Избранный

Глава 50

Пока Кор ждал, когда Лейла прикажет ему уйти, в его жилах кипела кровь, а голову переполняли воспоминания. Он ни с кем не обсуждал то, что происходило с ним в военном лагере, и свои деяния. Во-первых, никто об этом не спрашивал. Его солдаты либо поступали тем же образом, либо сами перенесли подобное насилие, и едва ли захочешь обсуждать это в компании, это не то воспоминание, что навевает теплые и приятные чувства. А за пределами их круга Кор не встречал никого, кто бы пожелал лучше узнать его.

— Так что? — потребовал он. — Твой ответ, женщина.

И это был не вопрос. Он и так знал, что она…

Лейла уверенно посмотрела ему в глаза и заговорила ровным голосом:

— Я отвечу, что выживание — суровое, зачастую трагичное дело. А если ты ждешь от меня чего-то кроме печали и сожаления, то настраивайся на целую вечность.

Именно Кор разорвал зрительный контакт. И когда между ними повисло долгое молчание, он не мог разобраться в своих чувствах.

Однако когда он посмотрел на свои руки, то понял, что дрожит.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, что произошло с твоими родителями? — спросила Лейла. — Хотел найти брата или сестру?

По крайней мере, Кору показалось, что именно это она и сказала. Разум плохо воспринимал ее слова.

— Прости, — пробормотал он. — Ты о чем?

Матрас прогнулся, когда Лейла подползла к нему и села рядом, свесив ноги с кровати, но, не доставая до пола, как он, ведь он был выше ростом. Спустя мгновение Кор ощутил, как что-то накрыло его голые плечи. Покрывало. Лейла укрыла его покрывалом, что лежало свернутым у основания матраса.

Оно пахло ее запахом.

Было теплым, как она.

— Кор?

Когда он не ответил, Лейла повернула к себе его лицо. Посмотрев на нее, ему захотелось зажмуриться. Она была слишком прекрасна для него и его прошлого. Слишком хороша, и он уже обошелся ей дорогой ценой: ценой ее дома, мирной жизни с малышами, ее…

— Любовь зарождается между двумя душами, — сказала Лейла, положив руку в центр его груди. — Наша любовь между душами — твоей и моей. Ничто не изменит этого, ни твое прошлое, ни наше настоящее… ни будущее, что мы проведем врозь. По крайней мере, это касается меня.

Кор сделал глубокий вдох.

— Я так хочу тебе верить.

— Речь не о том, чтобы верить или не верить мне. Таков закон вселенной. Можешь подвергать его сомнению… а можешь просто принять благословенный дар таким, какой он есть.

— Но что, если она была права?

— Кто? Кто была права?

Кор отвел глаза, обратив взгляд на свои голые ноги.

— Моя няня всегда говорила мне, что я проклят. Что я — зло. Когда она… — Он замолчал, не желая рассказывать о побоях. — Она говорила, что я гнилой. Что мое лицо является отображением внутренней гнили. Что внутри меня скверна.

Лейла покачала головой.

— Она говорила о себе. Она обличала саму себя. Сказать подобные вещи невинному ребенку? Уродовать его разум, издеваться подобным образом? Если есть иное определение зла и гнили, то мне оно неизвестно.

— Ты видишь во мне только хорошее.

— Я видела от тебя только хорошее. Ты всегда был добр ко мне.

Она взяла его руку, сжатую на его колене, а потом, когда стиснула эту ладонь своей, Кор оказался не в состоянии принять ее верность и доброту. Воистину, Лейла никогда не поймет масштабов его злодеяний, и, наверное, так даже лучше. Так он избавит ее от переживаний о том, что она ошиблась в нем.

— Я должна сказать тебе кое-что.

Услышав напряженность в ее голосе, Кор посмотрел на нее.

— Что?

А сейчас, подумал он, она прикажет ему уйти.

— Я должна извиниться перед тобой. — Отпустив его ладонь, Лейла сжала руки и, казалось, с трудом подбирала слова. — Я сделала кое-что, чего делать не следовало… и о чем должна была рассказать тебе уже давно. Меня мучает совесть.

