Измена. Верну тебя любой ценой

Глава 25

Тишина и одиночество давят со всех сторон, и я ломаюсь. Накрываюсь простыней с головой, вжимаясь лицом в подушку, и больше не сдерживаю рыдания. Меня трясет, грудную клетку скручивает болезненным жгутом, и я сжимаю зубы, наконец, осознавая, что произошло.

Я была беременна… Носила под сердцем нашего с Саяном малыша и даже не знала, что во мне зародилась новая жизнь. Мне не впервой испытывать разочарование от потери, но в этот раз всё происходит не по моей вине. И меня накрывает беспросветным отчаянием.

В голове так и пульсирует мысль, а что если моя беременность не оборвалась бы по естественным причинам? Вдруг это было бы чудо, которому уже не суждено сбыться?

Вот только этого я уже никогда не узнаю.

Меня никто не беспокоит после ухода Саяна, так что я рыдаю вволю, но стараюсь не кричать во весь голос. Тихо всхлипываю и постепенно засыпаю, когда сил не хватает даже на рыдания. Остается одна опустошенность и телесная боль. Но она не сравнится с душевной. Ведь самый худший враг человеку – это он сам. Так и я не могу избавиться от горькой болезненной мысли что, спасая ребенка своей соперницы, я погубила своего собственного.

Я проваливаюсь в тягостную дрему, часто вздрагиваю среди ночи от кошмаров. Слишком слабая, слишком подавленная, я почти всё время сплю урывками, лишь бы не думать, не вспоминать.

Я не могу вырваться из тьмы и не замечаю, как проходит несколько дней. Кто-то меня навещает, кормит, поит, а я ко всему безразлична.

Пока однажды не просыпаюсь от легкого прикосновения к плечу.

– Люба, – звучит тихо и неуверенно над ухом.

Приоткрываю глаза и прищуриваюсь, глядя на склонившееся ко мне лицо Ульяны. Сестра сразу же отстраняется, прикусывает губу и отводит взгляд. Я открываю рот, чтобы выгнать ее, но отвлекаюсь на мельтешение внизу.

– Извини, что тревожим, – добавляет Ульяна чуть более уверенно. – Карина истерику устроила, когда узнала, что ты в больнице.

Рядом с ней топчется моя маленькая племянница. Карина.

Малышка, как только я с трудом фокусирую на ней сонный взгляд, улыбается и подлетает ко мне ближе, приподнимается на носочках, хватаясь одной рукой за бортик кровати.

– Тетя Люба, ты в полядке? – шмыгает она носом и смотрит на меня влажными глазами. – Я тебе Пуфлю плинесла.

Рост у нее маленький, поэтому она поднимает вторую руку, в которой держит свою любимую игрушку-свинку, и кидает ее мне, попадая по животу.

Я едва сдерживаю стон боли, шов на животе еще свежий и болезненно тянет, но всё равно выдавливаю из себя улыбку, чтобы не расстраивать племяшку.

– Осторожно, Карина, тете Любе больно, она только после операции.

– Всё хорошо, – говорю я и слегка приподнимаюсь, сжимая зубы, чтобы не застонать.

К горлу подкатывает ком при виде Карины, и я поглаживаю ее ладонью по голове, чувствуя, как щемит сердце.

– Тетя Люба, ты болеешь? – запрокидывает она голову и смотрит на меня насупленным взглядом.

Ей не нравятся больничные стены, она хмуро обводит глазами палату, но не понимает, что произошло. Только видит, что я лежу в больничной палате, вся исколотая иглами, бледная и изможденная.

Уголки ее глаз опускаются, влажнеют, а сама она выпячивает нижнюю губу, явно пытается не расплакаться. Видимо, я совсем плохо выгляжу, раз даже ребенок так реагирует.

– Немножко, зайка, – отвечаю я тихо, пытаясь улыбнуться для нее. – Но ничего, скоро поправлюсь, так что ты сильно не переживай.

