Интрижка (СИ)

Эпилог Я — мечтатель

Джонни

Джонни потребовалось немало усилий наблюдать, как мужчина в оранжевом комбинезоне и в кроссовках без шнурков входит в комнату.

И желчь подступила к горлу Джонни при виде волнение на его лице, когда его глаза заметались туда-сюда между Джонни и женщиной, стоявшей рядом с ним.

Парень сел на стул с противоположной стороны стеклянной перегородки и стремительно выдернул трубку телефона из держателя.

Джонни медленно сел на стул перед ним и поднял трубку рядом с собой.

Он поднес ее к уху, и Стю тут же спросил:

— Вы снова вместе?

Господи, будто парень забыл, что всего полторы недели назад похитил Брукса, и насколько безумно е*анутым был его поступок.

Джонни не стал отвечать на его вопрос, вместо этого, заявив:

— Поступи правильно.

Стю уставился на него, моргая.

Затем его глазки забегали.

— Джонни, я оказался в затруднительном положении. Ты же меня знаешь. Я понимаю, что переборщил. Но у меня не было выбора. Будь у меня другой способ, я бы…

Он не собирался слушать это дерьмо.

— Поступи правильно, — повторил Джонни.

Стю наклонился к перегородке и отчаянно зашептал в трубку:

— Я умираю здесь, брат.

— Поступи правильно, Стю.

— Я всю жизнь пробыл в ловушке с моими родителями и их дерьмом. Я не могу снова оказаться в капкане, чувак.

— Стю, поступи, бл*ть правильно.

Внезапно, как это случалось со Стю, когда он не получал того, чего хотел, его поведение изменилось.

Он откинулся на спинку стула и ухмыльнулся.

— Ты не понимаешь, — выплюнул он. — Джонни Гэмбл из «Автомастерских Гэмбла». Крутой парень. Важная шишка. Богатей. Отец которого считал, что его дерьмо не воняет. Ты никогда не чувствовал себя в ловушке. За всю свою жизнь тебя ни разу не имели.

— Отпусти ее на свободу.

Стю замолчал.

— Она — главная свидетельница по твоему делу, — сказал Джонни то, что Стю и так знал. — Она не может уехать из города. Ее имя запятнано. Она не может быть свободной. И ты ставишь ее в ситуацию, когда ей приходится давать показания против родного брата.

Это правда.

Стю не признал себя виновным по всем пунктам обвинения.

Несмотря на то, что повсюду были свидетели. Дама через дорогу от детского сада. Кассир в «Автомастерской Гэмбла», из всех гребаных мест, где он мог купить банку детского питания, прижимая к себе плачущего Брукса, он выбрал его магазин и попал на запись видеокамеры.

В хижине также обнаружили его отпечатки. И он пустился в высокоскоростную погоню на угнанной машине. Не говоря уже об отношениях, которые он завязал с кассиром банка в городе, где не жил, но в Стю было достаточно хорошего (и глупого), чтобы оставить ей гребаную записку, в которой говорилось: «Прости, детка», прежде чем поиметь ее и ее ребенка, ограбить ее банк и сбежать из города.

Наконец, была его сестра, которую он вынудил стать важным свидетелем всего этого… и, скорее всего, гораздо большего, о чем Джонни и копы не знали.

Шандра стояла за спиной Джонни с одной целью.

Чтобы побудить своего брата поступить правильно.

На этот раз.

— По словам Кэри, ты сопротивляешься. Их взбесила твоя просьба, Стю, — сказал ему Джонни. — Если позволишь судить себя в окружном суде, то проиграешь, и судья засадит твою задницу в тюрьму по приговору, который будет означать, что ты окажешься в ловушке на долгое гребаное время.

— Джонни, я здесь на стены лезу, — заскулил Стю.

— Тогда тебе не следовало грабить банк, угонять машину и похищать ребенка, Стю, — указал Джонни на очевидное.

Стю снова перевел взгляд между Джонни и Шандрой, стоявшей позади него, а затем сказал:

— Я напортачил. С тобой и с ней. Но она — единственное, что у меня есть.

— Она — единственное, что у тебя было, но так же, как ты потерял меня, ты потерял и ее.

Стю прочел это неверно и снова нетерпеливо и свирепо подался вперед.

— Она любит тебя, — зашипел он в трубку. — И никогда не переставала любить.

— Мы говорим не об этом.

— По крайней мере, я могу сеть в тюрьму, зная, что исправил одну вещь, которую разрушил.

Джонни почувствовал, как у него сжалась челюсть, и заговорил снова только когда взял себя в руки.

