Избранный

Глава 14

— Серьезно. Я просто приму душ и продолжу смотреть в окно. И все.

Когда Вишес ничего не ответил, Лейла повернулась на своем стуле, на котором просидела последний час. Брат также стоял на своем месте в аккуратной кухне, прислонившись к гранитной столешнице возле плиты, и тихо курил. Безопасный дом, в котором они провели весь день, представлял собой чудесное ранчо, достаточно маленькое, чтобы чувствовать себя уютно в нем, но достаточно просторное для небольшой семьи. Оно было декорировано в бледно-серых тонах, с тщательно подобранными акцентами ярко-желтого или светло-голубого цветов… поэтому оно выглядело по-современному, светло и просторно, а не мрачно.

При иных обстоятельствах, ей бы понравилось в этом доме решительно все. Но в ее ситуации, ранчо казалось тюрьмой.

— Вишес, да брось. Ты серьезно думаешь, что я могу появиться на пороге особняка и попроситься в дом? Ведь ключа-то у меня нет. — Он опять не ответил, и Лейла закатила глаза. — Или нет, ты боишься, что я воспользуюсь любой возможностью снова взбесить Короля. Ведь это так поможет мне в сложившихся обстоятельствах.

Вишес переступил с ноги на ногу. В черных кожаных штанах, майке без рукавов и с пятьюдесятью фунтами кинжалов и пистолетов он выглядел как призрак, оказавшийся не на своем месте, посреди этого идеального дома-с-пасторальной-картины. А, может, и на своем: прошлой ночью он сыграл роль предвестника злого рока… а в качестве соседа по комнате он был таким же веселым, как и она сама в ее нынешнем состоянии.

Лейла кивнула на телефон в его руке, укрытой черной перчаткой.

— Иди на свое собрание. Ведь это было в сообщении?

— Невежливо читать чужие мысли, — пробормотал Ви.

— Это твой талант, не мой. Просто по твоему лицу видно, что ты хочешь уйти и чувствуешь себя здесь как в клетке. Мне не нужна нянька. Я никуда не денусь. Мои дети в доме Короля, и если я не буду играть по его правилам, то никогда их больше не увижу. Если ты думаешь, что я могу пойти против него, то ты сошел с ума.

Лейла повернулась к окну, понимая, что перестала следить за чистотой своей речи, но ей было плевать. Она переживала за Лирик и Рэмпа, не могла ни есть, ни спать.

— Я пришлю кого-нибудь. — Раздались щелчки, словно Вишес набирал сообщение. — Может, Лэсситера.

— Я предпочла бы побыть в одиночестве. — Она снова повернулась к нему. — Я начинаю уставать от рыданий при посторонних.

Вишес опустил руку. Либо потому, что он отправил набранное сообщение, либо из согласия с ней, этого она не знала… и ей было все равно.

Выученная беспомощность[39], — подумала она. Так, кажется, это называлось? Она слышала этот термин от Мариссы и Мэри, когда они обсуждали ментальный ступор, охватывающих жертв домашнего насилия. Хотя, в ее случае, никакого насилия не было. Она заслужила яростную правду, что обрушили на нее.

Она вернулась к созерцанию ночи, передвинувшись так, чтобы смотреть в раздвижные двери возле стола. По ту сторону стеклянных полотен располагалось крыльцо, и в уличном свете она оценила скудные скопления снега и льда, проследила взглядом пляски застывших пожухлых листьев на обжигающе-холодном ветру. Днем, когда она не спала в подвале, она включила местные новости. Очевидно, на Колдвелл надвигалась нежданная ранняя буря, и да, Лейла, находясь на ранчо, слышала, как вдалеке гудели грузовики, засыпая дороги технической солью.

Когда нагрянет буря, в человеческих школах наверняка отменят занятия, и при этой мысли Лейла посмотрела на дома по другую сторону ограды на заднем дворике. Она почти ничего не видела, только включенный свет на вторых этажах, и представила, как человеческие детки устраиваются в своих кроватях, а их родители отдыхают перед телевизором перед тем, как тоже уйти спать.

Как она им завидовала.

И, на этих мыслях, Лейла взмолилась, чтобы Ви ушел. Она сойдет с ума в четырех стенах с ним и его сердитым взглядом… хотя при мысли о Лэсситере в качестве замены ей хотелось повеситься.

— Ладно, — пробормотал Вишес. — Я вернусь, когда что-нибудь узнаю.

— Только не посылай сюда ангела.

— Нет. Это будет слишком жестоким наказанием для тебя.

Она выдохнула воздух, который неосознанно задержала.

— Спасибо.

Брат помедлил.