— О чем ты говоришь?

Ее напряжение, казалось, лишь усилилось, и он с облегчением ухватился за возможность переключиться на ее тревоги.

— Лейла, нет такого поступка, которым ты могла бы расстроить меня.

Она сбивчиво залепетала, выговаривая слова быстро, но четко.

— На Другой Стороне, в Святилище, где жили Избранные, есть огромная библиотека жизней. На тех полках, в томах хранятся биографии всех мужчин и женщин расы, священные летописецы записывали все, что наблюдали во всевидящих чашах, все события, хорошие и плохие, всё, произошедшее на Земле. Это хроники всей расы, войны и празднования, радости и горе… рождения и смерти.

Когда она помедлила, Кор ощутил, как сердце забилось быстрее.

— Продолжай.

Лейла сделала глубокий вдох.

— Я хотела узнать больше. О тебе.

— Ты заглядывала в мою биографию.

— Да.

Кор скинул покрывало, которым она его укрыла, и, поднявшись на ноги, принялся выписывать круги на полу.

— Зачем тогда было спрашивать о моем прошлом? Зачем вынуждать меня…

— Там не вся информация.

— Ты только что сказала обратное.

— Там нет ни слова о твоих чувствах. Нет твоих мыслей. И я не знала о… — Она прокашлялась. — Я знала, что ты был в военном лагере, но происходившее там не упоминалось.

Остановившись, он повернулся к ней. Лейла была божественно обнаженной, ее роскошное тело предстало перед его взором, в этой теплой комнате ее укрывали лишь длинные белокурые волосы. Она нервничала, но не испытывала страха, и в который раз он задумался, как подобная женщина умудрилась связаться с кем-то вроде него?

Что с ней не так? — гадал он.

— Я знаю, кто твой отец…

— Молчи. — Он вскинул руку, а над губой и бровью выступил пот. — Остановись на этом.

— Мне так жаль, — сказала она, протянув руку к отброшенному покрывалу и закутавшись в него. — Я должна была рассказать тебе. Я просто…

— Я не злюсь.

— Правда?

Он покачал головой и был серьезен.

— Нет.

Спустя мгновение Кор подошел к позаимствованным штанам и натянул их. Потом повторил с футболкой. Которая была на нем вчера ночью, когда в него стреляли. Повернув ее, он изучил дыру в ткани в том месте, где прошла пуля, а потом посмотрел на кожу. Рана исцелилась.

Действие крови Избранной.

— Я знаю, что ты собираешься спросить, — сказал он отстраненно.

— И ты хочешь узнать?

Босые ноги снова зашагали, перенося его из одного угла комнаты в другой и назад.

— Знаешь, у меня была мечта… когда я был совсем мальчиком. Ну, их было несколько. Я часто придумывал их, когда няня садила меня на ночь на цепь перед домом…

— Цепь? — слабо выдохнула Лейла.

— …чтобы скоротать время. В одной из любимых я представлял своего отца. Я воображал его великим воином на свирепом скакуне, я представлял, как однажды ночью он выходит из леса и сажает меня в седло. В моих тщетных грезах этот сильный воин гордился мной, мы с ним были похожи и стремились нести расе лишь благо. Два великих воина, сражающихся бок о бок.

Кор ощущал ее пристальный взгляд на себе, и ему это не понравилось. Он и так чувствовал себя уязвимым. Но, начав извлекать пули из плоти, необходимо было закончить.

— Это придавало мне сил. До такой степени, что я обращался в разные приюты, но не мог оставаться там надолго, я постоянно боялся, что отец может прийти на порог той хибары и не найти меня. Позднее, когда наши с Бладлеттером пути пересеклись, и он скормил мне ложь, чтобы я присоединился к нему? Сказал, что он мой отец? Я был в таком отчаянии, что всеми правдами пытался соответствовать этому порождению зла и тем самым совершил самую большую ошибку в жизни. — Кор покачал головой. — А когда мне открылась правда? Я чувствовал себя преданным, и также я вернулся к тому состоянию, в котором пребывал все детство. Всю жизнь меня преследовало понимание, что родители отказались от меня. У них было одно-два столетия, чтобы переосмыслить свой поступок и попытаться найти своё дитя, но они решили этого не делать. Узнав сейчас их имена, что стало с этими людьми, где они? Это ничего не изменит, ни для них, ни для меня.

