Изумруды для (не)любимого (СИ)

26 глава. Что видят твои глаза во мне...

— Я слушаю, — сказал Дэймон, усаживая меня на край постели.

Я страдальчески обвела взглядом комнату, пытаясь интуитивно найти хоть какую-то подсказку — о чем он там желает услышать. А точнее, ЧТО мне ему сказать? Но ни мебель, ни каменные стены, ни гуляющий по комнате сквозняк от открытого мной окна, подсказывать мне были не расположены.

В комнату постучали, давая мне передышку.

— Кто?

— Кто там?

Спросили мы одновременно, бросая взгляды друг на друга.

— Пиппа это, — раздалось снаружи. — Принесла госпоже воду, чтобы ноги обмыть.

Ох, Пиппа, я тебя обожаю!

— Входи! — скомандовали мы снова в один голос. Причем он, издав команду, так удивленно на меня посмотрел, словно я сказала что-то странное.

Я чувствовала себя такой уставшей, такой измотанной, при этом ступни горели и болел порез. Ко всему прочему дискомфорту ребенок в животе устроил настоящее шоу — крутился, вертелся и лупил изо всех сил всеми своими конечностями.

Пока Пиппа заносила небольшой деревянный ушат, пока помогала мне обмыть и вытереть ноги, пока перевязывала чистой тряпкой кровоточащую пятку, Дэймон молча стоял у окна и задумчиво смотрел в темноту.

Мне казалось, он совсем на нас не обращает внимания. Поэтому я и рискнула спросить у служанки, заговорщически поманив ее пальцами.

— Пиппа, — прошептала ей прямо в ухо. — Он слышал, что я там говорила?

Она отодвинулась и сделала жест, практически такой же, какой делают и в нашем мире, когда хотят показать, что "ни туда — ни сюда", "более-менее", как бы обрисовала растопыренной ладонью полушар. Ага, значит, слышал не всё. Теперь бы вспомнить конец моей пламенной речи...

— О чем шепчешься с госпожой, Пиппа? — игнорируя меня, ледяным тоном спросил Дэймон.

Пиппа испуганно вытянулась по струнке, плеснув водой из ушата на пол. И застыла, уставившись на него, явно не зная, что сказать.

— Я попросила Пиппу принести мне что-нибудь поесть, — я, конечно же, пришла ей на помощь, ведь в неловкую ситуацию поставила ее все-таки я сама. И добавила, вдруг вспомнив, что он вообще-то имеет непосредственное отношение к моему ночному голоду, к этому буйству ребенка в животе, и в принципе, к самому ребенку. — Такое ощущение, что твой ребенок к ночи превращается в герольта и готов меня сожрать изнутри.

— Пиппа принеси, — произносит Дэймон.

А когда служанка вышла, произошло нечто невероятное!

Мой суровый выдержанный муж, которого здесь все побаивались, который еще недавно вел в бой отряды людей и орков, вдруг подошел ко мне и встал на колени совсем-совсем рядом. И мы оказались практически лицом к лицу в считанных сантиметрах друг от друга!

Мое сердце пропустило удар, а потом начало стучать в груди с такой бешеной силой, что, казалось, стук его должен был быть слышен и Дэймону, а может быть, даже и в коридоре!

Факел, закрепленный на стене всполохами освещал комнату, бросая тени на суровые черты его лица, углубляя и делая более заметным шрам, хмурые брови. И да-да, так он казался, может быть, немного менее привлекательным, чем было на самом деле, но...

Я не думала сейчас о красоте.

Я думала сейчас о том, что наверное... наверное, если прикоснуться к его коже, то она будет горячей. А вот эта короткая его борода? Она мягкая или жесткая? А губы? Какие они на вкус? И от этих странных мыслей у меня перехватывало дыхание! А рука вдруг поднялась и сама, без связи с мозгом, потянулась к его щеке...

Но его ладонь первой легла на мой живот.

И я застыла, прислушиваясь к ощущениям.

Ребенок, дернувшись внутри, вдруг замер. А потом... Во мне словно всё расслабилось — телу стало легко, низ живота прекратило сводить от постоянного напряжения, даже чувство голода, кажется, притупилось. Это было так приятно, что у меня от удовольствия захлопнулись глаза, а рука, так и не добравшись до его лица, упала на колени.

— Я не узнаю тебя... Нет, ты всё такая же... красивая. Но другая совсем...

В тишине комнаты его тихий голос звучал так волнующе, словно он сейчас говорил не о своих подозрениях (а ведь он именно это сейчас говорил!), а о чувствах ко мне, о любви, о нежности...

— Я уезжал от одной женщины, а вернулся к другой. Прежняя Эсми никогда не озаботилась бы ранами моих солдат. Прежняя Эсми считала служанок-орков недостойными доброго слова, не то уж дружбы. Прежняя Эсми смотрела на меня с ненавистью и считала, что достойна жить в столице, а вынуждена прозябать в деревне... Но ты...

Если признаться честно самой себе, то в эту минуту мое сердце рвалось к нему — к этому сильному человеку. Моему глупому сердцу хотелось всё-всё рассказать сейчас, чтобы потом он меня пожалел. Взял на руки, как маленькую девочку и сказал, что вот такая Эсми, новая... А хотя нет! Конечно же нет! Что Даша ему нравится больше, чем Эсми! Что вот именно сейчас он любит свою жену, а раньше не любил! Чтобы...

— Рассказывай. И без утайки. Всё по порядку. Что произошло, когда я уехал? — отстраняясь и совершенно другим, не терпящим возражений, властным тоном господина вдруг сказал он, вставая.

И я, рухнувшая с небес на землю, расстроенно оглянулась на входную дверь — Пиппа, ну где же ты там?