— Лейла, слушай…

— Рискуя разозлить тебя, скажу: нет таких слов, от которых я почувствую себя лучше или хуже. И, кстати, именно так ты понимаешь, что оказался в аду. Уныние и боль — все, что ты видишь.

Ботинки Ви громко застучали по кафелю маленькой кухни, и по неясной причине Лейла вспомнила о Брате Торменте и его любви к «Годзилле». Несколько дней назад она спустилась на первый этаж, желая размять ноги, и обнаружила Тора на диване в бильярдной, Осень спала, устроившись на нем, а на большом экране над камином шел фильм «Годзилла против Мотры»[40]. Тогда она считала, что находится в сложной ситуации. Сейчас? Она хотела вернуться в те безмятежные ночи, когда единственное, что тревожило ее разум, — это вина и самобичевание.

Когда Ви остановился перед ней, ее плечи напряглись так сильно, что заболел верхний отдел позвоночника.

— Да, — сказала Лейла жестко. — Я установлю сигнализацию после твоего ухода. И я умею пользоваться пультом. Ты уже показывал, хотя, могу заверить, я не в настроении смотреть «Игру престолов».

Стервозность была ей не свойственна, но она упала в пресловутую кроличью нору и перестала быть собой.

— Кор сбежал. Прошлой ночью.

Лейла отшатнулась так резко, что едва не упала со стула. И прежде чем она успела ответить, Брат продолжил:

— В процессе никто не погиб. Но он запер Куина в Гробнице… там мы его держали. А ключ оставил снаружи.

Сердце Лейлы гулко забилось в груди, но не успела она сказать и слова или просто собраться с мыслями, как Вишес вопросительно выгнул бровь:

— Все еще чувствуешь себя в безопасности в гордом одиночестве?

Она жестко посмотрела на него.

— Тебя только это беспокоит?

— Ты все еще одна из нас.

— А, ну да. Точно. — Она скрестила руки на груди. — Что ж, он не придет ко мне, если это тебя беспокоит. Он порвал со мной. Нет ничего, что бы заставило этого мужчину приблизиться ко мне… по иронии, это объединяет его с Куином.

Вишес не ответил. Он стоял, нависая над ней, его ледяные глаза изучали ее тело, позу, оценивали даже дыхание.

Она словно оказалась на сцене переде миллионной толпой. И глаза жгло от софитов.

Только этого ей не хватало.

— Ты не думаешь, что Кор захочет узнать, где ты? — вопрос был задан спокойным тоном, было невозможно догадаться, требует ли он ответа или был задан риторически.

Как бы то ни было, Лейла ответила:

— Нет, ни единого шанса.

Она отвернулась, сосредотачиваясь на темноте за раздвижным стеклом. Сердце гулко билось в груди, но она намеревалась скрыть свою реакцию.

— Ты все еще любишь его, — отстраненно заметил Ви. — Ведь так?

— Это имеет какое-то значение?

Вишес прикурил очередную самокрутку и принялся вышагивать перед плитой, где стоял ранее. Потом до двери в подвал. И, наконец, вернулся к столу, за которым она сидела.

— Не знаю, как много тебе известно про меня и Джейн, но однажды мне пришлось стереть ее воспоминания о себе. Неважно, при каких условиях, и у судьбы на этот счет были свои идеи, слава яйцам… но я знаю, каково это, когда не можешь быть со своим любимым. Также мне известно, каково это, когда никто кроме вас двоих не понимает ваши отношения. В смысле… я полюбил человеческую женщину, а потом она умерла. А сейчас я люблю призрака, и метафоры тут ни при чем. Твоя ситуация с Кором? Я знаю, что будь у тебя такая возможность, ты выбрала бы другую дорогу.

Лейла посмотрела на Брата, чувствуя, как от удивления у нее округляются глаза. Из всего, что мог сказать Вишес? Она бы не так удивилась, скажи он, что приобрел акции «Эппл».

— Подожди… что ты..? — выпалила она.

— Порой сердечные дела не поддаются никакой логике. И, знаешь, ведь в конечном итоге, Кор не причинил тебе вреда. Сколько ты встречалась с ним? Он не тронул ни тебя, ни детей. Я ненавижу ублюдка, не пойми меня неправильно, и да, ты содействовала врагу. Но Кор, будь он неладен, не вел себя как враг, по крайней мере, когда дело касалось тебя… и он также не предпринимал попыток напасть на нас, верно? Все это время он знал наше местоположение, но Шайка Ублюдков так и не появилась на нашем пороге. Не говорю, что с радостью выпью с сукиным сыном за встречу, и не утверждаю, что ты поступила правильно. Но самое приятное в логике — это возможность составить свое мнение, пользуясь данными настоящего и прошлого… а я — крайне логичный мужчина.