— Этот мир, Стю, не вращается вокруг тебя и твоих обид, проблем, гнева и неудач. Дело не в тебе. А в твоей сестре. Она должна уехать из этого города. Убраться от твоего дерьма, твоего прошлого и твоего гнева. Должна убежать от тех двух хищников, которые называют себя вашими родителями. Хоть раз в своей несчастной жизни подумай о ком-то другом, кроме себя. Подумай о ком-то, кто поставил все на карту ради тебя.

Стю откинулся на спинку стула.

— То есть, хочешь, чтобы я думал, что все это, — он махнул рукой перед собой, указывая на Джонни с Шандрой, — не связано с тем новым приключением, в которое вы пускаетесь.

— Нет, — сквозь стиснутые зубы выдавил Джонни. — Ты сядешь, независимо от того, сопротивляешься ты или нет копам, кошмар, который ты заставил всех пережить, закончился. Твой только начинается, и, как обычно, ты тащишь сестру за собой. Теперь у тебя есть выбор, и я изложу его в понятных тебе словах. Кэри говорит, что если ты изменишь свое заявление, они все равно готовы заключить с тобой сделку. Это будет означать сокращение срока наказания. На решение у тебя есть час. По истечении этого часа ты предстанешь перед судом, а копы и окружной прокурор так злы, Стю, что набросятся на тебя со всем, что у них есть, а у них есть многое. Со мной поделились, что по обвинению в похищении тебе дадут двадцать лет. Обвинение в ограблении, поскольку ты был вооружен, добавит тебе двадцать пять. И окружной прокурор будет настаивать на этом, а принимая во внимание украденную тобой машину, ты выйдешь на свободу, когда тебе стукнет семьдесят семь лет.

На лице Стю отразился ужас, но Джонни еще не закончил с ним.

— И не то чтобы тебе было не насрать, но они так злы, что подумают, что Шандра пустилась с тобой в бега, поскольку она не только знала, но и скрывала деньги, украденные из того банка, и она предстанет перед судом и ей грозит десять лет.

Стю так резко дернулся вперед на стуле, что полицейский у двери, наблюдавший за ним, насторожился и опустил руку на дубинку на поясе.

— Они этого не сделают! — крикнул он.

— Час, — напомнил Джонни. — Тебе решать.

Он хотел повесить трубку, но услышал взволнованный крик Стю:

— Джонни! Джонни! Джонни!

Он снова поднес телефон к уху.

— Дай мне поговорить с сестрой, — потребовал он.

— Она покончила с тобой.

— Пожалуйста, брат, позволь мне поговорить с сестрой.

Джонни пристально посмотрел ему в глаза.

— Ты зря тратишь время.

Стю почти в отчаянии уставился на него, будто взгляд на Джонни мог стереть все, что он натворил.

Затем он сказал:

— Я изменю свое заявление.

Слава Христу.

Джонни кивнул.

Повесил трубку.

Встал со стула.

Повернулся к Шандре, взял ее за локоть и вывел из этой комнаты и тюрьмы.

Они остановились на ступеньках крыльца и повернулись друг к другу.

— Он изменит свое заявление, — сказал он ей.

Ее плечи расслабились, и у него возникло ощущение, что они расслабились не потому, что теперь она была свободна, а потому, что Стю будет меньше страдать.

Он понимал это. Он так сильно любил Тоби, что если бы Тоби оказался на месте Стю, Джонни чувствовал бы то же самое.

В те часы отчаяния и неизвестности местонахождения Брукса, он этого не понимал.

— Мне нужно идти, — сказал он Шандре.

Она напряглась и, казалось, хотела прильнуть к нему.

— Джонни.

— Дело сделано, Шандра, уезжай из города. Найди свое счастье.

Она покачала головой и торжественно сказала:

— Ты должен знать, как я сожалею обо всем. Серьезно, Джонни. — На ее лице появилась гримаса боли, но это была Шандра. Она многое пережила, слишком многое. Она не так-то легко сдавалась. Поэтому она шмыгнула носом, взяла себя в руки и прошептала: — Обо всем.

— Я знаю, Шандра, — тихо сказал он.

— Я очень тебя любила.

— И это я тоже знаю, — ответил он.

— Не потому… то есть, я знаю, что ты двигаешься дальше, так что не хочу делать это еще более неловким, чем уже есть, что кажется невозможным, но я говорю правду. Я всегда буду любить тебя, Джонни Гэмбл.

Он кивнул и прошептал:

— Ты избавишься от прошлого, начнешь с чистого листа, найдешь свое счастье, найдешь другого, кого полюбишь.

— Возможно.

