Измена. Верну тебя любой ценой

Глава 22

– Она не будет лечить мою дочь! – истерично в который раз кричит Феодора Степановна.

С ней явно не всё в порядке. Она то кидается на медперсонал, то на Саяна, пытаясь прорваться через него ко мне, и никак не может успокоиться. Даже ее дочь Лиза и то ведет себя куда спокойнее, как только мы оказываемся в клинике.

– Мама, – пищит Ермолаева, в страхе выпучив глаза. От былой стервозности не остается и следа, она и правда напугана, чувствует собственную беспомощность.

Как женщине, мне плохо, внутри я плачу и чувствую отчаяние, что вся моя семья крутится вокруг Лизы. Даже моя племянница Карина хнычет и всё время спрашивает у матери, что с ее братиком.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть и не слышать этого разговора. На душе становится тоскливо, грудная клетка сжимается, и я остро осознаю, что уже много месяцев за моей спиной идет двойная игра. И в нее даже вмешали мою любимую племяшку.

Если на нее я не могу злиться, ведь она ничего плохого мне не желает, то вот на сестру и ее мужа я обижена. Чувствую себя преданной и оплеванной, словно я мусор, с которым никто не собирается считаться. Пнули и ладно.

– Всем закрыть свои рты! – басит Саян, когда шум и галдеж в процедурной набирает такие обороты, что я не слышу даже собственных мыслей.

Все моментально затыкаются. Даже Феодора Степановна и та втягивает голову в плечи и смотрит на него затравленным зверем. Саян, когда оказывается в роли главврача, ведет себя иначе, чем в обычной жизни. Даже внешне меняется, становится строгим и твердым, видно, что не потерпит хаоса.

– Вышли все из кабинета, здесь вам не проходной двор, – цедит он сквозь зубы, и Карина прячется в подоле платья матери. Хнычет, испугавшись, и смотрит на дядю снизу вверх со слезами на глаза. Впервые видит его таким злым, даже начинает от испуга икать.

Ульяна подхватывает ее на руки и выбегает в коридор первой, чтобы успокоить дочь, а вот Родион и Феодора остаются.

Старший брат Саяна прожигает недовольным и полным подозрения взглядом меня, словно считает, что я специально могу навредить женщине, которая носит ребенка Саяна, вред.

Феодора Степановна же, упрямо поджав губы, меряется взглядами с моим мужем. Пытается прогнуть его и заставить изменить свое решение.

– Я никуда не уйду! Лиза – моя дочь, и я останусь с ней. Я должна проследить, чтобы эта, – окидывает меня презрительным взглядом, – ей не навредила.

– Эта, как вы выразились, – выплевывает Саян, задетый пренебрежительным ко мне отношением, – врач высшей категории. Акушер-гинеколог. Единственный, кто сейчас свободен и может спасти жизнь вашему внуку!

– Это не только мой внук, но и твой сын! – выкрикивает мать Ермолаевой. Ей всё нипочем. Видно, что она прошло огонь, воду и медные трубы, так как преодолевает свой страх и выступает против Саяна, которого даже брат сейчас немного побаивается.

– Я прекрасно об этом помню, – с какой-то горечью говорит Саян, и я чутко ощущаю его настроение. Вижу боковым зрением, что он кидает на меня мимолетный взгляд, но не обращаю на него внимания.

Мне сейчас физически больно смотреть на него. Я сосредоточена на пациентке, которую стараюсь воспринимать как безликое существо, которому нужна моя помощь. Если я буду держать в голове, что это Лиза Ермолаева, та женщина, что беременна от моего мужа, то просто-напросто свихнусь.

Пока Феодора спорит, а Родион ее поддерживает, выказывая ко мне недоверие, я подзываю к себе медсестру и говорю ей, что делать. Медлить уже нельзя. На кушетке под Ермолаевой растекается красное пятно. Не потоки, но и не мазня.

Я больше не слушаю шум, мою руки, надеваю перчатки и трогаю матку. Она каменная, и Лиза вздрагивает, от моих прикосновений ей больно.

– Марин, какая сатурация? – спрашиваю у медсестры.

– Девяность восемь, пульс сто двадцать, давление сто два на шестьдесят восемь.

– Подготовь катетер, нужно сделать еще анализы по протоколу. В моем столе поищи ее мед.карту, там должен быть резус-фактор.

Оперировать сама я не могу, но Царёв из операционной заверил, что почти заканчивает со своей пациенткой и сможет экстренно принять Ермолаеву. Я бы вздохнула с облегчением, замени он меня сейчас, но выбора нет.

– Что с ней? Что с моей девочкой? – всхлипывает Феодора Степановна, но близко не подходит. Саян ей не позволяет. Ее тонкие губы дрожат, голос надрывный, видно, что дочь свою она и правда любит.

