– А ты бы согласилась?
– На что?
– Воспитывать моего сына.
Мое молчание длится, казалось, целую вечность. Вокруг снуют официанты, звенят приборы, а за нашим столом гробовая тишина.
В моей груди ворочается недовольство и возмущение, которое гудит и пульсирует в желании вмазать мужу по лицу.
За наглость. Унижение. Чувство удушения в глотке, от которого хочется избавиться, но никак не получается.
Хриплю, разглядывая мужа, и сжимаю ладони в кулаки на коленях. Бедра болят, с такой силой я вжимаю в них эти самые кулаки.
Саян сидит напротив, не двигаясь. Скулы натянуты канатами мышц, между темных бровей хмурая складка, в глазах – обманчивый штиль. Всегда скрывает эмоции, когда боится получить отказ.
Таким я вижу его редко. За последние лет пятнадцать всего третий раз.
Первый, когда делал мне предложение.
Теплые воспоминания, приправленные вкусом горечи, уносят меня в спасительное, но мучительно прошлое.
В том предложении не было ничего романтичного.
Старая обшарпанная комната в общаге. Скрипучая разваливающаяся кровать. Затхлый запах сырости и плесень в углах стен.
Раньше я никогда не вспоминала ту ночь с такими подробностями. Помнила только горящие глаза Саяна подо мной, его ладонь на своей обнаженной спине и сбитый пульс под его грудиной.
Секса в нашей жизни тогда было так много, что я едва могла свести ноги. Уж больно они привыкли, когда между них покоились бедра Саяна.
Я так и не поняла, в какой момент он успел надеть на мой безымянный палец кольцо. Гладила его каменный живот, скользя подушечками пальцами то вниз, к паху, то выше, к крупным ключицам и шее с выпирающим кадыком.
Камень сверкнул на предрассветных лучах солнца, привлекая мое внимание.
Предложения стать его женой не поступило. Оно им и не было. Он просто заявил на меня права в своем стиле, как умеет.
Мы оба знали, что если я откажусь, больше он этот вопрос не поднимет. Никогда не предложит стать Грачёвой.
Взгляд Саяна был таким же напряженным, как и сейчас.
С одним лишь отличием.
Тогда я не сомневалась, что скажу да.
А сейчас не сомневаюсь, что скажу нет.
– Остановите землю, я сойду, – усмехаюсь я. Более точного описания состояния, в котором я сейчас нахожусь, и не придумать.
У меня даже запала не хватает, чтобы высказать Саяну всё то нелицеприятное, что я думаю о его вопросе-предложении.
– Я не мог не попытаться.
Его губы кривит горькая ухмылка.
А я в очередной раз замечаю, как болезненно дергаются мышцы на его щеке. И мне с воем хочется выдрать из себя эту тягу подмечать все детали, касающиеся моего мужа.
Привычка, въевшаяся в меня за более, чем пятнадцать лет, испытывает мои нервы на прочность.
Отвожу взгляд, чувствуя невероятное облегчение, когда не вижу его глаза.
Качаю головой, едва сдерживаясь, чтобы не потереть грудь, которую сжимает тугой обруч.
– Даже если бы я согласилась, ты бы что, отнял ребенка у Ермолаевой? А ее саму куда? Или предложил бы нам жить вчетвером? Большая шведская семья.
Меня несет, но я не могу остановиться. Гнев требует выхода, и я пользуюсь предоставленной возможностью обрушить его на вызвавший его источник.
– Это уже мои проблемы, Люба. Тебе достаточно сказать да, и я всё решу.
– Как у тебя всё просто, Саян.
– Жизнь слишком коротка, чтобы всё усложнять.
Он сцепляет руки в замок на столе, и я скольжу взглядом по его предплечьям.
– Раз так, то не будем усложнять, Саян. Дай мне развод, и всё закончится. Жизнь моя станет проще некуда.
Голос мой звучит глухо. Даже я это слышу. А уж он и подавно тонко чувствует, что несмотря на мнимое спокойствие я на грани безудержной истерики.