— Непременно. Просто… — Он набрал в грудь воздуха и приблизился к ней. — Используй наш опыт и в следующий раз сделай все лучше.

Она сжала губы и кивнула, и он вспомнил, что раньше считал это милым жестом. Если у него был шанс, он всегда целовал ее после того, как ее губы расслаблялись.

Это все еще было мило.

И он надеялся, что ее следующий парень тоже будет так думать.

— Береги себя и будь счастлива, милая, — пробормотал он.

— Ты тоже, малыш.

Он посмотрел в прекрасные глаза, в которые, казалось, очень давно считал, что будет смотреть до самой смерти.

Затем улыбнулся ей и ушел.

***

Двадцать минут спустя он зарулил на подъездную дорожку Иззи и увидел, как она раскачивается в плетеном кресле на крыльце, а у ее ног бездельничают три собаки.

На столе рядом с ней стоял стакан с охлажденным напитком, цветные ручки разложены рядом, а на согнутых коленях лежал дневник.

Он знал этот дневник.

Иззи рисовала.

Это была его Иззи. Она не тратила время впустую, с нетерпением ожидая его возвращения, беспокоясь о том, что ему предстояло сделать, в тихом размышлении она с максимальной пользой использовала время, даже если это заключалось в рисовании.

Она должна быть занята чем-то.

Когда он остановил грузовик рядом с ее пыльным «Мурано», собаки помчались к нему, Рейнджер впереди.

Джонни вышел, потрепал всех по холке и медленно направился к Из, не сводя с нее глаз.

Она не сдвинулась с места и не отвела от него взгляда.

Когда он остановился на крыльце в двух футах от нее, глядя на нее сверху вниз, она спросила:

— Как все прошло?

— Он изменит свое заявление.

Она ухмыльнулась.

Этот жест…

Теперь он был чертовски милым.

— Ты можешь что угодно, Джонни Гэмбл?

Он покачал головой и поджал губы.

Ее лицо стало серьезным.

— Как Шандра?

— Если поступит умно, то, наконец-то, будет свободна.

Она серьезно кивнула.

Затем склонила голову набок.

— Пятнадцать минут назад у нас случилась драма, когда Брукс решил, что предпочел бы выдернуть пушистый мех Келли, а Келли решила, что ей нравится ее мех там, где он есть, поэтому она ударила его и зацепила когтями. Царапина длиной около полудюйма, так что ничего страшного, но у него пошла кровь. Брукс был не очень доволен. Адди искупала его и поделилась тем, что некоторые уроки нужно усвоить на собственном горьком опыте. Брукс еще плохо понимает по-английски, но у меня сложилось такое впечатление, что это он понял. Келли все еще обижена.

— Адди права, — согласился Джонни.

— Да, — подтвердила Иззи.

— Из?

— Да?

— Тебе понадобится время, пока нам не исполнится восемьдесят, чтобы усвоить правило?

На секунду она казалась смущенной, прежде чем отложила дневник в сторону, встала с кресла, приблизилась к нему, прильнула всем телом и обвила руками его шею.

— Знаешь, иногда ты и сам можешь поцеловать меня, когда возвращаешься домой, — прошептала она, не сводя глаз с его губ.

— Ты права, — ответил он.

А потом сделал именно это.

***

Иззи

— Это абсолютно, на сто процентов не сработает, — решительно заявила я.

— Ты серьезно? — ответил Джонни, не скрывая, что начинает злиться.

Я вскинула обе руки.

— Да, серьезно. — Я подалась к нему, хотя он стоял в пяти футах от меня перед диваном в своей гостиной/спальне/столовой/кухне (часть нашего спора!) и напомнила ему:

— У меня лошади, Джонни.

— Я заметил, Иззи, — парировал он.

— И они мне, вроде как, нравятся. Мне также нравится, когда они находятся на моем заднем дворе, а не в пятнадцати милях отсюда.

— Из, у тебя три акра. У меня двадцать семь.

Я почувствовала, как глаза расширились от этой новости.

— У тебя двадцать семь акров земли?

— Детка, — прорычал он, — ты должна смириться с тем, что я богат.

Мои глаза сузились.

— У меня не возникло проблем с твоим богатством на прошлой неделе, когда я пришла домой, и ты вручил мне коробку с совершенно новыми нюдовыми Лабутенами.

Его голова дернулась, и брови сошлись вместе.

— Ты называешь бежевый цвет нюдовым?

— Да.

— Это бежевый.

— Это нюдовый, Джонни.

— Господи! — взорвался он. — Мы не будем ссориться из-за цвета твоих туфель, когда мы ссоримся из-за того, где будем жить, когда съедемся.

Этим мы и занимались.