– Ты побыстлее поплавляйся, – важно кивает моя малышка. – Я тебе Пуфлю оставлю, она доктол, как и ты.

– Обязательно, солнышко, спасибо тебе большое.

Я беру в руки плюшевую свинку и демонстративно прижимаю ее к груди. Племянница же деловито подносит к кровати стул и, не слушая причитаний матери, ловко карабкается ко мне, устраиваясь осторожно рядом. Глядит на меня широко раскрытыми глазенками и постоянно смотрит на мой живот.

– Тетя Люба, а у тебя товже будет лебеночек?

Ее вопрос пропитан детской непосредственностью, но я цепенею, застигнутая врасплох. Поднимаю взгляд на Ульяну, чувствуя собственную беспомощность, но сестра шокирована не меньше меня.

Ребеночек…

Разве могла я ожидать от невинного дитя такой сложный и одновременно тяжелый вопрос?

– Карина, не задавай такие вопросы. Тете нельзя волноваться. Откуда ты это вообще взяла? – одергивает дочку Ульяна, но правду говорят, что детские уста – отражение того, о чем говорят в семье.

– Я слышала, как вы с папой лугались, что у дяди Саяна лебенок лодится, что у меня блатик появится, – лопочет виновато Карина, чувствуя, что мать ею недовольна. Но дует губы, не понимая, что делает не так. Ведь она говорит именно то, что услышала.

На мои глаза наворачиваются слезы, и я прикрываю их, стараясь дышать ровнее. Чувствую прикосновение детской ладошки на щеке и вынужденно открываю глаза.

– Не плакай, тетя Люба. У тебя лебеночек сколо будет, а у меня блатик, плавда вже?

У меня перехватывает дыхание, и я перестаю дышать. В груди ноет и сжимается жгутом сердце, ребенок ждет от меня ответа, а я молчу. Меня будто ледяной водой окатывают, и я не могу выдавить из себя ни слова. Вижу только боковым зрением, как Ульяна отшатывается и закрывает ладонями рот. Бледнеет, вся трясется, что дочка ляпнула мне такое в лицо.

– Карина, иди в коридор. Там папа ждет. А тете Любе надо отдыхать, – сипло выдавливает из себя Ульяна, торопливо стаскивает дочь с кровати, а я не препятствую.

Моих моральных сил уже не хватает на улыбку, и я держусь из последних сил, чтобы не разрыдаться. Но не могу сделать этого при ребенке, поэтому сижу как восковая фигура, практически не двигаюсь.

– Ну ма-ам! – капризничает Карина, но я наконец выдыхаю и смотрю на нее снова.

– Ступай, маленькая, – киваю я, стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе. – Проверь, что там делает папа. А мы пока с твоей мамой поболтаем.

Варя, глянув на меня, всё же послушно кивает, спрыгивает на пол и выскакивает из палаты, и мы с сестрой остаемся наедине. Мне становится дурно, подташнивает, и я снова принимаю горизонтальное положение.

– Прости, я не думала, что Карина такое ляпнет. Не сердись на нее, она всего лишь ребенок, – шепчет Ульяна после затянувшейся паузы.

– На нее я не сержусь, она ни в чем не виновата. Карина повторяет слова взрослых, только и всего, – флегматично отвечаю я и поворачиваю к ней голову.

Ульяна выглядит подавленной. Бледная, под глазами синяки, губы дрожат. Будто ночь провела в тревогах. Я же не чувствую ничего, кроме безразличия. Все слова между нами были сказаны, точки над ё расставлены, и она не может сказать мне ничего из того, что бы я не знала.

– Прости, – снова извиняется она, будто это может что-то изменить. – Как ты? Доктор что говорит? Саян рассказал нам, что у тебя был выкидыш.

– Это не выкидыш, Ульяна, – поправляю я ее, чтобы она называла вещи своими именами. – Это убийство.

Наши взгляды встречаются, и она осекается. Долго молчит, нервно перекатываясь с пятки на носок. Всегда так делает, когда сильно нервничает.

