижаме, с растрепанными после сна волосами, выглядящую одновременно только что проснувшейся и уставшей, с тем же выражением, которое я видела на ее лице в вечер приезда и на следующее утро.

— Привет, — ласково поздоровалась она.

— Привет, — решительно ответила я.

— Ты в порядке?

Нет.

Нет, я была не в порядке.

— В порядке, — солгала я.

Адди протянула мне мой телефон.

— Он снова звонит, — сообщила она.

Она снова включила звук.

Я бы хотела, чтобы она этого не делала.

Я даже не удостоила телефон взглядом.

— Я покормлю лошадей и выпущу их погулять. Вчера утром мне не удалось почистить их стойла, так что я вернусь, приготовлю вам завтрак, переоденусь, а потом займусь уборкой.

— Я тебе помогу.

— Не нужно.

— Я помогу, — настойчиво заявила она.

— Кто-то должен присматривать за Бруксом, — напомнила я ей.

— Он может побыть в конюшне. Дети тысячелетиями вертелись вокруг лошадей, ели грязь и все такое, и выжили. К тому же, его любимое место на земле — с мамочкой и тетушкой Иззи, именно там он и будет.

Я пожала плечами, наклонилась к сапогам, наконец, их надев, и сказала:

— Если ты не против, то и я не против.

Я направилась к сетчатой двери заднего крыльца, когда Адди окликнула меня по имени.

Я повернулась к ней.

— Ты должна поговорить с ним, — тихо настаивала она.

Этого не произойдет.

Он ей нравился. Один короткий разговор на покрывале во время пикника, и он ей понравился.

Неудивительно.

Это же Джонни.

Я кивнула, пробормотав:

— Может быть, позже, — и вышла через сетчатую дверь.

Я направилась в конюшню, стараясь не думать о вчерашнем звонке Джонни, когда мы ехали в машине домой с фестиваля. И мы отправились домой с фестиваля примерно через десять целых восемь десятых секунды после того, как он убежал за Шандрой.

Хуже того, мы собирали вещи и сбегали под добрыми и сочувствующими взглядами многочисленных зрителей, ставших свидетелями воссоединения Джонни и Шандры, произошедшего всего через несколько минут после того, как он обнимался со мной на покрывале для пикника.

Воссоединения, после которого он, не оглядываясь, умчался за ней.

Я не ответила, потому что знала, зачем он звонит.

Это же Джонни. Милый. Джентльмен. В перипетиях мучительной ситуации он мог обо мне забыть. Но вспомнил бы, как только до него дошло, что он сделал, и он был бы настолько добросердечен, насколько мог, когда стал бы объяснять, как обстоят дела.

Но мне это было не нужно.

Я знала, где мое место, еще до того, как все произошло.

Это было бы мило с его стороны и все такое, но в этом не было необходимости.

Должна признать, что сообщение, пришедшее через несколько секунд после того, как я не ответила на его звонок, стало неожиданностью.

Я также должна признать, что повторяющиеся звонки и сообщения, ни одно из которых я не принимала и не просматривала, тоже стали неожиданностью.

Однако после того, как я позвонила Дианне и Чарли и солгала сквозь зубы, что у меня похмелье, и я не смогла вынести толпу, шум, запахи еды и жару, и мы отправились домой, и не сможем встретиться с ними, как планировалось, когда они позже приедут на фестиваль, я отключила звук, чтобы лишить себя постоянного напоминания о том, что я поступаю умно, не позволяя себе думать, что я могла бы заполучить Джонни.

Но теперь, я знала без всяких сомнений, что не могла допустить, чтобы Джонни продолжил причинять мне боль намного, намного, намного сильнее, чем следовало бы.

Адди пыталась уговорить меня ответить и поговорить с ним. Но после моего отказа отступила. «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой», — учила нас мама старой пословице, и часто ей следовала. Как и мы с Адди.

Я добралась до конюшни, вошла в ворота, заперла их за собой на задвижку и принялась кормить лошадей.

Я устала как собака. Прошлой ночью я спала еще меньше. Все еще мучаясь похмельем, но в основном меня тошнило от того, что произошло, не говоря уже о том, что весь город (ну, часть его) стала свидетелем этого. Они считали, что это было (не совсем) тем, чем казалось. Они не знали, что я не позволила себе увязнуть слишком глубоко (хотя, если честно, я это сделала). Они думали, что я просто еще одна из тех, кто влюбилась, а потом обожглась о Джонни и Шандру.

Последняя из них, но все же.

Уверена, что стану объектом сострадания. И это не весело, поскольку служило бы напоминанием всякий раз, когда я заходила в цветочный магазин «Мэйси» или продуктовый магазин, или если бы когда-нибудь (чего я, вероятно, не сделала бы, по крайней мере, какое-то время) снова отправилась бы в «Дом».

Но я бы вытерпела.

Я бы прошла через это.

Я бы пережила.

И продолжила бы жить дальше.

Меня, как и маму, жизнь многими и разнообразными способами могла поставить на колени, я просто встала бы и продолжила идти.

В основном потому, что у меня не было выбора.