В глазах Лейлы заблестели слезы, и Кор видел, что она пыталась казаться сильной ради него.

В который раз он пожалел, что поставил ее в такое положение.

— Я не злюсь на тебя, — он подошел и опустился перед ней на колени. — Это невозможно.

Положив руки на ее бедра, Кор заставил себя улыбнуться. Он хотел приободрить Лейлу, облегчить ее совесть, но его собственные эмоции пребывали в хаосе. Воистину, разговором о прошлом он открыл ящик Пандоры, и мозг заполонили всевозможные картины, детские воспоминания, а потом из военного лагеря, и позднее, с его солдатами… образы толпились, как захватчики у ворот, грозясь лишить его абсолютно всего.

Поэтому прошлое нужно похоронить и никогда больше не вспоминать о нем, решил он. А правду, покрывшуюся пылью, стоит оставить нетронутой. Это ничего не изменит, а лишь создаст цунами, и круги на воде не скоро исчезнут.

Хорошие новости? Он сказал своим солдатам, что встретит их в четыре утра, и это хороший повод поставить точку в разговоре. Ну и что, что часы показывают второй час. Ему нужно время, чтобы собрать себя по частям.

— Я должен уйти.

— На поиски своих солдат.

— Да.

Она вздохнула, собираясь с силами.

— Ты наденешь бронежилет? Вдруг встретятся убийцы?

Отодвинувшись, Кор пренебрежительно махнул рукой, успокаивая ее.

— Да, но об этом не стоит волноваться. Они почти вымерли. Даже не помню, когда в последний раз я сталкивался с лессером.

***

Первая Трапеза с родителями Блэя представляла собой идеальный завтрак, по крайней мере, на первый взгляд: влюбленная пара — одна штука, красивые дети — две штуки, и бабушка с дедушкой в кухне, словно сошедшей из старого женского журнала.

Однако реальность была далека от идеальности.

Откинувшись на спинку стула, Куин взял кружку кофе и поставил на живот. Плохая идея, учитывая происходящее внутри. Чтобы порадовать Старшую Лирик и проявить уважение к ее труду, он проглотил четыре яйца, шесть кусков французского тоста, три чашки кофе и стакан апельсинового сока.

О, и еще три «After Eights»[140].

Которые он затолкал в себя, держа в уме теорию «Монти Пайтонов»[141] о шоколаде с вафельной крошкой и мятным вкусом[142]. Так что да, велика вероятность, что он лопнет и закидает своими частями чудесную кухню с панелями из клена, деревянными полами и медными кастрюлями, висевшими на кухонном острове для красоты.

— Еще тост? — спросила Лирик с улыбкой.

Когда она протянула ему блюдо, рвотный рефлекс нажал на кнопку «пуск», и Куин едва не выложил всю вкуснятину, приготовленную Лирик, на оставшиеся тосты.

— Думаю, мне стоит передохнуть перед вторым заходом.

Или уже восьмым по счету?

— Да, сынок, ты много слопал, — согласился отец Блэя, который, как и сам Куин, откинулся на спинку стула. — Давно не было основательной трапезы? Чем вас кормит Фритц, капустой кале и тофу?

— Да… так… — на самом деле, после ухода Блэя у него исчез аппетит. — Дела, дела.

— Ты слишком много работаешь, — сказала Лирик, устраивая тезку на руках. — Правда же? Твой папочка трудоголик.

Маленькая Лирик заворковала в нужный момент… словно поставила целью растрогать свою бабушку.

— Она так похожа на Лейлу. — Лирик посмотрела на своего хеллрена. — Ведь правда? Она будет настоящей красавицей, когда подрастет.

Рок кивнул и отсалютовал кружкой Куину и Блэю.

