Измена. Наследник мэра (СИ)

Глава 24. Ты знаешь что

Стас

Сон, как обычно, не идет. И дело даже не в неудобном узком диване, от которого назавтра будут болеть бока.

Мысли несутся вереницей, заваривая кашу и путаясь в голове.

Алена. Сын. Избиратели. Что делать со всем этим и как объединить важные пазлы, как собрать идеальную картину? Лежа на спине, я пытаюсь придумать план по завоеванию неприступной крепости, имя которой Алена, но куда там. Все мысли упираются в одно: скрутить и увезти. Точка.

Не привык я мягко. Вот чуть ли не впервые в жизни решил прислушаться к совету Никиты не брать нахрапом, и каков итог? Не прошло и нескольких часов, как я угрожаю Алене, что заберу ребенка. Ну нормальный, нет?

Лунный свет льется через приоткрытые шторы, заливая комнату голубым сиянием. Где-то на стене висят часы и каждым ходом стрелки отмеряют секунды. Очень непривычно, будто ты дома, среди близких людей, которым дорог.

Мне незнакомо это чувство, оттого и ощущается странным это чужеродное осознание. У меня никогда не было семьи ни в каком ее понимании. Бухающий отчим, его залетные женщины и улица. Улица была больше моей семьей, чем официальный родитель. Но все то дела давно минувших лет, воспоминания не приносят ни боли, ни печали — лишь сухая констатация фактов.

Сказки… я рад, что моему сыну читают сказки, и я благодарен Алене — несмотря ни на что, она смогла, справилась и подняла нашего Тимофея.

Деньги… да, без денег все это было бы нереально, поэтому мне отрадно понимать, что я не остался в стороне. Сам того не осознавая, помог своему сыну. Но бабки это всего лишь бабки. А она была рядом с ним. Наверняка не спала ночами, переживала, отправляя его в операционные, и держала за руку, успокаивая, когда сын отходил от наркоза.

Нет, это несравнимые вещи.

Свет луны вырисовывает на потолке очертания веток, и я залипаю, рассматривая их. Краем глаза вижу движение и оборачиваюсь на шорох.

Алена. Крадучись пробирается на кухню. На ней все тот же белый халат, который по-прежнему не дает мне покоя. Значит, ей тоже не спится.

Девушка прикрывает дверь на кухню и набирает воду из-под крана, а я поднимаюсь с постели и быстро следую за ней.

Алена не стала включать свет на кухне. Все по привычке сделала в темноте, скорее всего, не нуждаясь в свете, зная, где и что стоит. Она меня не видит, поэтому спокойно ставит стакан на раковину и отходит к окну, выглядывает на улицу.

Там, как раз под окнами, стоит машина моих ребят, и я уверен, что она недовольна — ошиваются у дома на глазах у соседей и порождают кучу слухов.

Алена вздыхает и разворачивается, натыкается на меня, пугается и начинает кричать, но мои годами вымуштрованные рефлексы срабатывают первее, поэтому я успеваю зажать Алене рот до того, как она поднимет на уши весь дом.

— Спокойно. Это я, Стас, — говорю тихо, но твердо.

Она быстро замолкает, и я отпускаю руку. Девушка тут же замахивается и ударяет меня по плечу. Я мог бы увернуться, но пускай. Пусть девочка выплеснет негатив. Тем более, откровенно говоря, мне нравится любой контакт с ней. Даже такой.

— Ты совсем больной, Стас? Я чуть не умерла от страха! — кричит на меня шепотом.

А я зависаю, рассматривая ее тело под халатом.

Алена, как и раньше, выглядит очень хрупкой, совсем маленькой по сравнению со мной. В этом что-то есть, когда ты понимаешь, насколько ты сильный по сравнению со своей женщиной. Но, несмотря на всю эту силу, она отдается тебе себя без остатка, доверяет безоговорочно, плавится в твоих руках и просит большего.

Вспоминания прошлых лет бьют в голову, оглушают.

Вообще, я всегда отличался выдержкой, меня сложно выбить из равновесия, практически нереально, я бы сказал, но она, именно она, делает это одним взмахом ресниц…

— Куда едем? — спрашивает мой водитель.

— В ресторан. Отвези в какой-нибудь новый, — устало командую водителю и откидываюсь на сиденье.

— Будет сделано, Станислав Иванович.

В новом ресторане со всеми любезностями и почестями меня усаживают за самый уединенный столик, и я погружаюсь в спокойную атмосферу. Все эта пафосная жизнь настолько противоречит моим будням, что мне становится не по себе оттого, что можно просто вот так сидеть и наслаждаться вкусной едой и алкоголем.

Расслабленно наблюдаю за персоналом, который снует туда-сюда.

Неожиданно взгляд выцеливает тонкую фигурку. Черные брюки, обтягивающие аппетитную попку, и белая блузка, под которой видно красивую высокую грудь. Зависаю на брюнетке, за малым слюни на скатерть не пускаю.

Красивая она. Чистая, какая-то нежная, будто не про меня вовсе. А еще молоденькая, да… лет десять-двенадцать разницы у нас. Обычно девахи ее возраста стелются передо мной, откровенно обещают себя, а эта даже не видит меня, не замечает моего голодного взгляда.

В ней нет чего-то особенного, уникального, но вся она невероятно притягательная какой-то чисто женской энергией, на которую мужик идет, как кот на валерьянку.

Отпускаю ее. Но только сегодня.

Уже через несколько часов у меня на руках досье на Захарову Алену.

— Прости, напугал, — говорю хрипло, выныривая из воспоминаний.

— Что ты тут делаешь? Что-то случилось? — спрашивает она и складывает руки на груди, инстинктивно закрываясь от меня.

— Ничего не случилось, просто увидел тебя и пошел следом. А что, тебе не спится? — говорю спокойно, без каких-либо намеков на сарказм.

— Да вот нервы шалят, — бурчит она. — Знаешь ли, в последнее время моя жизнь выдает крутые виражи.

— Не поверишь, — хмыкаю я, — моя тоже.

Замолкаем, стоя друг напротив друга. Возможно, слишком близко для людей, которые должны злиться друг на друга или того хуже — ненавидеть. Она меня — за предательство, я ее — за сокрытие моего ребенка.

Алена прочищает горло и говорит:

— Знаешь, я тут подумала… дай мне пару дней, и я поговорю с Тимофеем, объясню, что ты его папа.

Папа… это слово режет слух. Ольга практически никогда не называет меня так. Только «отец» и иногда «Стас». Мне кажется, таким образом она напоминает мне о том, что я не имею права на это самое «папа», ведь я был далеко, когда она росла. Да, я защищал их с матерью, содержал, обеспечивал. Как раз таки это больше про «отец», а «папа» — про доверие и теплоту. Я люблю дочь, но в то время, когда она была ребенком, не умел еще показывать ей свои чувства, а сейчас уже поздно. Фундамент заложен, и его не изменить никак.

— Хорошо, Алена, — киваю ей. — Поступай так, как считаешь будет лучше для нашего сына. Тебе виднее.

— Ладно, — нерешительно произносит она и делает шаг в сторону, чтобы обойти меня.

Отзеркаливаю ее движение, не пропуская ее. Алена тушуется и шагает в другую сторону, я повторяю за ней. Делаю все это необдуманно, просто потому что мне необходимо, чтобы она осталась. Хочу почувствовать ее тепло, вспомнить губы со вкусом винограда.

— Что тебе нужно? — громко выдыхая, хрипло спрашивает она.

— Ты знаешь что, — отвечаю ей и, не давая опомниться, притягиваю к себе за тонкую талию и накрываю ее губы своими.