Едва я переступила порог после работы, как мы принялись спорить о том, где будем жить, когда съедемся.

Я не знала, когда это случится, мы еще не приняли решения.

Но все равно ссорились из-за этого.

Был октябрь. Теперь мы официально встречались пять месяцев (я отсчитывала наше начало с того дня, когда мы переспали).

Кто-то может подумать, что еще слишком рано обсуждать переезд.

К моей маме это бы не относилось.

А Адди просто сама мне так сказала.

Как и Дианна (она тоже мне так сказала).

И Марго, буквально на днях за ужином в «Звезде», заявила с упреком:

— Вы, как дети, все эти метания туда-сюда, упаковка и распаковка сумок, и дополнительные расходы на туалетные принадлежности. Это просто смешно. Ради всего святого, вам нужно осесть на одном месте.

Так что, у меня создалось впечатление, что она тоже так не думала.

Но Джонни только что заявил, что ни за что на свете не переедет ко мне.

Мой ответ, как уже понятно, был решительным.

— Мне нужны конюшни, Джонни, — указала я, решив умолчать о том, что мне также могут понадобиться комнаты, и использовать данный аргумент, если понадобится обратиться к другому оружию в моем арсенале в нашем споре.

— Из, у меня двадцать семь акров. Я могу построить тебе конюшни, и у тебя будет гораздо больше места для верховой езды. Когда мы катались в прошлые выходные, мне показалось, что мы едва ускакали, как оказались дома. Еще нам понадобится пристройка для квадроциклов, снегоходов и велосипедов, а также гараж, так как ты не будешь парковать свой автомобиль снаружи, когда наступят холода или пойдет дождь. Закончив с этим, мы достроим нижний этаж спальнями для наших будущих детей, чтобы у них было собственное пространство, и семейной комнатой, и все это будет располагаться далеко от нашей спальни, чтобы я мог трахать тебя так, как тебе нравится. Мы перестроим здесь все, чтобы иметь большую гостиную и убийственную гардеробную, которую ты сможешь заполнить своими платьями и обувью, и там будет достаточно места, чтобы я смог уложить тебя на пол, если случайно увижу, как ты одеваешься или раздеваешься, и мне захочется тебя трахнуть.

Я стояла как вкопанная, уставившись на совершенство по имени Джонни Гэмбл.

Джонни не замер.

Джонни был в ударе.

— В твоем доме три спальни, а ты хочешь пятнадцать детей. Я хочу двоих. Но готов пойти на компромисс и довести это число до четырех, но четверо детей и двое взрослых в твоих акрах означают, что мы будем жить друг на друге, а это не то, что я хочу дать своей семье. Я хочу дать ей достаточно места, чтобы разместить внизу гостиную и четыре спальни с двумя ванными комнатами для Джека и Джилл. И просто к слову, spätzchen, наступает время для того, чтобы начать сажать в тебя наших детей, а живя в окружении розовых стен, подушечек в цветочек и гребаного скворечника с розовой крышей на кофейном столике в гостиной, количество моих сперматозоидов может резко упасть.

— Мы… мы… съезжаемся или женимся? — спросила я, затаив дыхание.

Его густые брови сошлись вместе в той суровой манере, которая была ему присуща.

— Мы съедемся, а потом поженимся.

Я совсем перестала дышать.

— И, детка, — предостерегающе заявил он, — я уже выбрал кольцо. Оно классное. Парень сказал, что камень — огранки «кушон», а кольцо назвал «гало». Понятия не имею, что это значит, но оно чертовски крутое. А еще у него камень в четыре карата. Если ты откажешься от него, я, черт возьми, сойду с ума, потому что за его стоимость можно купить грузовик.

Четыре карата.

Обручальное кольцо, которое стоит столько же, сколько грузовик.

— И пока мы ссоримся, — продолжал Джонни, — с таким же успехом можно поделиться тем, что Марго уже планирует нашу свадьбу. Когда я пришел к ней на днях, потому что Дэйву потребовалась помощь в установке новой раковины, которую Марго заказала на каком-то сайте, у нее на кухонном столе лежали журналы для невест, из которых торчало около семисот закладок. Она сказала мне, что у тебя будет либо свадьба, о которой она всегда мечтала, либо свадьба, которую она твердо решила устроить. С Марго, я думаю, это последний вариант, но что первый, что второй — это одно и то же. Так что держись крепче, spätzchen, потому что гарантирую, что любые планы Марго на свадьбу выйдут из-под контроля.

— Ты не против четырех детей? — прошептала я.

Он потянулся ко мне.