Руки дрожат, и я скрючиваю с силой пальцы, впиваясь в кожу бедер. Даже через ткань чувствую боль, но она меня отрезвляет, не дает расслабиться и дать волю эмоциям со знаком минус.
– Возвращайся в дом. Он твой.
Саян упрям. Гораздо упрямее меня.
Не успеваю возразить и вспыхнуть гневом.
– Я съеду, – мрачно сдает он позиции, а я сжимаю челюсти.
Видимо, все эмоции и мысли у меня во взгляде видны, раз он отвечает на мой невысказанный вслух вопрос.
– Ее там не было. Никогда. Я бы не осквернил… наш… дом.
Последнее произносит тише и с заминкой. И мы оба знаем, почему.
Он сомневается, что сумеет меня удержать, хоть и пытается, как привык, ломиться лбом в закрытую дверь.
Я молчу. Мне нечего сказать. Всё уже произнесено и сказано, и я сдуваюсь, как воздушный шарик после праздника.
– Кольцо я обратно не приму. Оно твое.
Голос Саяна звучит сухо. Опасаюсь снова смотреть на него, но вижу, что он передвигает прозрачный пакетик поближе к моей части стола.
– Не хочешь носить, не носи. Для меня это ничего не значит. Ты моя.
Кольцо немым укором лежит на поверхности, и когда я снова поворачиваю к мужу голову, он с какой-то ненавистью смотрит на него.
В груди вспыхивает недовольство, и я сжимаю зубы.
– А для меня значит! – выпаливаю и добавляю чуть тише, когда на нас оборачиваются соседние столики. – Пришлю курьером.
Упрямства во мне не занимать. Взгляд мужа мрачнеет, а верхняя губа дергается, обнажая зубы.
– Не будь такой упрямой, Люба. Кольцо твое. Не делай из меня крохобора, тебе не идет.
Нижняя челюсть Саяна выдвигается вперед, зубы едва не скрипят от злости. Давит на меня, не хочет принимать кольцо.
Я опускаю на него взгляд.
Золото и фианит.
Всё, на что хватило у него денег пятнадцать лет назад. Он тогда вкалывал по ночам на скоряке, чтобы заработать на приличное кольцо, и я относилась к нему с трепетом. Оно было для меня особенным.
Когда доходы от клиники стали ощутимо выходить в плюс, Саян предложил купить мне уже с бриллиантом, но я отказалась. Неважно, какой там камень, главное, что оно было подобрано с душой. А теперь это всё травит мне душу своим ядом.
– Не заставляй меня подавать иск о разводе в суд, Саян.
– Судья даст отсрочку в три месяца на примирение, Люба. И я не стану отказываться от этой возможности.
Саян встает резко, ножки стула скрежещут неприятно по полу, и я с бессильной злобой смотрю на мужа снизу вверх.
Сжатые кулаки упираются с силой в стол, выдавая крайнюю степень упрямства хозяина.
Выдыхаю сипло и гляжу на него исподлобья. Никогда еще не чувствовала себя настолько беспомощной. Будто лбом прошибаю стену. Та твердая и не поддается, а я получаю в ответ лишь больше ссадин и кровоточащих ран.
– В субботу день рождения Карины. Заеду за тобой.
Он не спрашивает, пойду ли я.
Карина – наша общая племянница. Любимая и единственная.
Чертыхаюсь, ведь я совсем забыла про пятилетие Карины.
Саян разворачивается и уходит, широко переставляя ноги, а я прикрываю рукой глаза.
В душе разверзается буря. Ведь на празднике будет вся семья, и я не представляю, как смогу сидеть там и улыбаться, терпеть рядом присутствие мужа и молчать о нашем разводе, сцепив зубы.
У меня хватает совести, чтобы не испортить праздник ребенка, оттянув всё внимание на себя.
А зная Саяна и его желание сохранить брак, не сомневаюсь… он будет играть грязно.