– Всё будет хорошо, ты всё еще можешь иметь детей.

Я молчу. Не отвечаю ей. Она не тот человек, с которым я готова поделиться своим горем. Больше не тот.

Я отворачиваюсь, разглядывая небо за стеклом, а вот Ульяна сдавленно всхлипывает. Не реагирую. Мне всё равно.

– Я не думала, что так выйдет, Люба, – шепчет она спустя минут пять, будто оправдываясь. – Клянусь, Люба, я не хотела тебе зла.

– Но вышло иначе, – сухо констатирую я.

Не сказать, что виню ее и делаю ее в своих же глазах лютым монстром, но ее предательство всё еще осязаемо, горчит на языке, и я не готова вести себя с ней, как раньше. Закрывать глаза на двойственное поведение и интриги за моей спиной. А уж теперь… после потери ребенка… и подавно.

– Тебе что-нибудь нужно? Я привезла тебе сумку вещей, могу остаться, помочь…

– От тебя мне ничего не нужно!

– Зачем ты так? Ты моя сестра, и я хочу…

– Сестра? – усмехаюсь я и наконец снова смотрю ей в лицо. – Где же ты была, “сестра”, когда твои новые родственнички лишили меня ребенка?

Она отшатывается, увидев мой взгляд. Осознает в кои-то веки, что я не притворяюсь. Не капризничаю и не набиваю себе цену. А правда больше не хочу ее ни видеть, ни слышать.

– Хочешь помочь? – равнодушно спрашиваю я, разглядывая ее бледное лицо. Оно больше не кажется мне родным, все чувства к ней словно умирают разом. – Тогда собери все мои вещи и документы в чемодан и сумку, привези сюда. Ключи в тумбе.

Киваю вправо и прикрываю глаза. Намекаю, что разговор окончен.

Я слышу ее дыхание, взволнованные хаотичные движения, пока она неуверенно топчется рядом и всё никак не уходит.

– Т-ты м-можешь п-пожить у н-нас, – заикаясь, все-таки выдавливает она, переступает через себя.

– Приглашаешь? – усмехаюсь я, догадываясь, что это последнее, чего она хочет.

– Если тебе некуда больше идти… Родион… не любит… гостей…

Голос ее звучит неуверенно, а я едва не смеюсь, когда у меня спустя столько лет открываются глаза. Все эти годы она знает, что ее муж неспроста так странно ведет себя со мной.

Ульяна замолкает, и я тоже молчу. Открываю глаза, наши взгляды скрещиваются в воздухе, но мое открытие остается не произнесенным вслух. Мы обе не ломает то хрупкое, что между нами еще осталось.

– Я уезжаю из города, Ульяна. И если в тебе осталось хоть что-то сестринское ко мне, то ты привезешь мне мои вещи и никому не скажешь об этом.

Она кивает и направляется к выходу, но перед самой дверью поворачивает голову и, не глядя на меня, добавляет:

– Я надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь, Люба.

Когда дверь снова закрывается, я окончательно остаюсь одна.

Впадаю в какое-то оцепенение, проваливаюсь в дрему и только раз чувствую, словно кто-то вошел. Чужие теплые прикосновения к голове, поглаживая по волосам. Сквозь сон я тянусь к этой ласке и даже улыбаюсь. Мне становится чуточку легче, но когда я просыпаюсь вновь, за окном темно-серая марь. Даже не заметила, как проспала до самого вечера.

Словно почувствовав мое пробуждение, вскоре скрипит дверь и в палату входит Денис Царёв. Тот единственный, кого я хотя бы рада видеть.

Проводит осмотр, расспрашивает меня о самочувствии и только в самом конце задает вопрос, который я так ждала.

– Ты подумала о моем предложении, Люб?

– Подумала.

– И что решила?

Я медлю, не спешу с ответом, хотя у меня было время подумать и я приняла решение. Царёв прав, я хороший акушер, и такая возможность, которую он предлагает, выпадает нечасто.

А в этом городе… меня больше ничего не держит.

– Я согласна.