Покормив своих деток, я решила проверить запасы корма и сена. Я всегда тщательно рассчитывала потребности обоих лошадей, потому что покупала оптом из-за скидки, которую могла получить, а также из-за того, что магазин кормов осуществлял доставку по фиксированной цене, независимо от величины заказа.

Корма было мало, но сена вдоволь.

Лишнее можно сложить снаружи и накрыть брезентом, сперва оставив необходимое количество, чтобы мне не пришлось таскать его и складывать в стог только для того, чтобы снова тащить обратно лошадям.

Закрыв дверь сеновала, я повернулась, чтобы пойти к Серенгети, посмотреть, закончила ли она есть и готова ли отправиться на прогулку, но остановилась как вкопанная.

Возле закрытых ворот стоял Джонни, и его глаза были прикованы ко мне.

Этого не должно было произойти по ряду причин.

Во-первых, я еще не смирилась. Не сейчас. Мне требовался, по крайней мере, целый день, или, скорее, сотня.

Во-вторых, это несправедливо. Я знала, что он хотел поступить со мной правильно. Он легко меня подвел, теперь объяснит, что у него в голове все перепуталось, и именно поэтому он играл со мной, попытается заставить меня понять, чтобы чувствовать себя лучше.

Но в этом конкретном сценарии я решила, что время, когда это произойдет, — если это вообще произойдет, — нужно выбрать мне, а не ему.

И, наконец, глупо убиваясь горем, и не позволив себе зацикливаться на том, что это было всего три ужина, два завтрака, несколько телефонных разговоров и переписок, а не годы совместной жизни и нарушенные обещания, я легла спать в футболке, которую он мне прислал.

Поэтому сейчас я стояла перед ним в его футболке, старых, поношенных мужских пижамных штанах, которые я обрезала до колен, чтобы ходить в них в конюшню, и в резиновых сапогах.

Волосы были в беспорядке.

И я знала, что должна выглядеть усталой и, вероятно, мои сердечные страдания были написаны у меня на лице.

Так что это происходило не просто слишком рано и было несправедливо.

Это была катастрофа.

Я оторвала от него взгляд и по неизвестным причинам сразу же направилась к сараю, хотя мне нечего было там делать, так как я должна была идти к Серенгети. Качая головой, я произнесла:

— Ты не обязан этого делать, Джонни.

Я почувствовала его движение, но не посмотрела на него.

— Иззи, мне нужно, чтобы ты меня выслушала.

Я продолжала качать головой, в то же время отдаляясь от него.

— Все в порядке. Я понимаю. Ты не обязан ничего говорить.

— Из, детка, остановись на секунду и выслушай меня.

Я остановилась у двери в сарай и слегка повернулась, уперевшись взглядом в его грудь, потому что он стоял близко.

Сегодня на нем была новая футболка, синяя, с выцветшим белым американским флагом спереди.

Выглядело потрясающе.

— Честно, все нормально. Я в порядке. Я ожидала, что это произойдет, — сообщила я, хоть и не ожидала, что мне придется стать свидетелем их воссоединения.

— Что произойдет? — спросил он.

Я проигнорировала его.

— И я все еще не против взять Тумана, если нужно. Но я сама съезжу за ним и буду о нем заботиться. Мне нетрудно. Не волнуйся. Просто напиши мне адрес. Я знаю кое-кого, кто позволит мне воспользоваться трейлером для перевозки лошадей, а у Чарли есть грузовик, к которому можно его прицепить.

— Из…

— Спасибо, что пришел, Джонни. — Я начала открывать дверь сарая. — Это мило. — Я подняла глаза к его бородатому подбородку и хотела пнуть себя, потому что мой голос начал звучать хрипло, когда я закончила: — Будь счастлив.

Я собиралась исчезнуть за дверью, но у меня ничего не вышло.

Дверь, которую я приоткрыла всего на три дюйма, захлопнулась передо мной, а затем меня развернули, положив руку мне на плечо, и я обнаружила себя прислоненной спиной к деревянной стене сарая, с рукой Джонни на моем животе.

Я посмотрела на Джонни.

Он выглядел злым.

Я почувствовала, как мое раненое сердце начало учащенно биться.

— Мне нужно, чтобы ты заткнулась, детка, и выслушала меня, — прорычал он.

— Тебе действительно не обязательно это делать, — прошептала я.

— А тебе действительно нужно заткнуться, — резко ответил он.

Я уставилась в его сердитые глаза.

Он говорил мне заткнуться.

И злился.

Он вторгался на мою землю, в мою конюшню, в мое пространство, стремясь поступить правильно и не думая о моих чувствах, и он злился, что я ему не позволяю объясниться.

И это разозлило уже меня.

— Не говори мне заткнуться, — огрызнулась я.

— Иззи, повторю еще раз, тебе нужно меня выслушать.

Я поднялась на цыпочки, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, и ответила:

— Мне ничего не нужно.

— Ясно, — отрезал он.

Потом его руки больше не было у меня на животе.

Она обернулась вокруг моей талии, пальцы его другой руки крепко стиснули мои волосы, а его губы накрыли мои.