У меня возникает острое чувство зависти, но я гашу в себе это чувство. Не время и не место вспоминать о погибших родителях, и я моргаю, смахивая слезы с глаз.

Выбрасываю все посторонние мысли из головы и занимаюсь пациенткой. Оцениваю объем кровопотери, гипертонус, но угроза не так страшна, как казалась вначале. Делаю УЗИ и убеждаюсь в том, что плацента хоть и отслоилась, но отслойка краевая, кесарева сечения пока не требуется. А учитывая, что плоду всего пять месяцев… не уверена, что даже Царёв смог бы его спасти…

Грудная клетка сжимается от мысли, что при летальном исходе виноватой осталась бы я. Пусть не по закону, но все вокруг решили бы, что я не спасла ее ребенка специально. Из зависти. Гнева. Ненависти…

– Плод жив, – хрипло произношу вслух, не вдаваясь в подробности.

Мои слова вызывают у всех вздох облегчения. Феодора Степановна едва не оседает на пол, ее подхватывает Родион, а вот Лиза всхлипывает и протягивает руки к Саяну.

Не знаю, что на него находит, но он вдруг смотрит на экран УЗИ напряженным взглядом и будто сам не замечает, как подходит ближе и хватает Ермолаеву за руку.

Я же отворачиваюсь, чтобы не видеть этой сцены. Слишком тяжело. Как физически, так и морально.

Именно в этот момент я понимаю, что нам с мужем больше не по пути.

До этого я хоть злилась и не собиралась его прощать, но как-то не осознавала, что его жизнь круто изменилась. У него скоро будет ребенок от другой женщины, и они вдвоем навсегда будут присутствовать в его жизни.

Даже если бы я его простила, знаю, что не смогла бы пересилить себя и каждый день наблюдать за плодом его измены. Как бы сама не любила детей.

Это просто разрушит меня изнутри. Сломает и растопчет, как личность. А это всё, что сейчас у меня осталось.

– Признаков массивной отслойки не наблюдается, – снова подаю я голос. – Мамочке показан покой, наблюдение и перевод в отделение патологии беременности. Вашим лечащим врачом будет Денис Царёв.

Я резко встаю, не в силах больше находиться рядом с Ермолаевой и ее группой поддержки, но задеваю бедром стол, и на пол падает ее медицинская карта. Из нее выпадает файлик, а в нем…

Та самая фольга от презерватива, который я нашла в кабинете Саяна.

Черт. Я забыла его выкинуть.

– Люба? – раздается напряженный злой голос мужа. – Что это?

– Люба? – раздается напряженный злой голос мужа. – Что это?

Чувствую на себе прожигающие взгляды и не могу оторвать собственный от квадратика фольги.

– Ты не только слепой, но и рогатый, братец? – отрывисто хохочет Родион, за что получает толчок в грудную клетку.

Я же краснею и дергаю ворот платья, который начинает меня душить. Становится тяжело дышать, и я оборачиваюсь в сторону окна. Тоскливо осознаю, что открыть его не смогу, пока в кабинете пациентка, и с надеждой смотрю на дверь.

Между ней и мной стоит Феодора Степановна, и по ее ехидному и торжествующему взгляду вижу, что просто так она мне дорогу не уступит. Не теперь, когда у нее появляется возможность опорочить меня в глазах мужа.

– Погляди-ка на свою жену, Саян, и подумай над своим поведением. Не стыдно тебе теперь, что ты мою дочь гулящей называл? Тест ДНК требовал?!

Она злится и нападает на Саяна, злорадствует и чувствует удовлетворение. Как мать, ее можно понять, ведь всякая адекватная женщина будет стоять горой за своего ребенка. Но у меня плохо получается ей сочувствовать. Ведь ее дочь беременна не от абы кого, а от моего мужа.

На Саяна я не смотрю, скольжу взглядом по кабинету, ни на ком не останавливаясь, и едва не стону от нелепости этой ситуации.

Глупо оправдываться, особенно когда вокруг столько посторонних людей, и я сжимаю зубы. Удерживаю внутри это желание доказать всем, что это не мое. Что я мужа не предавала.

Вот только какое это имеет значение? Разве это что-то изменит?

– Рекомендации вам даст ваш лечащий врач, всего доброго, – обращаюсь я к Ермолаевой, нервно поправляю бейджик на халате и иду к выходу.

Стук каблуков отдается эхом в моих ушах, только их я и слышу.

Мать Лизы, на удивление, не препятствует мне, но угроза исходит оттуда, откуда я совсем не ждала.

Как только я оказываюсь перед дверью, Родион жестко сжимает пальцами мое плечо и дергает в сторону.

Звучит хруст. Я болезненно охаю и прижимаю к себе руку, с обидой глядя на деверя. Он мне чуть плечо не вывихнул.

– Что не так? – сиплю я, глядя на него сквозь слезоточивый туман.

