Как упаковать любовь

Глава 33. Анна

— Но как же мне быть? У меня же работа…

Я сидела на жёстком деревянном стуле напротив заведующей детского сада и чувствовала себя так, словно попала на приём к школьному директору после какой-нибудь ужасной проделки. Вот-вот раздадутся слова «позор на весь класс», и вызовут родителей в школу.

Кабинет, хоть и с недавним ремонтом, словно остался в девяностых — выцветшие занавески с рисунками а-ля «геометрия плюс детское творчество», аккуратные стопки папок, стены, выкрашенные в цвет сливочного масла, и характерный запах бумаги, кофе и старого ламината. Всё это неуловимо отсылало в прошлое, где взрослые всегда правы, а дети должны сидеть тихо и не мешать.

Светлана Николаевна, заведующая, тучная женщина с укоризненным выражением лица, идеально вписывалась в этот интерьер. Брови-ниточки, губы, выкрашенные в цвет морковки, и блузка с огромными красными маками, выглядывающая из-под видавшего виды белого халата, кричали: «Власть здесь у меня, детка».

— А это, уважаемая, уже не моя забота, — протянула она с усталым вздохом, отпивая из своей кружки так, будто это был не чай, а валерьянка. — Я не могу перевести вашего ребёнка в другую группу просто по вашей прихоти.

«По прихоти?» Я почувствовала, как у меня внутри что-то сжалось и медленно закипает. Лицо старалась держать нейтральным, но пальцы на коленях сжались в замок.

— Сначала вы приводите ребёнка без регистрации по нашему району… — с укором начала она, будто выговаривая не мне, а самому мирозданию. — Постоянно на грани закрытия группы приходите, воспитатели уже не знают, как вам намекнуть, что сад — это не круглосуточная гостиница. А теперь вы хотите, чтобы я её перевела, как вам удобно?

Я глубоко вдохнула, мысленно досчитала до пяти. Потом до десяти. И всё равно хотелось резко встать и хлопнуть по её столу чем-нибудь громким.

— Простите, но вы, должно быть, путаете. Последние недели я забираю Полину строго по расписанию. Ни разу не опоздала.

Светлана Николаевна сделала характерное «цок», закатила глаза, будто я только что осмелилась поставить под сомнение её статус местного авторитета.

— Вовремя? Это когда ваша девочка последняя сидит в группе, а все остальные уже дома? Другие мамы стараются приходить пораньше, чтобы уделить ребёнку время. А вы…

Она не договорила, но смысл повис в воздухе, как неприятный запах после испорченного обеда.

Я сглотнула. Горло пересохло. И вот ведь обидно: пытаюсь быть вежливой, выстроить новую жизнь, зарабатываю, стараюсь быть хорошей матерью — а меня сравнивают с коллективным образом «идеальной мамочки», которая готовит органическое печенье и вяжет шапки во время прогулок.

Да, я не идеальна. Да, мне нужно работать. Но почему это всегда повод тыкать меня носом в мои старания, будто я уже проиграла?

И почему мне сейчас так хочется выйти, хлопнуть дверью и, как в кино, сказать: «Спасибо за заботу, мы с Полей сами как-нибудь справимся»?

Но, увы, мы живём не в кино.

И мне всё ещё нужно куда-то пристроить ребёнка хотя бы на пару рабочих дней.

— Я могу принести все справки, какие нужно, — попыталась я ещё раз, зацепившись за последнюю надежду. — Поля уже болела ветрянкой, у неё стойкий иммунитет. Мы можем сдать анализы, доказать, что она не заразна. Я уверена, она нормально адаптируется в другой группе, хотя бы на эти три недели. Мне просто нужно… хоть полдня в офисе. Чтобы работать. Зарабатывать.

Светлана Николаевна фыркнула и с видимым удовольствием и громким звуком сделала глоток из своей чашки.

— Мамаша, вы когда рожали, вы о чём думали вообще? — поинтересовалась она, не мигая уставившись мне в лицо. — Тут уж либо работайте, либо рожайте и занимайтесь ребёнком.

Вот спасибо, доктор очевидность. Почему-то никто не говорит это мужчинам, когда те уходят на весь день в офис, а вечером идут «отдохнуть с друзьями».