— Хочешь увеличить до пяти, я подумаю об этом. Но давай убедимся, что к компании первых четырех не примкнул Тоби.

— У тебя замечательный брат, Джонни.

— Почти все женщины так думают, Иззи, так что твое мнение меня не удивляет.

На это мне действительно нечего было сказать, поэтому я промолчала.

В этот момент Джонни, казалось, заметил смену моего настроения, и его сердитый взгляд тоже изменился.

— Из? — позвал он.

— Мне нравится мой скворечник.

— Из, — прошептал он, криво ухмыльнувшись.

Боже, я обожала его ухмылку.

— Но если тебе не нравится, я выставлю его на дворовую распродажу, которая, похоже, мне предстоит.

— У тебя могут остаться жить твоя сестра и Брукс. Им там нравится.

— Да, — согласилась я.

— А это место принадлежало моему отцу.

— Я знаю, häschen.

Выражение его лица смягчилось, и, Боже, о, Боже, оно стало еще прекраснее.

— Детка, если у тебя есть свадьба мечты, которую ты хочешь, я вмешаюсь в планы Марго, — ласково пообещал он.

— У меня такое чувство, что свадьба моей мечты будет такой, какой ее хочет для меня Марго.

— Да, — согласился он.

— Маме бы понравилось твое водяное колесо.

— Хорошо, — ответил он.

— А ты понравился бы ей еще больше.

И выражение его лица стало еще более нежным, и, Боже, о, Боже, еще более прекрасным.

— Хорошо, — прошептал он.

— Могу я теперь наброситься на тебя?

Он улыбнулся.

— Валяй, детка, — пригласил он.

Я кинулась на него.

И Джонни сдался без боя.

***

— Из.

Я вынула его член изо рта, обхватила рукой и сильно задвигала вверх и вниз, приподнялась между его ног и посмотрела на Джонни, лежащего по диагонали на кровати: мышцы напряжены, колени подняты, длинные, мощные ноги раздвинуты в стороны, а твердый как камень член покраснел и увеличился. Пульсация вен, которую я чувствовала у себя во рту, сейчас ощущалась в моей ладони.

— Я хочу посмотреть, — прошептала я.

Он поднял голову с матраса, его руки пришли в движение, — одна оттолкнула мою в сторону, другая опустилась ниже, чтобы обхватить яички, — и он прорычал:

— Тогда приготовься к шоу, детка.

Я приготовилась к шоу, взволнованно и тяжело дыша, желая прикоснуться к нему влажными и зудящими ладонями, пока я смотрела, как он дрочит для меня, мнет яички, хриплые звуки исходили из его груди, бедра взмывали вверх, с силой врезаясь в руку.

Я тихонько вскрикнула вместе с его низким стоном, когда он зарылся темной головой в матрас, обнажая волевую линию челюсти, видневшуюся сквозь бороду, натянутые жилы на шее, и сливочная струя выстрелила из его члена вверх на грудь.

Он доил сам себя, пока я больше не могла этого выносить.

Я подползла к нему и легла сверху, обхватив ладонями его голову и водя языком у него во рту, даже несмотря на его затрудненное дыхание.

Джонни пришел в себя достаточно, чтобы поцеловать меня в ответ и убрать свои руки от того места, где я зажала их между нашими телами. Одной рукой он обхватил меня за бедра, удерживая на месте, в то время как другая его рука нырнула мне между ног, проникая внутрь двумя пальцами.

Я застонала ему в рот, когда он собрал мою влагу, вынул пальцы и сильно надавила на клитор.

Прошло, наверное, секунд десять, прежде чем я впилась зубами в его нижнюю губу, услышала его хрип, почувствовала, как его рука на моих бедрах напряглась, заскользила вниз и внутрь. Он снова погрузил пальцы в мою влагу и двинулся ими вверх, проникая одним в мою задницу.

Я оторвалась от него, откинув голову назад, и закричала, когда кончила.

Во время моего оргазма он обрабатывал клитор и продолжал нежно ласкать меня, трахая мою задницу, пока спазмы удовольствия превращались в дрожь, затем в трепет, и я рухнула на него сверху, уткнувшись лицом ему в шею.

Джонни вынул палец, провел рукой вверх до поясницы, обхватывая меня за талию, и убрал руку между моих ног, присоединяя ее к первой.

Я прерывисто выдохнула в его кожу.

После того, как я насытилась и устроилась сверху на своем мужчине, он стал водить пальцами вниз и вверх по задней части моего бедра.

— Когда мы приступим к созданию детей, spätzchen, мне понадобится моя сперма, чтобы кончить в тебя, не думаю, что ты сможешь впитать ее через кожу, — поддразнил он.

