Измена. Верну тебя любой ценой

Глава 6

– Повезло вам, женщина, что кольцо в сифоне застряло, а то заругал бы вас вечером муж.

Сантехник хохотнул, протягивая мне обручальное кольцо, а я вместо радости испытываю двоякие чувства. С одной стороны, облегчение, а с другой, отчаяние, которое тисками охватывает горло.

А уж от слов мужика, что мне за это кольцо может прилететь от мужа, не сдерживаю кривой ухмылки. Уж что-что, а Саян не имеет никакого морального права что-то выговаривать мне за этот золотой ободок, который раньше я бы моментально выхватила из чужих рук и прижала к груди.

А сейчас оно вдруг кажется мне не символом нашего с Саяном союза, а ядовитой змеей, которая обвивается вокруг шеи и душит меня.

– Я возьму и помою кольцо, Любовь Архимедовна.

Раиса замечает мою заминку и странное выражение лица, так что, зажав в руке салфетку, забирает кольцо у недоумевающего сантехника. Он оставляет свои мысли, к счастью, при себе, но посматривает на меня, как на неуклюжую дурочку, которая и двух слов связать от страха не может.

Поджав губы, молча расплачиваюсь с ним за работу, а на молчаливые незаданные вопросы Раисы, когда она возвращается в приемный кабинет, ничего не отвечаю.

Делаю безэмоциональное лицо и раскрываю сумку, куда она также молча кладет промытое под проточной водой кольцо, снова завернутое в сухую салфетку.

Даже прикасаться к нему не хочу, хотя когда снимаю халат и закидываю сумку на плечо, мне кажется, что правая сторона тела горит, чувствуя близость кольца. Физически это невозможно, и умом я это понимаю, а меня всё равно опаляет жаром.

– На сегодня я всё, Раиса. Закроешь клинику сама.

Накинув на плечи пальто, я ухожу, но ощущаю, как спину прожигает любопытный взгляд Раисы. Сплетен не избежать, и я сжимаю зубы, чертыхвнушись, какую свинью мне подложили самые родные люди.

Саян изменил мне не просто с какой-то левой бабой, а с ассистенткой, которая наверняка общается с кем-то из нашего действующего персонала.

К тому же, крутится в тех же медицинских кругах, что и мы, и рано или поздно эта унизительная новость облетит всю нашу немногочисленную и узкую братию, поставив нас под удар.

Саяну никто ничего не скажет. Ведь он мужчина.

А вот на меня…

На меня будут посматривать кто с откровенной жалостью, кто со злорадством, что и у меня жизнь не такая сахарная, как представлялось со стороны.

За спиной будут обсуждать предательство Саяна, а мне перемывать косточки, что же я за женщина такая неполноценная, что не родила мужу ребенка, что он залез на другую.

Когда я подъезжаю к многоэтажке сестры, в которой она живет с семьей, пару минут не выхожу из машины, стараюсь унять распалившийся заново гнев. Меня буквально разрывает от эмоций, хочется всё крушить, но всё, что я себе позволяю – это с силой сжать руль, впиваясь короткими ногтями в кожаную обивку баранки.

Некстати вспоминаются изнеженные руки Ермолаевой. Длинные ногти округлой формы с перламутрово-розовым маниюкром.

Мои же в этот момент кажутся обрубками. Пусть и ухоженные, но без лака, ведь я врач, по КЗОТу не положено.

Опускаю щиток над лобовым стеклом и вглядываюсь в зеркало, невольно сравнивая себя и ту, которая понесла от моего мужа.

Мне тридцать три, на лице ни единой морщины, и только взгляд выдает мой возраст.

Не тот легкомысленный и веселый, что был лет пятнадцать назад.

Более спокойный и рассудительный, ведь теперь у меня есть то, чего не было в юности.

Жизненный опыт.

Череда разочарований и печалей, которые наложили отпечаток на мое лицо.

Так что как бы сильно я не хотела и сама стать той самой озорной девчонкой, которая могла легко пережить разрыв с парнем, время не повернуть вспять. Как и пятнадцать лет брака.

Сердце снова сжимается от мысли, что именно привлекло Саяна в Ермолаевой. Ведь он нашел в ней то, чего нет у меня. Иначе бы никогда не пошел на измену.

Чешется между ног – это не про него, признаю я вынужденно.

Тянуть больше не получается, так что приходится взять себя в руки и выйти из машины. Поговорить с сестрой.

Она открывает почти сразу, словно караулила меня у двери. Когда я поднимаю на нее взгляд, Ульяна опускает глаза и скрещивает пальцы обеих рук. Прячет от меня свои мысли и закрывается этой позой. Всегда так делала, когда не хотела в чем-то признаваться, когда ее поймали на горячем.

– Так и будешь молчать? Даже на чай не пригласишь? – первой нарушаю я молчание, догадавшись, что в квартире мы одни. Иначе бы племяшка уже давно выбежала меня встречать.

– Проходи, Люб, я сейчас всё сделаю, – кивает Уля и убегает на кухню, начиная суетиться.