Он поцеловал меня.

Я замерла на секунду в шоке, прежде чем попыталась вырваться из его хватки.

Мои ладони наткнулись на широкие, сильные плечи, и все.

Я перестала быть Иззи.

Меня не было в конюшне.

Я не злилась на Джонни.

И он не разрывал мне сердце.

У меня дома не было племянника и сестры, столкнувшейся с какими-то проблемами, и в то же время переживавшей, что со мной что-то происходит.

Шандры, как-там-ее-фамилия, не существовало.

Она даже не родилась.

Я превратилась в кого-то другого, нечто совершенно неизвестное, находилась где-то в ином месте.

Но Джонни остался Джонни.

И он обнимал и целовал меня.

И я превратилась в чистое желание.

Мои губы открылись, и Джонни скользнул языком внутрь со стоном, который вогнал жгучий голод глубже в мою плоть, до мозга костей, прямо в душу, и я не смогла бы сдержать его, даже если бы попыталась.

Мои руки покинули его плечи и потянулись к завязкам моих штанов. Я потянула за них, и мешковатый материал упал к лодыжкам.

Затем я потянулась к его ремню.

Джонни прервал поцелуй, поднял голову и заглянул в глубину моих глаз.

Он издал звук, этот свой приглушенный рев, который теперь звучал не зло или разочарованно, а хищно.

Если бы я уже не промокла, то это случилось бы сейчас.

Вместо этого я стала истекать влагой.

Я возилась с его ремнем, когда он приподнял мою футболку и зацепил большими пальцами мои трусики по бокам и потянул их вниз.

Он спустил трусики до колен, при этом царапая ногтями больших пальцев мою плоть, — ощущение отдалось прямо в моей киске, — а затем вытащил бумажник из заднего кармана.

Я расстегнула его ремень и потянулась к пуговице.

Я услышала, как бумажник шлепнулся на землю, прежде чем он зажал край упаковки презерватива между стиснутыми зубами и отвел мои руки в сторону.

Я сосредоточилась на своих трусиках, стягивая их ниже до тех пор, пока они не упали к лодыжкам.

Джонни приспустил джинсы на задницу, и презерватив исчез у него из зубов.

Через несколько секунд его руки оказались на моей попке, мои — на его плечах, и меня подняли вверх.

Продолжая удерживать меня, он сделал шаг вперед, прижимая меня к стене.

А затем оказался внутри.

Я ахнула.

Он застонал.

И все это время наши глаза не отрывались друг от друга.

Он начал двигаться, вонзаясь в меня, и я, обхватив его бедра ногами и используя икры и пятки в качестве рычага, начала волнообразно двигаться в такт его движениям. Одной рукой я крепко обхватила его сзади за шею, другой сильно вцепилась в его густые волосы.

Джонни одной рукой поддерживал меня за ягодицы, а другую прижимал к затылку.

Его затрудненное дыхание сталкивалось с моим прерывистым, когда он, глядя мне в глаза, жестко объезжал меня.

Во время этого все вокруг исчезло.

Ничего в целом мире не существовало для меня, кроме его глаз, его члена, его крепкой хватки, и всех тех удивительных, прекрасных, чудесных вещей, которые он заставлял меня чувствовать.

Мои прерывистые вдохи участились, послышались всхлипы, и по мере того, как его толчки становились все сильнее и быстрее, раздалось его рычание.

Моя рука скользнула по его шее сзади, и я грубо схватила его, когда от всего, что я чувствовала, от всего, что он мне давал, я начала стонать.

— Ты там? — пророкотал он.

Я обхватили его за голову, притянули к себе, он уткнулся лицом мне в шею, и я громко закричала и дернулась в его объятиях, когда кульминация, изысканная в своей чистоте, интенсивности и великолепии красоты, пронзила меня.

— Ты там, — смутно услышала я его шепот, прежде чем он начал входить быстрее и жестче, и через несколько секунд я услышала и почувствовала у шеи рокот его протяжного, глубокого стона.

Он скользнул внутрь и остался там, дрожь пробежала по его высокому телу, и он прижал меня к стене, насаженную на его член.

Я держала его голову в своих руках, он утыкался лицом мне в шею, мои ноги крепко обхватывали его бедра.

В объятиях Джонни Гэмбла. Связанная с ним. Единственное место, где я чувствовала себя в безопасности. Единственное место, где я чувствовала себя хорошо. Единственное место, где я чувствовала себя свободной быть той, кем я хотела.

А потом на меня обрушился мир.

Я только что трахнула мужчину другой женщины.

Я была так подавлена и совершенно напугана своим поступком, что мне даже в голову не пришло, что он тоже трахнул другую женщину.

Это я.

Только я поступаю неправильно. Я причиняю боль другой женщине. Даже не задумавшись о последствиях. Забираю то, что мне не принадлежало.

Я отпустила его голову и положила руки ему на плечи.

— Отпусти меня.

— Иззи, — прошептал он мне в шею.

Я отвернула голову в сторону, подальше от него, не в состоянии справиться с этим, даже не в состоянии быть в собственной шкуре.