— Ты часто кончаешь в меня, — пробормотала я абсолютную правду.

Можно сказать, что пять месяцев совместной жизни не повлияли на силу нашего влечения друг к другу.

На самом деле, можно было утверждать прямо противоположное.

— Когда мы приступим к созданию детей, Из, то отнесемся к процессу со всей серьезностью и активизируем нашу игру.

Этот комментарий заставил меня оторваться от его шеи, чтобы посмотреть на него сверху вниз.

— Больше секса? — удивленно спросила я.

Он ухмыльнулся.

— Определенно. Намного больше.

— Сейчас у нас много секса.

— Я из тех парней, кто тщательно выполняет свою работу, Из, но, думаю, что в этом деле я буду дотошен.

Я закатила глаза и снова опустила голову.

Джонни усмехнулся подо мной и продолжил поглаживать заднюю часть моего бедра.

Мы лежали так довольно долго, прежде чем он тихо произнес:

— Теперь, когда мы разобрались с переездом, когда ты хочешь это сделать?

— Завтра?

Рука, обнимавшая меня, напряглась, а рука на моем бедре перестала гладить и крепко сжала.

Способ Джонни сказать, что ему понравился мой ответ.

— Хотя мне, наверное, стоит поговорить с Адди, — продолжила я, — и кое в чем разобраться. Так что, как насчет следующих выходных?

Он обхватил рукой мое бедро и, сжав, ответил:

— Мне подходит. Я начну обзвон. Составь несколько проектов конюшен.

Я подняла голову, посмотрела ему в глаза и начала:

— Джонни, стоимость…

Его рука покинула мое бедро, и он обхватил мое лицо, прижимая большой палец к моим губам.

— Никогда больше, — прорычал он. — Никогда больше не упоминай об этом, Иззи. Я серьезно отношусь к деньгам, и Бог свидетель, ты тоже. Я бы не стал этого делать, если бы не хотел или мне это было не по силам, даже ради тебя. Но я люблю лошадей, и те, что есть у тебя, мне нравятся, и я хочу, чтобы наши дети росли рядом с животными, в том числе, с лошадьми, так что сейчас самое время. У нас будут конюшни. И я буду покупать тебе туфли, и подарю кольцо с огромным бриллиантом, и превращу эту мельницу в дом, который ты полюбишь, и, ты будешь знать, что я сделаю это с умом. Что я делаю это, потому что могу себе позволить и потому что хочу. А я буду знать, что дни, когда тебе приходилось терпеть нужду и всякое дерьмо, закончились в вечер нашей встречи. Больше никаких стульев за четыре доллара, никаких подержанных вещей, которые можно превратить во что-то более менее приличное. И если тебе трудно принять это в данный момент, пойми всей душой, что я знаю, что был послан на эту землю, чтобы сделать для тебя именно это. И я сделаю это, а ты, Иззи, позволишь мне.

— Я захочу сад, — прошептала я хриплым голосом от переполнявших меня эмоций, появившихся из-за того, что Джонни только что сказал мне, и он убрал большой палец с моих губ.

— Мы выберем место в эти выходные, а весной я обработаю землю.

Конечно, он бы так и сделал.

— И прежде чем перееду, я куплю новые бокалы для вина, — поделилась я. — Твои хорошие и все такое, но они, вроде как… простые.

Он ухмыльнулся.

— С ума сойти.

— Я бы взяла свои, но они слишком… девчачьи для мельницы.

— Думаю, если бы ты попыталась это сделать, мельница могла бы в сердцах разбить бокалы гневной атмосферой, — пошутил он.

Я не шутила, когда спросила:

— Если ты послан на эту землю, чтобы заботиться обо мне, то зачем была послана я?

Его брови нахмурились.

— Чтобы сделать меня счастливым, — сказал он, будто это было ясно, как день.

— Джонни…

— Чтобы заставить меня смеяться.

Я закрыла рот.

— Чтобы помочь мне делать детей.

Чтобы не расплакаться, я начала рисовать круги на его шее большим пальцем.

— Чтобы даровать им хорошую маму, потому что ты училась у лучшей, — продолжил он.

Ладно, теперь он точно заставит меня плакать.

И все же он еще не закончил.

— Чтобы даровать мне жену, сделанную из железа, стали и всего прочного, окутанного в перья, шерстку котенка и все мягкое. Ту, которая всегда будет любить меня. Ту, которая никогда меня не покинет. При любой сложности останется со мной. После всякой ссоры будет рядом. Наш мир может перевернуться, Элиза, но я уверен в одном: ты останешься со мной.

Слеза, выкатившаяся из моего глаза, упала ему на бороду.