— Хорошо, что вы, парни, метко стреляете.

Блэй ответил:

— Она будет учиться самозащите. Так она сможет позаботиться о себе и…

Когда парень внезапно замолчал и перевел взгляд на окна, Куин пробормотал:

— Все верно. И ты научишь ее. Да, Блэй?

Мужчина не ответил, и Лирик посмотрела на Куина.

— Я приватизировала твою дочь, да? За всю ночь ни разу не дала ее тебе в руки.

Женщина повернула к нему девочку, и увидев черты лица, точной копии ее мамэн, Куин отшатнулся… но быстро взял себя в руки.

— Ничего страшного. Но спасибо.

Он демонстративно отклонился и обратился к Рэмпу, который устроился на руках Рока:

— Тебя мы тоже научим сражаться. Ведь так, здоровяк?

— Ты собираешься привлечь его к сражениям? — спросила Лирик. — В смысле, может, он выберет другой жизненный путь…

— Он — сын Брата, — перебил ее Блэй, поднимаясь. — Поэтому пойдет по стопам отца.

Мужчина взял свою тарелку и тарелку своей мамэн, и направился к раковине.

— О, Куин, возьми малышку, — сказала женщина.

Куин покачал головой.

— Ты можешь положить ее в переноску? Я помогу с тарелками.

— А тебе, — пробормотал отец Блэя своей шеллан, — нужно разгрузить ногу. В кровать. Пошли.

— Я должна убраться.

— Нет, — уверенно ответил Блэй. — ты готовишь, я убираю, забыла?

— Лирик, прислушайся к своему сыну.

Когда пара завела очередной изящный, почтительный спор в своей манере, Куин отчаянно пытался поймать взгляд Блэя, пока они вместе таскали блюда и тарелки, кувшины и кружки с кухонного острова.

Блэй не поддавался. На самом деле, казалось, парень был в ярости из-за чего-то… хотя он успешно скрывал свой гнев, пока его родители собирались наверх, чтобы укладывать Лирик в кровать.

Мама Блэя обняла Куина, и он с радостью обнял ее в ответ.

— Я приеду снова. Очень скоро.

— Тебе же лучше. И привези моих внуков, буду благодарна.

Отец Блэя тоже сжал его в объятиях.

— Ребята, я через пару минут вернусь, помогу с детьми.

— Или, — сказала Лирик, — ты можешь составить своей супруге компанию перед телевизором.

— Нужно убрать бардак…

— Они — взрослые парни. Сами разберутся. Пошли, я хотела посмотреть с тобой шоу о следующем массовом вымирании.

— Всю жизнь мечтал, — сухо пробормотал отец Блэя.

Когда они направились к лестнице, Куин мог поклясться, что Лирик кивнула ему, как бы говоря «я вас прикрою, можете не торопиться…».

— Не расскажешь, что, черт возьми, здесь происходит?!

Отшатнувшись, Куин застыл на полпути к столу, где он планировал собрать салфетки.

— Прости, что?

Блэй прислонился к раковине и скрестил руки на груди.

— Ты весь вечер избегаешь смотреть на нее. Не прикасаешься к ней. Что, черт возьми, происходит?

Покачав головой, Куин ответил:

— Прости, я не понимаю…

Блэй ткнул пальцем в сторону кресел.

— Лирик.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Брехня.

Блэй со злостью уставился на него, и Куин ощутил, как его истощение возвращается в десятикратном размере.

— Слушай, я не…

— Я знаю, что я — не их отец, но…

— Боже, опять. Только не это. — Запрокинув голову, Куин уставился на потолок. — Прошу, не начинай…

— … но я не стану молча смотреть на то, как ты игнорируешь свою дочь лишь потому, что она похожа на Лейлу, а ты ненавидишь Избранную. Куин, я не допущу этого. Это нечестно по отношению к твоей дочери.

Он чуть не ляпнул, что парню не понять, но вовремя сдержался. Он не пойдет этой дорогой.

Блэй указал на переноску.