Это было грязно. Неправильно. Отвратительно.

— Это было неправильно.

— Детка…

— Отпусти меня.

Его губы коснулись моего уха.

— Spätzchen, ты должна выслушать меня.

— Это было неправильно. Ты не мой. Ты принадлежишь ей.

Его тело напряглось вокруг меня.

— Что?

— Ты побежал за ней.

— Я побежал за своей собакой.

Я моргнула, глядя на проход с земляным полом между стойлами.

Он прикоснулся губами к мочке моего уха, а затем задержал их там, мягко сказав:

— Я знал, что ты так подумаешь, но не мог тебя разубедить, так как ты не отвечала на гребаный телефон.

Я медленно повернула голову в его сторону, и он медленно поднял свою, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Ты… побежал за… своей собакой?

— Рейнджер дома, — заявил он.

Я моргнула, глядя на него снизу вверх.

Он осторожно снял меня с члена, и я поняла намек, отцепив ноги от его бедер. Он поставил меня на ноги, но держал крепко, все еще прижимая к стене, пока не убедился, что я твердо стою на земле.

Он отодвинулся ровно настолько, чтобы подтянуть джинсы, а затем наклонился и схватил мои трусики.

Я машинально протянула за ними руку, но он не отдал их мне.

Он сунул их в карман джинсов.

Мои губы приоткрылись.

Он наклонился и поднял мои пижамные штаны. Встряхнул их, чтобы очистить от грязи, и его брови сошлись вместе, когда он посмотрел на них, затем протянул мне.

Несколько раз задев Джонни, потому что он стоял близко, я надела их.

Я завязывала шнурок, когда он сказал:

— Мусор.

Это было утверждение, превратившееся в вопрос.

— В сарае, — ответила я.

Он взял меня за руку и, открыв дверь, завел нас в сарай. В расстегнутых джинсах таща меня за собой.

Затем поделился со мной интимным моментом, выбросив использованный презерватив в мусорное ведро.

В этом моменте было нечто значимое, нечто могущественное. Сдвиг в наших отношениях, когда завеса опущена, и речь больше не идет о том, чтобы хранить важные секреты, пока вы не убедитесь, что ими можно безопасно делиться, или просто узнать друг друга немного лучше.

Речь идет о том, чтобы вписаться в жизнь друг друга.

Он поправил джинсы и ремень, затем оглядел сарай.

— Иисусе, — пробормотал он.

Я проследила за его взглядом.

Упряжь крепилась на двух противоположных стенах таким образом, чтобы все выглядело не только организованно и упорядочено, но и привлекательно. На узком пространстве под ними был расстелен чистый овальный плетеный коврик. В двух задних углах, по диагонали, располагались два кресла. Выцветшее ситцевое, которое я приобрела на дворовой распродаже за два доллара. И потрясающее клубное кресло из кожи и красного дерева, которое я купила на аукционе недвижимости за двадцать пять долларов. Жестяной светильник, ветхий и потрясающий, являл собой предмет антиквариата, и стоил мне пятьдесят долларов в антикварном магазине, а также вечер «маргариты» плюс мой гуакамоле для подруги электрика, чтобы его перемонтировать.

На задней стене висели четыре фотографии, по две с каждой стороны большого окна, и я заплатила небольшое состояние, чтобы оформить их в одинаковые рамки.

Они заключали в себя матовые снимки, сделанные на дешевый одноразовый фотоаппарат, купленный в аптеке, с того дня, когда мама водила нас с Адди в государственный парк, где мы катались на лошадях. На одной фотографии мама с Адди. На другой — я с мамой. И на двух — мы втроем стояли перед лошадью, улыбались, дурачились и выглядели счастливыми.

— Так и думал, что сарай у тебя будет лучше, чем гостиная у большинства людей, — пробормотал Джонни.

Я перевела взгляд с комнаты на него.

— Джонни.

Он посмотрел на меня и твердо сказал:

— Ладно, — затем схватил меня за руку и потащил к кожаному клубному креслу.

Он сел в него.

Потом усадил меня, то есть усадил к себе на колени.

— Догнал ее и своего пса, — начал он без предисловий.

Я сидела у него на коленях и, не уверенная, хочу ли это слышать… не уверенная ни в чем… слушала.

— Так как я хотел вернуть свою собаку, то сказал Шандре, что нам нужно найти уединенное место для разговора. Она хотела поехать на мельницу. Я согласился, потому что так смог бы впустить Рейнджера в его новый дом, когда мы закончим, и не хотел тянуть кота за хвост, споря по поводу места, где мы будем вести разговор. Она последовала за мной на своей машине. По дороге туда я позвонил тебе. — Выражение его лица стало раздраженным. — Ты не ответила.

— Эм… — пробормотала я.

— Излишне говорить, что, приехав на место и сказав ей, что хочу вернуть свою собаку, все прошло не очень хорошо. Я сказал ей, что нас не вернуть, что сделано, то сделано, но, видимо, она не поняла. Я сказал, что хочу, чтобы она вернула Рейнджера, и это она поняла. Она расстроилась, и я не мог просто сказать ей уйти, но оставить мне собаку. Я нашел время позвонить и написать тебе, когда она была расстроена. Но опять же, ты не ответила.