Джонни провел большим пальцем по моей щеке, чтобы стереть мокрый след, который она оставила после себя.

— Я упоминал о сексуальном котенке, который позволяет мне делать с ней все, что я хочу, и не возражает лежать на мне вся в моей сперме? — тихо спросил он.

Я сглотнула и хрипло ответила:

— Нет, об этом ты еще не упоминал.

Он нежно улыбнулся мне.

— Ну, так оно и есть. — Улыбка исчезла, и он прошептал: — Он не вернулся за тобой, потому что он гигантский мудак, а не потому, что ты не стоила того, чтобы за тобой вернуться. И если это займет всю жизнь, детка, если на это уйдет каждый цент, который у меня есть, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты покинула этот мир, зная, насколько ты чертовски удивительная, и стоишь всего и вся.

Я больше не могла этого выносить и уткнулась лицом ему в шею.

Джонни запустил пальцы мне в волосы и обхватил ладонями мой затылок.

У меня ушло на это некоторое время, но когда все им сказанное глубоко осело в сердце и сознании, я спросила:

— Ты купил кольцо?

— О, нет, spätzchen, все будет не так. Ты не узнаешь, когда и как я это сделаю. Возможно, за ужином при свечах и с шампанским, и я даже могу настолько расчувствоваться, чтобы опущусь на колено. Возможно, в хижине сразу после того, как я вернусь с рыбалки, принесу ужин, который ты не будешь есть. Возможно, после того, как заставлю тебя кончить для меня, и ты будешь вся нежная, влажная и сладкая. Возможно, когда буду готовить тебе яичницу на завтрак. Это может произойти в любой момент, но ты не будешь знать точно. Я могу лишь пообещать, что этот момент будет идеальным. Момент, когда я могу быть уверен, что запомню выражение твоего лица, чтобы рассказать нашим детям историю о том, как их папочка подарил мамочке кольцо. Так что прямо сейчас, знай, что ты — весь мой мир, и я буду держаться за него всегда, но ты не узнаешь, когда я попрошу тебя выйти за меня замуж.

— Меня это вполне устраивает, — пробормотала я.

В его голосе звучало веселье, когда он ответил:

— Хорошо. Теперь, как думаешь, нам стоит пойти в душ, а потом, возможно, поужинать?

Я подняла голову.

— Может, вместо этого мы примем ванну?

Он смотрел мне в глаза, продолжая быть единственным, кем он мог быть.

Моим Джонни.

— Мы сделаем все, что ты захочешь, Иззи.

Я улыбнулась ему.

И он улыбнулся мне в ответ.

Потом мы встали с постели и приняли ванну.

***

Я переехала к Джонни через неделю и два дня.

Весь следующий месяц Адди и Брукс жили у меня бесплатно, а через месяц, когда ее адвокат, которого оплатил Джонни, уничтожил Перри, она начала выплачивать ипотеку.

Перри был удостоен одним уик-эндом посещения в месяц.

Он приезжал забрать Брукса дважды, после чего мы больше его не видели.

Он также дважды выплатил алименты на ребенка и на этом все.

В течение этого времени Адди очень плохо скрывала, что влюбляется в Тоби.

Со своей стороны, Тоби очень плохо скрывал, что влюбляется в Адди.

Брукс, однако, не утруждал себя тем, чтобы скрывать, что он влюбился по уши в обоих мужчин Гэмбл.

И, к слову, за всем этим было очень забавно наблюдать.

Дианна и Марго тоже так считали.

Хотя Джонни с нами не согласился.

***

Джонни не опустился на колено.

Но на его обеденном столе стояло шампанское и розы, а стейки он приготовил с чесноком, травами и сыром, как я любила.

Он провел меня.

Во-первых, сам все время готовил. Говорил, это потому, что приходил домой первым и был голоден.

Но я знала, что он делал это для меня.

Стейки были его фирменным блюдом, но он проявил себя великолепным поваром, и все блюда, что он готовил, были фантастическими.

Кроме того, когда я переехала, он узнал, что я каждую пятницу хожу в цветочный магазин «Мэйси». Поэтому начал привозить цветы каждый четверг.

Это был Джонни Гэмбл.

Да.

Это был мой Джонни.

В тот день были готовы конюшни. Именно тогда он сделал мне предложение. Мы утвердили проект за неделю после того, как Джонни нашел подрядчика, с которым хотел работать. Времени, прежде чем земля замерзнет, было не так много, поэтому Джонни заплатил двойную стоимость, чтобы я могла привезти с собой Серенгети и Амаретто.

Я не сказала ни слова.