На глаза Лейлы набежали слезы. А потом она прошептала сорвавшимся голосом:

— Я ненавидела себя все это время. Но… я любила его. И боюсь, что всегда буду.

Вишес низко опустил бриллиантовый взгляд, казалось, он уставился на свои ботинки. Потом мужчина вытянул руку и схватил кружку, которую использовал вместо пепельницы. Стряхнув пепел с самокрутки, он пожал плечами:

— Мы не выбираем, в кого нам влюбиться, и попытки торговаться со своими чувствами обречены на провал. Ты не виновата, что полюбила его, ясно? Здесь тебя никто не может обвинять, что есть — то есть… и ты достаточно выстрадала. К тому же, он не причинил тебе вреда за все это время, верно? Значит, есть в нем что-то хорошее.

— Я смотрела в его глаза. — Шмыгнув носом, Лейла вытерла щеки тыльной стороной ладоней. — Я видела в них правду о том, что он никогда не причинит боль ни мне, ни моим близким. А что до причин, по которым наши отношения закончились? Он, так же как и я, не хотел любить.

Она была готова продолжить, жадная до неожиданного облегчения, что пришло с пониманием ее ситуации. Но внезапно сочувствие Ви испарилось, на лице появилась его привычная непроницаемая маска, и дверь к душевному разговору была захлопнута так, будто ее никогда и не открывали.

— Держи. — Брат протянул ей свой телефон, лежавший на столе. — Пароль — две десятки. Я не знаю, сколько Рофу потребуется времени, чтобы определиться с графиком посещений, но скорее всего ты задержишься в этом доме на какое-то время. Позвони, если мы понадобимся. Мой второй номер записан в списке контактов под именем «Ви-2».

Лейла взяла телефон. Почувствовала, что он был еще теплым.

— Спасибо, — сказала она тихо, подняв мобильный. — И не только за это.

— Ерунда, — пробормотал Вишес. — Забавно, насколько разнообразными бывают беды. Моя матушка была крайне изобретательна.

***

В подземном туннеле Куин, как пьяница, пробирался из клиники учебного центра в особняк, походка была неуклюжая, голова кружилась, живот крутило, а швы на боку ныли так сильно, что время от времени он останавливался и поднимал больничную сорочку, проверяя, не вылез ли Чужой[41] из его брюха. Он хотел одного — путь прямиком к двойняшкам, беспрепятственную дорогу от потайной двери под парадной лестницей до спальни на втором этаже: никаких обеспокоенных взглядов от додженов, озлобленных — от Братьев, никаких попыток подсунуть ему вену. И, милостивый Боже, ни слова от Лэсситера.

Выйдя из-под лестницы, он помедлил, прежде чем пройти в фойе, и прислушался. Первая Трапеза уже закончилась, и доджены убирали со стола, их тихие разговоры и звон стерлингового серебра по фарфору шепотом доносился в фойе из арочного проема.

Тишина в бильярдной.

Никого на лестнице, укрытой красной дорожкой…

Как по заказу… точнее, вопреки ему… в центре огромного, роскошного помещения появился странный столб света, словно кто-то вырезал дыру в потолке, и маловероятное полуденное солнце просияло сквозь крышу. Но это был не Иисус, которому постоянно молился Бутч.

И даже не Санта со сладостями и рогатыми пони или на ком он там ездил… учитывая рождественское время, этот вариант казался вполне логичным.

Не-а, это был Большой Бессмертный Бунтарь: падший ангел Лэсситер появился посреди огромного столба света, возникшего из ниоткуда, и потом сияние затухло, словно свет служил неким телепортом, перенесшим ангела.

Что за странные шмотки? — подумал Куин.

Не в шизанутом, свойственном Лэсситеру стиле с принтом под зебру и перьевыми боа. На ангеле была фланелевая рубашка, повязанная на талии. Синие джинсы, которые через одну стирку распадутся на волокна. И футболка с «Нирваной» с их выступления в «Сэнт-Эндрюс Холле», в Детройте одиннадцатого октября девяносто первого.

Кстати, Лэсситер не был любителем подобной музыки. Он предпочитал Фетти Вапа[42] в те моменты, когда не завывал под Бэтт Мидлер[43]. Хорошие новости? Ангел скрылся в бильярдной даже не подколов Куина, стоящего под лестницей с полуголым задом и рвотными позывами.

Значит, остался еще в этом мире такт и милосердие к ближнему.

Да, но потом перед Куином встала задача подняться на второй этаж. В процессе пришлось задействовать перила и стиснуть зубы, но спустя пару месяцев — или пару лет — проведенных в пути, Куин сумел забраться наверх. Уже на площадке он с огромным облегчением посмотрел на закрытые двери в кабинет Рофа. Что его не порадовало? Громкие голоса, раздававшиеся за панелями.