— Ох…

— Все ухудшилось, потому что она не могла не заметить, как я пытался до тебя дозвониться и отправлял сообщения, поэтому ей захотелось узнать о тебе, и, поскольку я не дал ей шанса, она сделала поспешные выводы о том, что Брукс — наш ребенок. Заверение ее в обратном и объяснение того, кто мы с тобой друг для друга, тоже прошло не очень хорошо. Когда выяснилось, что мы знакомы всего пару недель, а она позвонила сразу после того, как мы встретились, все пошло еще хуже, она спрашивала, что, если бы она позвонила раньше. И опять же, все прошло не очень хорошо, когда я сказал, что, никаких «что, если» мы обсуждать не будем, так как я нашел кое-кого, у нас глубокая связь, мы оба намерены исследовать это, и я полностью к этому готов.

Я уставилась на него, больше не чувствуя неуверенности в том, что просто слушаю.

Я внимательно вслушивался в каждое его слово.

Джонни продолжал говорить.

— На этом бы все закончилось, и я бы приехал к тебе, но тут вмешалась людская молва, так что к тому времени, когда Марго и Дэйв добрались до фестиваля, то, что произошло с нами тремя на пикнике на том покрывале, передавалось из уст в уста. Марго разозлилась, да и для Дэйва Шандра тоже не ходила в любимицах, поэтому они решили вернуться к своей машине, заявиться на мельницу и высказать Шандре несколько своих мыслей.

— О, боже, — прошептала я.

— Да, — согласился он. — Марго набросилась на нее, и в результате получился фарш. Она растерла ее в порошок. Я старался вести себя с ней как можно более прохладно, да и чего она ожидала в нашей ситуации. Так что Шандра уже получила от меня пару ласковых, а появление Марго полностью ее добило.

— Черт побери, — пробормотала я, начиная жалеть Шандру.

Я надеялась, что Марго никогда не представиться возможность сделать из меня фарш, потому что полагала, у нее к этому талант.

— Да, — снова согласился он. — Но Марго еще не закончила, потому что сделала поспешные выводы о том, почему мы с Шандрой на мельнице, и ей тоже нужно было сказать кое-что и мне. О Шандре и о тебе. Шандра, услышав от Марго о глубине ран, что она оставила на мне, вбила себе в голову, что, возможно, она единственная, кто сможет меня спасти, и, даже будучи в раздавленном состоянии, попыталась это сделать. Мы с Марго разубеждали ее в этом, учитывая твое появление в этой драме, и если бы она вмешалась, то нанесла бы еще больший вред. Не выдержав, Шандра, убежала, и я провел остаток дня и большую часть вечера, разыскивая ее, чтобы убедиться, что в ее состоянии она не врезалась в дерево, попеременно пытаясь дозвониться до тебя. Когда я ее нашел, благополучно доставил к родителям и оставил там, уже было поздно, поэтому с тобой решил разобраться утром. Ты привела нас к тому, чтобы исправить проблему так, как мы ее исправили, на что, spätzchen, я не жалуюсь, так как то, что мы сделали у той стены, было чертовски жарко. И вот мы здесь.

Здесь мы и были.

Все, что говорил Джонни казалось очень определенным, просветляющим и, если я позволю этому быть, обнадеживающим.

Но даже думай я так, я понятия не имела, каковы наши отношения.

— Кто мы теперь? — спросила я.

Его брови сошлись вместе, и снова превратились из мужественных и привлекательных в совершенно зловещие.

Джонни оглядел сарай, повернулся ко мне, обхватил обеими руками и крепко сжал, сильно встряхнув, и спросил:

— Как думаешь, кто мы, черт возьми, теперь?

Я не знала.

Поэтому и спросила.

Но я рискнула предположить.

— Не уверена, что смогу это сделать, — осторожно начала я.

— Что сделать? — сердито спросил он.

— Иди за ней. Я не хочу быть…

— Не говори этого, бл*ть, — прорычал он.

Я закрыла рот.

— Элиза, она была три года назад. Я любил ее. Этого не изменить. Я любил ее, и она разрушила меня, когда ушла, потому что так сильно я ее любил. Я не собираюсь извиняться за это, или отрицать этого, или ходить с тобой на цыпочках по тонкому льду, пока мы выясняем, что есть у нас и почему это так чертовски хорошо, так чертовски интенсивно и так чертовски все.

Я снова моргнула, глядя на него.

Он думал, что мы были…

Всем?

— Я подумал, что ты этого захочешь, — продолжил он. — Ты хотела бы знать, что мужчина в твоей жизни может испытывать такие глубокие чувства к женщине, с которой он решил провести остаток своей жизни. Но с ней этого не произошло. Она ушла. Я не был Спящей Красавицей, без сознания и неподвижно, ожидающий ее возвращения. Жизнь идет своим чередом. Я встретил тебя. Она — горько-сладкое воспоминание, и теперь она вернулась в мою жизнь, а с тех пор, как ты прочно в ней обосновались, то, к сожалению и в твою. Но факт остается фактом: она — воспоминание.

