Исповедь Мотылька

Эпилог: Олег

— Старик, какому дьяволу и за сколько ты продал душу, чтобы заполучить такое сокровище?

Мои приятели, гуськом заявившиеся на первый вернисаж Ви, говорят это с неприкрытой завистью. Приходиться откашляться, напустить суровый неандертальский вид и напомнить, что я никому не позволяю комментировать внешний вид своей жены, и готов за подобные проступки отрывать голову вместе с яйцами. Их это сразу успокаивает, хотя когда Эвелина, оторвавшись от толпы журналистов, семенит мне навстречу, эти языкатые придурки снова поминают нечистую силу.

Она у меня настоящая красавица.

Особенно теперь, когда под свободной туникой уже заметен округлившийся животик, в котором она носит нашего первенца. И поэтому идет осторожно, маленькими шажками, хоть охранник все равно неуловимо следует за ней, готовый в любой момент прикрыть от непрошеного фото, случайного толчка или даже нехорошего взгляда.

— Игнатов, перестань так на меня смотреть, — смущенно шепчет она, когда становится рядом.

— Так — это как? — без зазрения совести опускаю руку ей на талию, а оттуда — еще ниже, на упругую задницу.

Она немного набрала, и стала еще более аппетитной. Слава богу, что моя молодая жена абсолютно здорова, беременность протекает нормально и наша сексуальная жизнь никак не пострадала. Я бы даже сказала — приобрела особую пикантность с необходимостью сменить позы на более комфортные для нее, с которых лично для меня открывается совершенно шикарный вид.

— У тебя же совершенно бесстыжий взгляд, — скалится Эвелина, хотя я точно знаю, что эти интонации в ее голосе — они абсолютно доброжелательные. Уж что-что, но какая она, когда злится, я разучил точно, потому что в гневе это маленькое птичье существо оказалось тем еще демоном в человеческом обличье. — Если это попадет в газеты, мы разоримся на судебные иски о защите чести и морали.

Мои друзья хором посмеиваются, за что получают от меня моральных подзатыльников и спешно ретируются из поля зрения. Эвелина тянется ко мне носом, получает легкий «чмок» и просит официанта принести еще один стакан сока.

Даже не верится, что прошел целый год с тех пор, как я реально не знал, буду ли самым счастливым мужиком на свете или превращусь в старого седого бобыля. И вот уже год как я самый счастливый мужик на свете — вообще без преувеличения. А через несколько месяцев стану отцом, и в это до сих почему-то верится труднее всего.

Задумчиво поглаживаю Ви по животу, пока она делает пару глотков и, стараясь выглядеть милой, позирует кому-то из фотографов. Но все равно очень смущается и при первой же возможности прячется за меня. Она хотела сделать вернисаж полностью закрытым, только для маленького круга наших знакомых, но подруги буквально вынудили ее перестать бояться.

Эвелина очень долго не решалась снова взяться за краски, но в конечном итоге мне удалось потихоньку склонить ее к этому. Сначала просто принес домой холсты и художественные принадлежности, и сказал, что в нашей квартире как раз есть целая свободная стена, которую она как раз может украсить своими работами. Неделю моя жена ходила вокруг да около, но в конце концов сдалась. А через месяц у нее уже была коллекция свежих работ. И с тех пор она уже не расстается с делом всей своей жизни. Смеется и шутит, что если все, что говорят о связи матери и ребенка — правда, то у нее в животе растет Пикассо или Фрида Кало. Но я бы, конечно, предпочел маленького футболиста. Или принцессу, которую точно избалую до безобразия. Насчет пола ребенка мы обоюдно решили, что не хотим знать его до самых родов.

— Все хорошо? — шепотом спрашивает Ви, когда я жестами даю понять надоедливому фотографу, что либо он находит новую «жертву», либо покидает выставку досрочно.

Парень быстро ретируется, и я подтягиваю жену к себе одной рукой, второй убирая прядь волос ей за ухо. Эвелина такая хрупкая, что мысли о том, как пройдут роды, уже добавили мне не один десяток седых волос.

