– Девочка, три четыреста, девять по Апгар, – слышу я спустя минут десять, а сама не поворачиваю головы, внимательно наблюдаю за тем, как Царёв профессионально ушивает ткани и комментирует для меня каждое действие.
В этот момент я ощущаю себя чуть ли не студенткой-практиканткой, и это чувство мне неожиданно нравится.
– Ну что, мамочка, готовы? – улыбается довольно Царёв, закончив ушивать роженицу.
Не во всех клиниках практикуется контакт с ребенком сразу после родов, так называемый “кожа к коже”, но в нашей это уже не редкость.
Он помогает новорожденному регулировать температуру тела, стабилизировать сердечный ритм, давление, пульс, способствует установлению крепкой эмоциональной связи между матерью и ребенком.
Новорожденная девочка хнычет, суча ножками, пока медсестра берет ее на руки и несет к матери. Кладет затем бережно на грудь и стоит рядом, готовая в любой момент подхватить ее обратно.
– Такая крошечная, – шепчет Феофанова дрожащим голосом. – Малышка моя, мама тебя так любит.
Она излучает столько тепла, а я как будто впервые наблюдаю за мамой и ребенком.
Девочка, услышав ласковый и любящий голос матери, замолкает, и я на секунду отворачиваюсь, поймав себя на мысли, что завидую Феофановой.
Нет, я и раньше мечтала когда-нибудь и самой стать матерью, но сегодня всё это ощущается куда острее и больнее.
Словно мне дают под дых, лишая воздуха, а я барахтаюсь, не в силах себе помочь.
Внутри я плачу, а на лице при этом ни одной слезинки. Удивительно…
– С боевым крещением, Грачёва, – ухмыляется Денис, когда мы выходим из операционной, оставляя дальнейшую работу медперсоналу.
Грачёва…
Я настолько привыкла к фамилии мужа, что сроднилась с ней, а сейчас вдруг, когда слышу к себе это обращение, цепенею.
Собственные руки при этом трясутся, в голове пустота, так что привожу себя в порядок после операции я машинально.
– Скажешь тоже, – фыркаю я слегка безэмоционально, а сама прикидываю, успею ли принять душ до того, как Феофанову переведут в палату для наблюдения.
– Я тебе так скажу. Сделал дело – доводи его до конца. Так что Феофанова на ближайшие часы твоя.
Я едва сдерживаю улыбку, увидев, как хитро блестят глаза Царёва.
– Если будут осложнения, зови меня.
– Настолько сомневаешься в моей квалификации? – вздергиваю я бровь и возмущенно смотрю на него.
– Пришла в себя, наконец? По первости всегда так, под впечатлением, – ухмыляется Денис и заканчивает с мытьем рук и дезинфекцией первым.
Я же благодарно смотрю на него снизу вверх, догадавшись, что он просто хотел меня расшевелить.
Избавляюсь от операционного халата и перчаток, а уже после присоединяюсь к быстро управившемуся Царёву и выхожу к мужу пациентки.
– Переведем вашу жену в палату интенсивной терапии и будем наблюдать за ее состоянием, – слышу как сквозь вату слова Дениса.
– Как она? Когда я смогу навестить ее? Их? – выдыхает отец семейства, Андрей Феофанов, и проводит рукой по гладкой лысине.
Мужчина он довольно крупный, и первое кесарево его жене, насколько помню, делали из-за узкого таза.
Глаза у него на мокром месте, лицо красное, и о жене он беспокоится с таким трепетом, что у меня сердце колет.
Сколько таких счастливых семей я пропустила через себя – не счесть. Но каждый раз, как по новой.
В этот момент Царёву поступает звонок, и я его заменяю, поясняя Феофанову процедуры.
– Первые два-три часа ваша жена будет находиться под строгим наблюдением. Зависит от того, в каком она будет состоянии, это может занять и до шести часов.
Мужчина мрачнеет, но я пока не могу его обнадежить.
– Мы должны убедиться, что не откроется повторное кровотечение и нет признаков осложнений.
Он даже вздрагивает, и я опасаюсь, что упадет в обморок прямо в коридоре. Судорожно ищу глазами санитаров на всякий случай, но Феофанов опирается рукой о стену и остается на ногах.
– Какого рода осложнений? – хрипит, отчего его бледность остро бросается в глаза.
– Инфекции, тромбоз, – уклончиво отвечаю я, не вдаваясь в подробности. Вон как его шатает даже от моих ответов, не стоит добавлять ему больше стресса.
– Если всё будет в порядке, мы переведем ее в послеродовую палату. Пока можете отправиться домой, я попрошу медсестру, чтобы связалась с вами, как только вашу жену можно будет навестить.
– А ребенок?
– Девять по Апгар, боевая у вас девочка, – улыбаюсь я, не сдержавшись. – Как только неонатолог закончит осмотр, вы сможете глянуть на дочку через стекло.
Феофанов приободряется, а вот я чувствую себя вымотанной и выжатой, как лимон. Быстро принимаю душ, смывая с себя усталость, переодеваюсь и накидываю на себя новый чистый халат.
У Феофановой осложнений пока, к счастью, не наблюдается, и на меня наваливается послеоперационная апатия.
Я держалась в тонусе, так как на мне лежит ответственность, которая для меня не пустой звук, а когда опасность, на мой взгляд, отступает, приходит откат.
Мысли снова возвращаются в реальность, и я волей-неволей думаю о муже и Ермолаевой.
Как только представляется возможность, иду обратно в кабинет мужа, но секретаря его на месте нет.
Заношу руку, чтобы по привычке постучать, но в последний момент передумываю и давлю на ручку.
Дверь закрыта и не поддается, а я вдруг достаю собственную связку ключей, которой обычно пользуюсь только во время отъездов Саяна, когда он оставляет на меня клинику и всю документацию.
Прежде, чем вставить ключ в замочную скважину, я прислушиваюсь, но ничего не слышу.
Наверное, Саян выпроводил Ермолаеву, а сам отлучился. И мне бы уйти, или позвонить ему, а я открываю своим ключом дверь в его кабинет и вхожу внутрь.
Мне нужно просто убедиться…
Даже мысленно не готова признаться, в чем, но нужно…
Кабинет, на первый взгляд, выглядит стерильным. Таким же, каким был час назад.
Немного душно и пахнет алкоголем, но после возлияний Саяна прибрано. Бутылка в мусорном ведре, разбитый стакан там же. Замечаю окровавленную салфетку и хочу уже поднять ее, как меня отвлекает Дарья Николаевна.
– Любовь Архимедовна? Саян Русланович уехал. Сказал, сегодня больше в клинику не вернется. Может, чаю?
Секретарь давно привыкла, что в отсутствие мужа я занимаю кабинет Саяна и работаю, но в этот раз меня никак не отпускает ощущение, что она понимает, что сейчас я здесь не для работы.
– Нет-нет, Дарья Николаевна, я только за документами.
Схватив первую попавшуюся папку со стола, я собираюсь уходить, как вдруг взгляд натыкается на что-то блестящее в углу под столом.
Наклоняюсь и тяну к себе.
А затем с отвращением выкидываю в урну надорванный квадратик от презерватива.