Я должна была догадаться, когда пришла домой, а на островке стояла розовая обувная коробка с замшевыми босоножками Alexandre Birman, которые мы с Дианной обсуждали на прошлой неделе, сидя за ноутбуком.

Он пытался сбить меня со следа, проявив двойную щедрость.

Это сработало.

После того, как я поставила новый бокал с вином и собиралась взяться за вилку и нож, чтобы продолжить наслаждаться стейком, он пробормотал:

— Дай мне руку, spätzchen.

Я посмотрела на него и протянула правую руку.

— Другую, Иззи.

У меня перехватило дыхание, и я протянула ему левую руку.

Он был прав.

Кольцо оказалось необыкновенным.

Мне оно понравилось.

Так сильно, что ужинать мы так и не закончили.

***

В ту ночь, в ночь кольца, я не знала, что меня разбудило.

Но я проснулась.

Я мгновенно поняла, что нахожусь в постели одна.

Я повернулась.

Джонни стоял снаружи, залитый лунным светом, в спортивных штанах и толстовке на молнии с высоким воротником.

Он стоял у перил, глядя сквозь темноту на ручей.

Я откинула одеяло и пошла по коридору в ванную и в гардеробную, а за мной следовали три собаки (Тоби подарил Адди и Бруксу собаку из приюта, наполовину риджбека, наполовину мы не знали, кого. Видите? Он плохо скрывал влюбленность).

Я натянула толстые носки Джонни, перешла к другому ящику и надела через голову другую его толстовку поверх футболки, в которой я уже была.

Затем мы с собаками направились обратно, по коридору, к балконной двери.

Выйдя все вместе наружу, увидели, что Джонни хмуро смотрит в нашу сторону.

— Элиза, твои ноги.

Наверняка было холодно.

Полагаю.

Я этого не почувствовала.

Именно тогда я обнаружила, что его кольцо обладает магической силой.

Оно согревало меня до мозга костей.

Я подошла к Джонни, прижалась к нему и обняла, чувствуя странное ощущение того, как кольцо смещается на пальце из-за веса камня.

Мне нравилось это ощущение.

Джонни обнял меня.

— Почему ты не спишь? — пробормотала я ему в грудь.

— Я слишком счастлив.

Я не знала, каким будет его ответ, но этот ответ я точно не ожидала.

Я откинула голову назад.

— Что?

— Я привыкну к этому, — сказал он ручью.

— Ты не можешь заснуть, потому что слишком счастлив? — потребовала я подтверждения.

Он посмотрел на меня сверху вниз и покачал головой.

— Ты все еще не следуешь правилу.

— Я всегда хочу поцеловать тебя, Джонни, но в данный момент больше хочу знать, почему ты стоишь на холоде, а не лежишь в постели со мной.

— Я говорю не про это правило.

Я закрыла рот.

— Никогда не знаешь, нужна ли тебе подсказка, — пробормотал он.

— Подсказывать мне — всегда правильно.

— Я — мечтатель.

Я уставилась на него снизу вверх.

— Всегда был мечтателем. Всю жизнь. — Он сделал паузу, затем продолжил: — С тех пор, как она ушла. Я мечтал о маме.

Я все смотрела на него, но теперь в груди у меня стало тесно.

— Хочешь знать, о чем еще я мечтал, Иззи?

Не в силах говорить, я кивнула.

— Я мечтал завоевать прекрасную женщину, и чтобы она любила только меня. Я мечтал жить с ней на этой мельнице и наполнять ее детьми. Мечтал поддерживать автомастерские на плаву, чтобы передать их моим сыновьям, когда придет время. Я мечтал прожить жизнь, зная, что все придет и уйдет. Мои дети родились бы, мы с моей женщиной растили бы их и любили, а потом они бы зажили своей жизнью и были бы счастливы. Но эта красивая женщина, моя красивая женщина, всегда будет со мной. А теперь скажи мне, spätzchen, как уснуть человеку, когда его мечты воплощаются в жизнь?

— Я… я, честно говоря, не знаю.

— Очевидно, я тоже.

— Кажется, этому правилу я могу следовать, — поделилась я.

Он уставился на меня.

Затем издал тот звук, свой приглушенный рев.

После чего Джонни поцеловал меня.

Я не знала, как мы добрались до кровати.

И точно не знала, как мне удалось почти мгновенно вырубиться после того, как Джонни закончил со мной.

Поэтому я, очевидно, не узнала, что он так и не заснул.

Но и не пошел стоять под звездами и смотреть на ручей.

Он лежал в постели, обнимая меня.

И уставившись в темноте на потолок.

С улыбкой на лице.

КОНЕЦ