Ей только в радость отсрочить наш разговор, а я и не тороплюсь.

Домой совершенно не хочется, и я никак не могу избавиться от мысли, что теперь я не знаю, когда Саян вернется домой. Во сколько прилетит, с какими мыслями войдет в дом.

Раньше дом был моим логовом, в котором я чувствовала себя в безопасности, а сейчас всё внутри меня сжимается от одной только мысли, что там я теперь, как в капкане.

Стараясь отгонять от себя мысли о том, что его могли осквернить в мое отсутствие, я раздеваюсь и иду в ванную мыть руки. Сама оттягиваю встречу с сестрой с глазу на глаз.

Проходит всего несколько часов после нашего утреннего разговора, а кажется, что целая вечность. Ведь я теперь не знаю, как мне общаться с ней как прежде после сегодняшнего.

Когда я вхожу в кухню, стол уже накрыт, а сама Ульяна стоит ко мне спиной у окна. Обхватывает себя руками и потерянным взглядом смотрит сквозь стекло. Напрягается всем телом, когда слышит меня, но не оборачивается. Словно боится моей реакции, даже трясется вся.

– Давай не будем превращать наш разговор в фарс, Ульяна. Я хочу услышать ответ на свой вопрос без увиливаний с твоей стороны, – говорю я, останавливаясь у порога. Не пересекаю его, как бы воздвигая стену между собой и сестрой.

Мы сейчас далеки так же, как остров от материка, и я не уверена, что эта пропасть может сократиться. Чай нас обоих не интересует, это всего лишь привычка.

– И не ври, что ты случайно подослала ко мне на прием Ермолаеву, не зная, кто она и чего хочет от меня. Ты никогда не была дурочкой, и я обижусь, если таковой считаешь меня. А теперь скажи мне, как давно ты знаешь, что Ермолаева носит ребенка от… – сглатываю, с трудом договаривая, – моего мужа.

Не знаю, чего я ждала от сестры.

Может, ее извинений, что не рассказала раньше.

Или что она сама обо всем узнала случайно и совсем недавно.

Конечно, дыхание у меня перехватывает от разных догадок, одна хуже другой, но я молчу, надеясь, что она развеит мои опасения.

Но она убивает меня ответом, разрушив все мои иллюзии.

– Полгода, Люб, я знаю обо всем с самого начала.

Сестра кидает на меня взгляд украдкой и всхлипывает, прикрывая рот рукой, но я стою на месте, как бы со стороны наблюдая за ее тихой истерикой. Сама поджимаю губы и на несколько секунд прикрываю глаза, чтобы успокоиться и не заплакать.

– Тебе Родион обо всем рассказал?

Я делаю самое вероятное предположение из возможных, ведь Родион – старший брат Саяна, и если уж с кем он мог поделиться тем, что его любовница беременна, так это с братом. Вот только Ульяна отрицательно качает головой, заставляя меня насторожиться.

И когда снова смотрит на меня, что-то такое мелькает в ее глазах, что заставляет меня встревожиться сильнее.

– Не Родион, – выдыхаю я, практически не слыша собственного голоса.

Сердце мое так сильно бьется, что пульс в ушах становится таким шумным, что заглушает практически любые внешние звуки.

Я несколько раз моргаю и сглатываю, чтобы вернуть себе слух, но не получается.

Рот Ульяны двигается, когда она что-то сбивчиво и быстро говорит, заламывая руки, а я почти ничего не слышу. Только обрывки фраз, которые не компонуются между собой в полноценное предложение.

– … моя вина… я попросила… пожалела… сложная судьба… бедственное положение… работу…

Резко встряхиваю головой, когда Ульяна замолкает, и какофония звуков резко врывается в уши, отчего пульсируют виски, но я хватаюсь рукой за косяк дверного проема и впиваюсь взглядом в сестру. Обмираю от догадки и помертвевшим голосом переспрашиваю, пытаясь понять, всё ли я правильно поняла.

– Пока я лежала в больнице, ты за моей спиной попросила Саяна об услуге и пристроила Ермолаеву к нему в ассистентки?

Замираю, впиваясь болезненным взглядом в сестру, и по движению ее глаз уже понимаю, что так оно и есть.

– Люб, я же не знала, что Саян на нее глаз положит. Вы, конечно, похожи, но я не думала, что всё обернется трагедией, – жалобно и едва ли не скуляще говорит Ульяна, пытается поймать при этом мой взгляд. – Саян ведь всегда был верен тебе, и я не думала, что Лиза будет в его вкусе. Просто она так похожа на тебя, и я хотела…

Сестра осекается в последний момент, даже взгляд у нее стекленеет. Мне бы обратить внимание на ее последнюю оговорку, но я так поглощена собственной агонией, что едва держусь на ногах.

В грудине будто колом деревянным проворачивают, вороша мои внутренности и превращая их в кровавые ошметки.

– А Лиза – это… – едва ли не шепчу я, а сама хватаюсь за горло, так как оно сипит, будто там наждачкой проехались.