Он мог представить, кто стоял на повестке дня.

Доковыляв до коридора со статуями, он направился к спальне, в которой жила Лейла, и встав у двери, ему захотелось постучать, несмотря на то, что там были его дети. Собравшись с духом, Куин схватил ручку новой двери и повернул так сильно, что едва не оторвал себе запястье.

Открыв дверь, он застыл на пороге.

Бэт стояла спиной к нему, склонившись над колыбелькой Лирик. Королева бормотала какие-то нежности, устраивая малышку на мягких одеялах.

Почувствовав его присутствие, Бэт скрестила руки на груди и посмотрела на него, как на врага народа, чему он не удивился.

— Спасибо, что присмотрела за ними, — сказал он, прохромав по комнате.

— Хреново выглядишь.

— А чувствую себя еще хуже.

— И хорошо. — Когда он выгнул бровь, Королева пожала плечами. — А каких слов ты от меня ждешь? «Хорошо, что ты выставил Лейлу из дома»?

— Это сделала она, не я.

Боже, голова гудела, раз за разом проигрывая разговор с Блэем, словно его мозг превратился в закрытый гоночный круг. Так что, да, он горел желанием поговорить об этой Избранной.

— Для твоего сведения… — Королева уперлась руками в бедра. — Я считаю, что Лейле должны сохранить ее права, и думаю, что вам двоим нужно выработать график посещений, чтобы малыши могли оставаться со своей мамэн на целые сутки.

— Они не покинут этого дома. А Лейлу сюда не пустят. Вот как обстоят дела.

— Ты здесь не главный.

— И ты тоже, — сказал он устало. — Поэтому давай закончим на этом.

Бэт проверила Рэмпа, а потом подошла к Куину и посмотрела ему прямо в глаза:

— Куин, речь не о твоем уязвленном самолюбии. Этим малышам нужны оба родителя, и значит, вы должны вести себя как два взрослых человека, даже если вам не хочется. Тебе не обязательно встречаться с Лейлой, но они должны видеть свою мамэн.

Куин подошел к кровати и опустился на матрас, потому что в ином случае его бы стошнило на ковер у ног Королевы.

— Предательство, Бэт. Твоего супруга. Речь не о матери, которая забыла покормить детей или не дала им выспаться.

— Необязательно напоминать мне, кто стрелял в моего мужа, — отрезала Бэт. — Как и мне не стоит говорить, что решение примет Роф… и только он… прощать или нет, наказывать или нет. Куин, ты здесь не причем. Вытащи уже голову из задницы, подумай о своих детях и разберись с приступами гнева.

Когда она демонстративно покинула комнату, Куин знал наверняка, что если бы не Лирик и Рэмп, то она бы хлопнула новой дверью так сильно, что грохот дошел бы до Забвения.

Куин обхватил голову руками, и его едва не стошнило на ноги.

Господи, на нем все еще надета проклятая больничная сорочка.

Да, ведь учитывая, какое дерьмо творится вокруг, ему самое время озаботиться своим внешним видом. С другой стороны, когда тебя окружают вещи, на которые не можешь повлиять и не можешь исправить, забота о том, что укрывает твой зад, может отвлечь твой крошечный мозг.

Опустив руки, он поднялся и подошел к люлькам. Сначала взял Рэмпа и перенес своего кровного сына на огромную кровать. Положив младенца на подушки, он быстро перенес Лирик и устроил рядом с братом.

Рэмп заерзал. Лирик была спокойна.

Вскоре оба малыша уснули у него на руках. Но ему не видать отдыха, и не потому, что болело все тело.

Он не видел оснований для своей бессонницы. Он получил, что хотел: Лейлу выставили из особняка, и чтобы не говорила Бэт, Роф поступит правильно и запретит Избранной видеть его детей. Блэй тоже рано или поздно вернется. Они пережили вещи и посложнее, и в конечном итоге трудности только закаляли их отношения, делали прочнее.

К тому же, его дети с ним.

Несмотря на все доводы, Куин чувствовал пустоту внутри себя, под его ребрами и в животе, кожа казалась бесполезным пустым мешком.

Он закрыл глаза. Велел себе остыть. Расслабиться.

Спустя пару секунд он открыл глаза. И, уставившись на дыру от пуль в дальнем углу спальни, ощутил боль там, где полагалось быть его сердцу.

В принципе, логично. Его сердце находилось в другом конце Колдвелла, в новом доме родителей Блэя, который так не любила его мамэн, ведь все в нем было до неприличия новым, и даже половицы не скрипели.

Без своего сердца Куин представлял собой пустой сосуд. Даже если малыши были рядом.

Так что, да, было больно. Он просто удивился масштабам этой боли.