Не понимаю, почему он так грубо себя ведет. Что я ему сделала?

– Если с ребенком что-то случится… – многообещающе выплевывает он и прищуривается. Лицо искажено напряжением и гневом, от него исходит ощутимая угроза.

– Родион, ты чего, я же… – выдыхаю я, но на этом наши гляделки прерываются, и я не договариваю.

Между нами вырастает фигура Саяна. Ко мне спиной, к нему лицом.

– Ты что себе позволяешь, брат? Обидеть меня хочешь?

Рокот мужа эхом отдается от стен, а у меня едва не вырывается нервный смешок.

– Я включаю свои мозги, братец, – возвращает ему его же тон Родион. – И правильно расставляю приоритеты. Лиза носит твоего наследника, ребенка нашей крови. И ты полный идиот, если позволяешь Любе заниматься беременностью Лизы.

Он кидает на меня насмешливый взгляд, в котором я читаю неожиданно куда больше, чем он хочет мне показать. Меня передергивает от отвращения, но я стараюсь не развивать возникшую мысль о причинах его неприязни ко мне.

С ним и раньше невозможно было оставаться наедине, в мою сторону всегда летели колкости и нападки, так что я предпочитала не отходить от Саяна во время семейных посиделок. А сейчас он и брата уже не стесняется.

– Если веришь, что она не навредит ни ей, ни ребенку, то ты наивнее, чем я предполагал, – заканчивает Родион, и Саян толкает его в грудь. Не сильно, но ощутимо, тот аж спиной о стену ударяется.

– По себе судишь? Или по своей благоверной? – выплевывает муж и с силой сжимает кулаки. Явно хочет обтесать костяшки пальцев о лицо брата, но пока держится.

Я непонимающе прислушиваюсь, так как ход их разговора остается для меня загадкой. На что намекает Саян?

Их взгляды в это время скрещиваются, и они оба замирают, казалось, подавляя друг друга и проверяя, кто сдастся первым. Никто отступать не намерен, и в конечном итоге они хватают друг друга за вороты одежды, и я отскакиваю, чтобы в случае драки не попасть под горячую руку.

Мелькает мысль, что мы с Саяном так ни разу и не посмотрели друг другу в лицо с тех пор, как у меня выпала упаковка от использованного презерватива, но она вытесняется криком Феодоры Степановны.

– Что вы делаете?! Вы можете навредить Лизе! А ты что стоишь? Ты во всем виновата, ты вбила клин между родней, ведьма!

Она подлетает ко мне, словно оснащена мотором пятьсот лошадиных сил, и бьет меня кулаком больно в спину. Толкает с силой, пока я не успеваю прийти в себя, и я заваливаюсь на бок, не удержав равновесия.

Наваливаюсь всем весом на тумбу, и что-то острое впивается мне в живот. Пропарывает кожу, словно нож масло, и у меня в очередной раз вырывается болезненный скулеж.

– Шшш, – шиплю я, ударяясь следом затылком о пол.

Женщина, несмотря на свой возраст, обладает какой-то недюжинной силой, наваливается на меня сверху и бьет куда придется. Попадает по лицу, шее, расцарапывая мне кожу до крови.

Коленом упирается мне в живот, и я чувствую, как внизу всё горит адским огнем. Боль с каждой пройденной секундой усиливается, а я никак не могу отбиться от этой ненормальной.

По лицу уже течет кровь, и я не сразу осознаю, что это не из-за увечий. У меня лопаются капилляры в носу, кружится голова, а каждая секунда превращается в вечность.

Сил сопротивляться становится меньше, но когда тяжесть сверху пропадает, я даже облегчения не чувствую.

Не могу встать, теряю ориентацию в пространстве и медленно заторможенно моргаю. Тело ниже пояса полыхает и деревенеет, а когда я хочу опустить голову, чтобы посмотреть, что не так, мою голову резко обхватывают ладони Саяна.

Лицо его напряжено, мышцы натянуты, а в глазах неподдельный страх.

– Не смотри, – выдыхает он, и меня охватывает тревога.

Что-то липкое растекается по коже, пропитывая одежду, но мысли постепенно исчезают. Остается только лицо мужа и его разгоряченное дыхание.

– Ка-м-ме…

Я пытаюсь сказать, чтобы он посмотрел камеры видеонаблюдения и убедился, что я ни с кем не спала. Не знаю, почему для меня это вдруг становится так важно.

Он предатель, растоптавший мою веру в настоящую любовь и верность, но сама мысль, что я буду для него распутной девкой, способной раздвинуть ноги перед кем попало.

– Каталку сюда! Немедленно! – кричит Саян испуганной медсестре, и мои последние слова не слышит. Даже в глаза не смотрит, не улавливает мой умоляющий посыл. И в итоге я проваливаюсь в холодную пугающую темноту.