– Лиза – сестренка моей подруги со школы, Люб. Ты должна ее помнить… Они часто оставались у нас ночевать, когда их родители в очередной запой уходили. Лиза тогда была Барановой, а Ермолаевой уже после школы стала, когда замуж вышла и переехала в другой город. Я ведь рассказывала тебе о ней, что муж ее колотил, в университет она не поступила, санитаркой подрабатывала, а когда смогла колледж закончить, устроилась медсестрой. Она сбежала от мужа и вернулась в город где-то год назад, но мыкалась неприкаянно, а ей ведь дочь на что-то кормить и одевать надо было, и я пожалела ее и…

Уля замолкает, всхлипывая снова, а я смотрю как будто сквозь нее, не в силах сконцентрироваться на ее лице. Оно расплывается, но я и не силюсь рассмотреть ее. Пытаюсь осмыслить сказанное ею.

– Послушай, Люб, я хотела тогда тебя попросить, но ты уехала на море, мне ничего не сказав, и я Саяну позвонила с просьбой помочь Лизе.

Лиза…

Для кого-то та девчонка просто Лиза…

Я же не могу даже в мыслях называть ее никак, кроме как Ермолаевой. Иначе она обретет для меня реальность, которую я пока не в силах до конца признать. Станет физически осязаемой.

– Сколько раз я тебе говорила, что нельзя оставлять мужика одного, а ты в очередной раз…

Ульяна распаляется, и я сжимаю зубы, слыша в ее голосе обвинение.

А затем вдруг усмехаюсь, чувствуя, как дергаются мышцы лица, и сестра сразу же замолкает, отшатываясь. Видимо, что-то такое написано на моем лице, что ее пробирает.

– Не на море, – еле как разомкнув губы, припечатываю я Ульяну взглядом. – Я лежала в больнице, Уль, после очередного выкидыша, пока ты в это время подкладывала сестренку своей подруги под моего мужа.

Сестра бледнеет, хватает ртом воздух, но хрипит, ничего не может мне сказать.

Умом я понимаю, что вряд ли она виновата в том, что Ермолаева беременна от моего мужа, ведь Саян – взрослый мужик, у которого своя голова на плечах.

Но эмоционально я мертвею внутри, мечусь, как больной зверек, не нахожу себе места и не понимаю, как мне дальше жить. Что делать, чтобы унять усиливающуюся агонию в грудной клетке.

Кажется, что меня вот-вот разорвет на части, а я не в силах даже закричать.

Отчего-то вспоминается взгляд Ермолаевой-Барановой, которая, действительно, жила с нами в одном подъезде.

Она была из неблагополучной деструктивной семьи, родители – алкоголики, которые пропивали последние деньги, так что в доме шаром покати.

Те периодически били дочерей, если им удавалось заныкать мелочь, и иногда, когда я встречала младшую в подъезде, замечала ее болезненный и полный стыда взгляд.

Она втягивала голову в худые плечики и вся скукоживалась, стыдясь своей семьи, но в глазах при этом горело упрямство. Словно перед тобой звереныш, который готов зубами выгрызать себе место под солнцем.

Но разве могла я тогда предположить, что эта бедная, вызывавшая у всех жалость девчонка когда-нибудь отберет мое место. И моего мужа.

– Люба, прости, я ведь не знала… – шепчет Уля и тянется ко мне, но я отшатываюсь. Едва не спотыкаюсь, когда делаю несколько шагов назад, и практически бегу к выходу, на ходу надевая туфли и хватая пальто.

– Не прикасайся ко мне, Уль, я… Мне надо одной побыть, я…

Я теряюсь, голос срывается едва ли не на визг, и из чужой квартиры я убегаю, не в силах больше находиться в одном пространстве со своей сестрой.

Остается чувство недосказанности, и меня слегка напрягает странный взгляд Ули перед моим уходом. Словно она мне что-то не сказала, но мне и того, что она выдала, хватает, чтобы чувствовать себя жалкой и одинокой.

Мчусь на машине домой, так как податься мне всё равно некуда. Хочу приехать туда до того, как вернется Саян, чтобы успеть собрать свои вещи.

Не готова я ночевать с ним под одной крышей, а мысли о том, что в наш дом, который я обустраивала с такой любовью, он приводил свою любовницу, пока я лежала в больнице, сведут меня с ума за предстояющую ночь.

Так что решение приходит само собой.

Вот только правильно говорят, что человек предполагает, а бог располагает.

Когда я подъезжаю к дому, от мужа десять пропущенных, а в окнах нашего дома… горит свет.

Меня трясет, но я не позволяю себе слабости и стараюсь уверенно подойти к калитке. Фейс-айди срабатывает, дверца открывается, и я словно в замедленной съемке вижу, как на расстоянии десяти метров от меня дверь дома открывается, и на крыльцо напряженной походкой выходит Саян.

И я замираю, так и не войдя во двор. Хватаюсь рукой за калитку и сжимаю металл, ощущая в ладони боль, не сравнимую с той, что сейчас всколыхнулась в моей душе.