— Она прекрасна, — сказала я ему то, что он наверняка знал.

— И что?

— Я… ну, она одевается как ты. Вы… вы двое… — Я сглотнула и закончила: — Подходите друг другу.

— Что тут сказать? Ее образ рокерши-наездницы — крутой. Всегда был таким. Но я не трахаю ее. Я трахаю девушку в платье с декольте, которое напоминает мне, как сильно мне нравятся ее сиськи, и, детка, это не просто сексуально. Это взрывоопасно. Платье с гребаными птичками, и оно все равно такое сексуальное, что, лишь взглянув на него, я хочу задрать подол к талии, а еще лучше, чтобы платье лежало на полу у кровати, моей кровати, твоей кровати, мне все равно. Но будь уверена, причина не в этом, я хочу быть с тобой не из-за нашего с ней прошлого. Я просто хочу быть с тобой.

Я отстранилась, не физически, и по раздраженному взгляду, который бросил на меня Джонни (или еще более раздраженному), поняла, что он это почувствовал.

И все же я ничего не могла с собой поделать.

— Так ты хочешь трахать меня, — заявила я, и я не могла скрыть обиду в голосе.

— Ну, да, — выдавил он. — Бесспорно, Из, ты — лучшая любовница, которая у меня когда-либо была. Никто даже близко с тобой не сравнится. Ты не на первом месте. Ты дала новое определение первому месту.

Что ж, это своего рода комплимент.

— А еще мне хочется больше твоего гуакамоле, — постановил он. — И теперь я каждый день просыпаюсь в гребаные пять утра, потому что не могу спать, зная, что ты здесь, — он махнул рукой, указывая на конюшни, — заботишься о лошадях в одиночку. Каждую ночь, Элиза, я ложусь спать, перебираю в уме все свое дерьмо, думаю о тебе и гадаю, трогаешь ли ты себя, думая обо мне. Кроме ночи после «Звезды». Тогда я не сомкнул глаз, не в силах выбросить из головы, что ты здесь одна, и как тот ублюдок издевался над тобой. Не могу выразить, какое облегчение я испытал, услышав, что твоя сестра с тобой. Я был рад за тебя, потому что знаю, ты ее любишь, и потому что ты здесь не одна, и о тебе есть кому позаботиться.

Я неподвижно сидела у него на коленях, в его объятиях, уставившись на него и забыв, как дышать.

Джонни не забыл.

Он вздохнул, продолжая смотреть на меня.

— Последние две недели я много времени провел, злясь на Шандру, не потому, что она сбежала от меня, а потому, что позвонила и все испортила, прежде чем я смог сводить тебя в поход. И я потратил много времени, гадая, получила ли ты пионы и футболку, и задавался вопросом, стоило ли мне вообще их посылать, или это ухудшило ситуацию, и мне нужно поговорить с тобой об этом. Итак, в конце концов, я потратил много времени, просто думая о тебе, и, да, часть его я посвятил мыслям, что хотел бы сделать с тобой, чтобы заставить кончить.

— Значит, я тебе нравлюсь, — прошептала я с придыханием.

Он нахмурился, будто хотел придушить меня, затем откинул голову на спинку кресла и уставился в потолок.

— Приму за «да», — пробормотала я.

Его руки сжались вокруг меня так крепко, что мои ноги слились с туловищем, так что я превратилась в маленький шарик, плотно прижатый к его груди, Джонни поднял голову и отрезал:

— Да, ты чертовски мне нравишься.

— Окидоки, — промямлила я.

— Я знаю, что твоя сестра здесь, но сегодня мне хочется провести с тобой время, а потом я хочу, чтобы ты вернулась со мной на мельницу и провела там ночь.

— Она в затруднительном положении, Джонни, и на нее всегда ложилась огромная доля заботы о Бруксе.

Его лицо приобрело замкнутое выражение, я не совсем поняла, почему, но это не было причиной, по которой я сказала следующее, просто еще не закончила свою мысль.

— Но она поймет. Она пыталась заставить меня поговорить с тобой, так что будет, эм… рада, что все так, эм… обернулось. Хотя завтра мне нужно быть с ней. Клянусь, каждый раз, когда я меняю Бруксу памперс, она готова меня расцеловать.

Что бы ни омрачало его черты, они прояснились, он прижал меня ближе и спросил:

— У тебя завтра выходной?

Я кивнула.

— Твоя сестра с Бруксом могут приехать на мельницу, и я приготовлю вам барбекю.

— Было бы мило, — сказала я с улыбкой.

Он посмотрел на мою улыбку, затем его глаза опустились ниже, и его объятия ослабли.

— Мне… понравилась футболка… очевидно, — поделилась я. — И пионы тоже, — добавила я.

Его взгляд вернулся ко мне.

— Штаны? — спросил он.

— Прости? — переспросила я в ответ.

— Чьи они?.

О-оу.

— Эм…

Он еще раз встряхнул меня и предостерегающе сказал:

— Из.

— Не Кента, — сочла я нужным поделиться.

