Измена. (не) Любимая жена

Глава 20

— Это единственная валюта, которой ты, значит, берёшь? — его голос охрип, и эту перемену она неосмотрительно приняла на свой счёт. Серый взгляд подёрнулся чувственной поволокой.

— С тебя — да, — казалось, она вот-вот облизнётся.

Эта женщина знала цену своей красоте и не брезговала пускать своё оружие в ход, когда того требовали обстоятельства или её неутолённые желания.

— Видимо, я должен чувствовать себя невероятно польщённым.

— М-м?.. — она ждала объяснений, пока её пальцы медленно гладили лацканы его пиджака.

— Очевидно, я по старой дружбе вхожу в сравнительно узкий круг твоих знакомых, для кого цену ты не сильно-то задираешь.

Ей хватило пары лишних мгновений, чтобы со всей ясностью осознать смысл сказанного.

В серых глазах сверкнуло холодное пламя. Марина оторвалась от него, замахнулась и… её рука увязла в его железной хватке.

Невольно вспомнилось, как совсем недавно его давно небритую щёку хлестнуло неожиданно острой болью от ярости той, кому он бросал в лицо свои обвинения.

Наполненный слезами зелёный взгляд и дрожащие губы.

В тот миг он почти её ненавидел. Ненавидел за то, что боль как минимум отчасти чувствовалась заслуженной.

Он словно хотел этой боли. Она хоть ненадолго глушила ту, что давила ему между рёбер.

Эта боль была до извращённого сладкой, правильной. Такую боль он приветствовал.

Герман оттолкнул от себя бледную руку с хищным алым маникюром.

Марина ойкнула, нахмурилась и покрутила изящным запястьем:

— Ахматов, ты как с цепи сорвался. Что ты вообще себе позволяешь?

— Что я себе позволяю? — Герман надвинулся на неё, заставив отступить в глубину каменного алькова. — Ни наше с тобою знакомство, ни близость наших семей никогда не дарили тебе особенные привилегии, темпераментная ты моя. И то, что в последнее время ты с такой частотой на этот счёт заблуждаешься — только твоя проблема. Не моя.

Она помолчала, а потом вдруг растянула губы в хищной улыбке:

— Верно. Не твоя. Твоя-то проблема, Ахматов, куда-а-а хуже. Я всего лишь пыталась подсластить тебе горькую пилюлю. Настолько горькую, что не уверена, сможешь ли ты её проглотить.

Боль и напряжение внутри грудной клетки дали о себе знать с новой силой. Но его боль всегда переплавлялась в гнев. А гнев требовал выхода.

— У меня есть к тебе предложение, Игнатьева. Очень выгодное предложение, — он опёрся ладонью в стену у её виска и склонился к ней, видя, как мгновенно, будто по волшебству, расширились её зрачки.

— Какое?.. — с придыханием вопросила она.

Наверняка уже предвкушала. Пожалуй, он действительно слишком многое в последнее время ей позволял. Игнатьева уверовала в свою неприкосновенность. В принадлежность к клану, к семье, к воображаемой элите, на авторитет которой ни у кого не хватит духу посягнуть.

— Ты наконец-то прекращаешь со мной торговаться, и я оставляю тебя на твоей должности. По старой дружбе. Я даже закрою глаза на твои недавние выходки.

Красивое лицо в момент ожесточилось:

— Выходки? Да пойми же ты, сумасшедший, я о тебе забочусь!

— И как расценивать вот это? — он окинул взглядом её затянутую в офисный костюм фигуру, застывшую в призывной позе. — Как проявление заботы, я полагаю?

Его терпение истощалось. Он лишь надеялся, что внутренний зверь не вырвется наружу раньше времени и не примется вытряхивать информацию силой.

Но минуты текли, а с ними таяли и надежды.

— Я тебе уже объяснила, — Игнатьева внезапно потупилась, разыгрывая из себя смущённую школьницу. — Ты мне нужен, Ахматов. Я хочу тебя.

— А я хочу доказательств. Но уже начинаю всерьёз сомневаться в их существовании. Предполагаю, ты всё это выдумала, чтобы затащить меня на эту встречу. И если бы я не отобрал у тебя ключи от квартиры, история с постелью наверняка повторилась бы.

Она сверкнула на него почти ненавидящим взглядом.

— Ну что ж, Ахматов. По-хорошему ты так и не захотел.

— Я о пощаде тебя не просил.

— Нет, конечно, — скривила губы она. — Ты ведь не из таких. Ты ведь из тех, кто любит, чтобы пожёстче и погорячее. Кто я такая, чтобы отказывать в требуемом тому, кого я люблю?

Она не глядя сунула руку в карман своего пиджака и вытащила оттуда простую чёрную флешку.

— Вот то, о чём ты просил. Советую просмотреть содержимое где-нибудь в безопасном месте. Чтобы в состоянии аффекта никому ненароком не навредить.

Она сверкнула белыми зубами в усмешке:

— А то ведь я твою дикую натуру знаю. Знаю и помню. Захочешь выпустить пар — я буду ждать.

Герман молча выхватил из её руки флешку и пошагал прочь. Простой чёрный пластик жёг ему пальцы.