— Лирик — хорошая девочка, и если ты не испоганишь следующие двадцать пять лет, то она вырастет в чудесную женщину. И плевать, что мое имя не значится в свидетельстве о рождении, и у меня нет никаких прав…

— Без обид, но с меня хватит. Я отказываюсь это выслушивать.

Когда Блэй прищурился так, будто у него вот-вот выбьет предохранители, Куин полез в сумку с памперсами и положил стопку бумаг на гранитную столешницу.

Толкнув их к парню, сказал:

— Я позаботился об этом.

— Что?

Медленно и шумно выдохнув, Куин обошел стол и устроил свой зад на стуле. Затеребив смятую салфетку, он кивнул на документы.

— Просто прочитай.

Блэй, очевидно, был настроен на спор, но что-то повлияло на него, может, выражение на лице Куина.

— Зачем? — требовательно спросил парень.

— Узнаешь.

Когда мужчина взял и развернул бумаги, Куин тщательно отслеживал эмоции на этом красивом, знакомом лице, подрагивания бровей, напряжение… и расслабление губ и челюсти, то, как чистый шок и неверие сменяет гнев.

— Что ты натворил? — выдохнул Блэй, наконец подняв взгляд от бумаг.

— Думаю, это очевидно.

Пока Блэй перечитывал документы, Куин уставился на переноски, на малышей в них, две пары сонливых глаз.

— Я не могу позволить тебе это, — наконец сказал Блэй.

— Поздно. Внизу стоит печать Короля.

Обойдя стол, Блэй буквально рухнул на стул, на котором сидела его мать. — Это…

— Я передал тебе родительские права. Сейчас ты их отец по закону.

— Куин, ты не должен делать этого.

— Черта с два. Я отвечаю за свои слова. — Он указал на бумаги. — Я объявил себя некомпетентным… и, вот неожиданность, раз я устроил стрельбу в детской спальне, то никто не стал со мной спорить. Сэкстон изучил законодательную базу, потом мы отнесли бумаги Королю, и он поставил свою визу.

Нехотя, разумеется. Но что оставалось Рофу? Особенно когда Куин объяснил цель этого мероприятия.

— Не могу поверить… — Блэй снова покачал головой. — Что Лейла сказала на это?

— Ничего. Это ее не касается.

— Она — их мамэн.

— А ты теперь их отец. Расскажи сам, если хочешь, можешь и не рассказывать. Мне все равно. — Когда Блэй нахмурился, Куин отшвырнул салфетку и подался вперед. — Слушай, я всегда буду их отцом. В их венах течет моя кровь, никто этого не отнимет. Я не отказываюсь от своего отцовства, и я всегда буду в их жизнях. Что я делаю — это закрепляю твои права. Когда я слетел с катушек в той гребаной спальне? Это было на эмоциях. — Он снова указал на документы. — Вот это — реальность.

Блэй уставился на бумаги.

— Я не верю, что ты на самом деле сделал это.

Куин поднялся на ноги и начал застегивать детей. Сначала Рэмпа. Потом перешел к Лирик, пытаясь действовать быстро. И не смотреть на ее лицо.

Беспокойное чувство прокатилось по его телу, но Куин отмахнулся от него.

— Завтра ночью я должен отдать их Лейле. Я буду на дежурстве, ты тоже… я смотрел расписание. Если ты не решишь изменить график, то увидимся завтра в особняке перед тем, как все разойдутся.

Он помедлил перед тем, как взять переноски.

— Если, конечно, ты не хочешь поехать со мной сейчас.

Блэй покачал головой, и Куин не удивился.

— Ладно, надеюсь, увидимся завтра. Приходи пораньше, если хочешь побыть со своими детьми до того, как Лейла заберет их.

Но он не был настолько глуп, чтобы не понимать: Блэй вряд ли захочет увидеть его.

Быстро подхватив двойняшек, Куин отвернулся и направился к парадной двери. В коридоре он молился, чтобы на Блэя снизошло озарение, и он бросился к ним, из кухни в переднюю часть дома.

Этого не произошло, и Куин просто открыл дверь и вышел из дома.