— Тогда, чьи?

Я могла бы сказать, что нахожу мужские пижамные штаны удобными.

Но это было бы ложью.

— Парня до парня и до Кента.

— Ладно. Можешь дойти в них до дома, но после сними их, Иззи. И под этим я подразумеваю, что предпочел бы, чтобы ты их сожгла, но выбросить в мусорное ведро тоже подойдет.

Я снова уставилась на него.

Он поймал мой пристальный взгляд и заявил:

— Ладно, давай проясним это, чтобы больше не страдать херней. Я парень. У меня есть представление о том, к какому типу женщин ты относишься, было бы трудно этого не заметить. Ты такая, какая есть. Поступаешь так, как хочешь. Одеваешься так, как одеваешься. Держишь все под контролем. Можешь позаботиться о себе и много о ком еще. Ты умная, проницательная, успешная и независимая. Мне все это нравится, иначе меня бы здесь не было. Но я все равно парень, и ты должна это понимать. И часть того, чтобы быть парнем, заключается в том, что его женщина не носит пижамные штаны другого парня, даже если он уже в прошлом. Если хочешь мужские штаны, я отдам тебе свои. Но эти должны исчезнуть. Итак, у тебя возникнут с этим проблемы?

— Не думаю.

Джонни расслабился, бормоча:

— Хорошо.

— Могу я кое-что сказать?

— Могу я спросить, почему ты спрашиваешь, можешь ли что-то сказать?

Я почувствовала, как мои губы скривились в ухмылке, прежде чем стать вновь серьезной.

— Мне жаль, милый, что вчера тебе пришлось пройти через все это. Прозвучало как тяжелый день, и мне жаль, что я сделала его еще тяжелее, не поговорив с тобой.

Его лицо смягчилось, а также приблизилось к моему.

— Вокруг царил бардак, — заявил он. — Теперь, его нет. Спасибо, что сказала это, spätzchen, но дело сделано, и мы двигаемся дальше. Ты со мной?

Я кивнула, а затем спросила:

— Ты вернешь мне трусики?

— Нет, черт возьми, — заявил он.

Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе.

— Почему?

— Детка, ты хоть немного представляешь, как это горячо, когда ты сидишь у меня на коленях после того, как мы трахнулись так, как трахнулись, и я знаю, что на тебе нет трусиков, потому что они у меня в кармане?

Я заерзала у него на коленях.

Затем его лицо приобрело совершенно другое выражение, когда он прорычал:

— Да.

Нам обоим потребовалась секунда, чтобы насладиться моментом, прежде чем его губы дрогнули, и я должна была подготовиться, но я этого не сделала.

Поэтому, когда он сказал:

— Ты думала, что я бросил тебя, и легла спать в моей футболке?

Мои глаза сузились, глядя на него.

Я заметила белую вспышку в его бороде.

Я попыталась оттолкнуться от него, бормоча:

— Мне нужно приготовить завтрак, а потом почистить стойла.

Его руки снова сжались, и он ответил:

— Ты можешь приготовить завтрак, детка. На троих. Я уберу стойла.

Я перестала давить на него.

— Я сама могу убраться в стойлах, Джонни.

— Без сомнения. Просто сегодня здесь твоя сестра и я тоже, так что я почищу стойла, а ты проведешь время с сестрой. А потом накормишь меня. После этого я съезжу домой, приму душ и вернусь. Мы проведем день вместе, а после ужина я отвезу тебя домой, чтобы трахнуть, не беспокоясь о том, что кто-нибудь услышит, и верну утром. Потом отправлюсь домой и приготовлю все к барбекю, а вы можете присоединиться ко мне на мельнице. Как тебе план?

Я забыла о своей досаде, потому что мне так понравился этот план, что я просто улыбнулась ему и сказала:

— Замечательный план.

Лицо Джонни снова стало таким, каким было раньше, мое тело отреагировало на это изменение, а затем меня прижали к подлокотнику кресла и поцеловали.

Когда Джонни поднял голову, он сказал:

— Как только твоя сестра уедет, мы устроим свидание, и ты наденешь то платье, в котором была на фестивале, потому что я даже близко не оценил его по достоинству, spätzchen.

— Хорошо, — выдохнула я.

Он вскочил с кресла, увлекая меня за собой и ставя на ноги.

Ноги, на которые он смотрел, когда обнимал меня за плечи.

Ноги, на которые он все еще смотрел, когда пробормотал:

— Не могу поверить, что трахнул тебя в этих сапогах.

К моим щекам прилил жар.

Его рука двинулась вниз, ладонь обхватила мой зад, он прижал меня к себе и уставился на меня сверху вниз, ухмыляясь.

— Детка, когда ты скользила моим пальцем внутри себя, — было очень жарко, но когда ты сбросила штаны на половине поцелуя, — было адски жарко.

И теперь я действительно почувствовала, как щеки краснеют.

— Можешь не повторять этого вслух? — попросила я.

— Почему нет? — поддразнил он.

— Это было…

— Горячо.

— Да, и все же…

— Ох*енно.

Я шлепнула его по руке.

— Джонни.