— Все замечательно, — успокаиваю ее, поглаживаю по спине пока ее мышцы под моими пальцами снова не расслабляются. — Все уютно, скромно, тихо и мило. Как ты и хотела.

— Не нужно было выставлять их на продажу, — хмурится она.

— Это просто возможность, Ви. Ничего страшного, что она есть.

— Чувствую себя мошенницей, которая требует деньги за…

Ее мысль перебивает пробивающаяся к нам помощница Ви по организационным делам. Для работ Ви я купил небольшое старое здание, которое готовилось под снос, сделал реконструкцию и в итоге все это теперь выглядит как бальный зал с старинной стиле — не слишком просто, не слишком пафосно. В самый раз, как она и хотела. И чтобы моей жене было проще разбираться с организационными делами, подключил помощницу, так что теперь они общаются чуть ли не чаще, чем со мной.

— Эвелина Павловна! — У помощницы радостно горят глаза. — «Подсолнухи» и «За минуту до заката» только что купили!

Ви снова натягивается как струна и тут же поворачивается в мою сторону. Я сразу поднимаю руки и клянусь, что не имею к этому отношения. Потому что ей точно не нужны подачки, и я был бы последним мудаком, если бы снова унизил ее подобной «благотворительностью».

— Это… точно? — Ви разглядывает экран планшета, на котором в строке продаж значится покупка обеих картин, совершенная буквально минуту назад.

— Да, похоже на то, — триумфально улыбается помощница.

Но Ви все равно нужно время, чтобы это переварить. Цена на картины чисто символическая — потолок, на который она согласилась, поддавшись моим уговорам, и конечно это мелочи, но мою малышку буквально распирает от гордости. Это ее первые настоящие деньги за то, что она любит и хочет делать.

— Вот видишь, как полезно иногда слушать своего умного мужа, — в шутку задираю нос и она так же в шутку безуспешно тянется, чтобы по нему щелкнуть. — Я бы еще поспорил, кто через год в нашей семье будет кормильцем и главной финансовой силой.

— Все тебе шутки! — Но она все равно рада.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Хотя есть кое-что, что все равно омрачает этот день.

Марина так и не пришла. Даже сейчас, в минуту личного маленького триумфа, Ви то и дело поглядывает в сторону входа, надеясь, что произойдет чудо. Какими бы ни были их с матерью отношения, но ее радость была бы полной, если бы рядом была Марина и разделила с ней этот момент. Связь между ними не потеряна окончательно, и я точно знаю, что Ви сообщила ей о беременности, и изредка они обмениваются сообщениями, но все это заочно, без личных встреч. Ви не настаивает, и я ее в этом поддерживаю — чувства Марины вполне можно понять. Но в глубине души я все равно надеюсь, что рано или поздно затянется и эта рана.

В чем я окончательно разуверился — так это в Денисе. Мой чокнутый братец уже полгода «начинает новую просветленную жизнь» на Бали, насколько мне известно — за счет Крымовой. Если бы меня спросили, какого мнения я обо всем этом, я бы сказал, что мне плевать.

Кстати, свое слово я сдержал, и на месте галереи Дианы Лебо теперь стриптиз-бар. Насколько я слышал, репутация у этого заведения достаточно «специфическая».

— Если ты устала, можем потихоньку сбежать, — шепчу на ухо Ви, потому что, несмотря на все приятные события, ее близость заставляет мои мысли скатываться ниже пояса.

— Еще полчаса вежливости, Игнатов, а то я по твоим глазам вижу, что у тебя на уме.

— Я особо и не скрываю, Игнатова, — дразню ее, и со вздохом отпускаю, когда Ви потихоньку идет к группе посетителей, которые уже давно выразительно поглядывают в нашу сторону, намекая, что хотели бы личного разговора с художницей.

Минута покаяния.

Если бы мне сказали, что все мои прошлые ошибки и грехи — расплата за теперешнее счастье, я бы точно не отказался ни от одного из них.

Она того стоит.

Она стоит всего.