Он приблизился губами к моим губам.

— Ладно, spätzchen, буду повторять это в голове.

Я впилась в него взглядом, даже когда растворилась в нем.

Он снова поцеловал меня. Это превратилось в короткий сеанс поцелуев. Затем он повел меня, обняв за плечи, к двери, прошел через нее и мягко подтолкнул к воротам.

— Завтрак, — приказал он.

— Окидоки, — ответила я.

Я направилась к воротам и, заперев их на задвижку, оглянулась и увидела, что Джонни уже с Серенгети, готовит ее вывести на прогулку.

Я не думала о том, как сильно мне понравился этот образ.

Я не думала о том, как много всего только что произошло и насколько все это важно.

Я не думала о том, что жизнь, возможно, только что сильно изменилась, и о том, сколько возможностей теперь стоит передо мной, и все это благодаря Джонни.

Я пошла к дому, сняла (ухмыляясь) сапоги у двери и вошла внутрь.

Собаки бросились ко мне.

Мой племянник в нагруднике сидел на высоком стуле у кухонного островка, а сестра склонилась над ним, запихивая ему в ротик кашу.

Адди повернула голову ко мне.

— Возможно, ты видела, как Джонни подъехал и… — начала я.

Она выпрямилась.

Брукс завизжал, когда его еда ускользнула от него.

— Да, — подтвердила Адди. — Он постучался в дверь. Я сказала ему, что ты в конюшне. Не сказав ни слова, он повернулся и зашагал к конюшням. И сказать, что мужчина умеет преследовать, значит ничего не сказать. Я наблюдала за ним, признаюсь, с жадным восхищением, пока он не исчез за углом. Он казался раздраженным и встревоженным. Сначала я обратила внимание на его встревоженность, но потом забеспокоилась о его раздражении. Поэтому пошла убедиться, что у тебя все в порядке. И просто хочу сказать, что никогда не смогу развидеть то, как горячий парень прижимает тебя к стене конюшни.

В груди стало тесно.

— Хотя, — она наклонилась к Бруксу и сунула ему в рот еще каши, — после того, как глазные яблоки перестали гореть, объективно я увидела, что зрелище было очень жарким, и я рада за тебя.

— Он почистит стойла и проведет день с нами, — тихо сообщила я.

Она снова повернула голову ко мне.

— Хорошо, — просто сказала она.

— Это было не из-за женщины. А из-за его собаки.

— У тебя есть время, пока он не закончит в конюшне, чтобы посвятить меня во все то, о чем ты не хотела говорить вчера и о том, что скрывала за вечер до. Но хочу сказать, от меня не ускользнуло, насколько ты ему нравишься. Ты просто не замечала этого, пока он не прижал тебя к стене конюшни. И все же я хочу знать всю подноготную, так что принимайся за завтрак, Из, и выкладывай.

— Как думаешь, он захочет оладий или яичницу? — Я подумала секунду и добавила еще варианты: — Или вафли, или французский тост?

— Когда я утром включила звонок на твоем телефоне и увидела, что он написал двенадцать раз и позвонил одиннадцать. Полагаю, этот мужчина съест опилки, если ты ему их подашь.

Двенадцать сообщений.

Одиннадцать звонков.

Так чертовски хорошо, и так чертовски мощно, и так чертовски все.

Возможно, Адди права.

Я улыбнулась ей.

Она закатила глаза.

— Избавь меня от посткоитального блаженства, готовь и вводи в курс дела. Такой мужчина вычистит два стойла меньше чем за двадцать минут.

Это могло быть правдой.

Так что я приступила к работе (выбрала оладьи).

И рассказывала сестре о том, что происходит.

Но я не могла сдерживать или даже скрыть свое блаженство.

***

Джонни

Джонни вышел из душа и потянулся за полотенцем.

Его взгляд упал на банку на ванне.

Она простояла там так долго, что он ее даже больше не замечал.

Но теперь он ее увидел.

Взъерошив волосы полотенцем и наспех вытерев тело, он обернул полотенце вокруг бедер.

Закрепив его, подошел к банке.

Рейнджер встал с коврика под одной из раковин и приблизился к нему.

Джонни взял банку, но наклонился и свободной рукой почесал пса по голове.

Затем пошел на кухню, его собака следовала за ним по пятам. Открыл шкаф, где стояло мусорное ведро, и бросил туда банку.

Закрыв дверцу, наклонился к собаке.

Джонни схватил его за голову и спросил:

— Хочешь пойти со мной к Иззи?

Рейнджер попытался лизнуть его в лицо.

Джонни улыбнулся.

— Я позвоню ей. Узнаю, не будут ли Демпси и Вихрь против компании.

Он потрепал Рейнджера по голове и вернулся в ванную за джинсам, лежавшими на полу. Достал из них телефон, позвонил Из и не удивился ее ответу.

Поэтому он провел расческой по волосам, ненес дезодорант, надел чистые боксеры, джинсы и футболку, натянул носки и ботинки и схватил бумажник, телефон и ключи.

Затем они с Рейнджером направились к грузовику, чтобы вернуться к Иззи.