Я откинулась на спинку стула и сжала руки в кулаки, чтобы не сорваться прямо сейчас. Почувствовала, как ногти больно впились в ладони — ладно, хоть это помогает не закричать. Я не привыкла плакать на людях. Особенно перед теми, кто считает тебя ленивой и неорганизованной просто потому, что ты работаешь, чтобы прокормить своего ребёнка.

Моё молчание заведующая расценила как капитуляцию и довольно кивнула, будто поставила жирную победную галочку в каком-то внутреннем списке.

— У меня нет места для вашего ребенка в других группах. Не с кем оставить — берите больничный. Ничем не могу помочь.

Ах, как удобно.

Я поднялась с кресла, сосредоточенно проверяя ровность спины и чёткость движений.

— Спасибо. До свидания.

Голос прозвучал хрипло, но ровно. Старалась не хлопать дверью, хотя внутри всё бурлило — эмоции скакали по телу, как шарики в автомате с пинболом. Хотелось орать. Ломать что-нибудь. Или хотя бы зарыться в подушку и вырыдать всё это напряжение.

Но нет. Ни время и не место.

Я шла по коридору детского сада и ловила на себе сочувственные взгляды пары воспитателей. В голове крутился один и тот же вопрос: почему я? Почему я одна? Почему я опять всё тащу на себе?

Почему он — мой бывший — в этот момент, скорее всего, где-то в кафе обсуждает новые криптоинвестиции или просматривает авиабилеты на выходные, даже не задумываясь о том, как его ребёнок, как ей вообще живётся?

Почему я — взрослая женщина, мать, специалист, — сейчас стою в коридоре с чувством, будто меня только что отчитал как девочку?

Ответа не было. Только горящие глаза и горький ком в горле.

___________

На улице меня встретила настолько милая сцена, что я на секунду забыла, как злость и обида клокочут внутри. Полина, с высунутым от усердия язычком, сидела на корточках и рисовала на асфальте разноцветных бабочек — крылья в них были огромные, яркие, с сердечками, цветочками и какими-то замысловатыми завитками. Рядом, с куда более сосредоточенным лицом, на корточках сидел Алексей и выводил белыми мелками котиков, собачек и пару машин. Колеса, правда, у машин напоминали яйца или груши, но сам факт старательности вызывал у меня странное тепло в груди.

Когда он заметил меня, поднялся и тут же еле слышно охнул, приложив ладонь к пояснице. Я невольно хмыкнула.

— Выглядишь так, будто после тренировки, — заметила я, подходя ближе и стараясь улыбнуться, хоть и чувствовала, как внутри всё еще кипит.

— Примерно так себя и чувствую, — усмехнулся он и выпрямился окончательно, стряхнув с брюк невидимые пылинки. — У твоей дочери, между прочим, серьезный талант. Я чуть не сдался после второго кота, но она строго сказала, что у нас выставка, и соскочить теперь нельзя.

Поля гордо вскинула голову:

— Мам, смотри, у дяди Леши лучше всех получаются усы у котов! А я потом нарисую домик, радугу и облака. У нас будет настоящий город счастья!

Я кивнула и слабо улыбнулась, стараясь удержаться и не дать нахлынувшим чувствам вырваться наружу. Эта сцена была слишком контрастной по сравнению с тем, что только минуту назад происходило в кабинете заведующей.

Там — грубость и обвинения, здесь — забота и игра. Там — ощущение, будто ты одна против целого мира. Здесь — мужчина, который без лишних слов рисует котиков рядом с твоим ребёнком, потому что ты попросила подождать.

— Ну что, удалось договориться? — тихо спросил Алексей, заглядывая мне в глаза.

Я замешкалась на долю секунды, но всё же выдохнула и покачала головой:

— Нет. По мнению заведующей, если я не могу быть дома с ребёнком, то нечего было и ввязываться в родительство.

Алексей нахмурился, и по его лицу пробежала тень. Он больше ничего не сказал, но я видела, как сжались его челюсти. И почему-то именно это молчание показалось мне самым поддерживающим жестом за весь день.

— Пойдём, художница, — сказал он Полине чуть позже, взяв ее за руку а вторую протянул мне. — Поможем маме спасти остатки дня.

И я, чертыхаясь в мыслях на весь этот абсурд, неожиданно поняла, что да, день всё ещё можно спасти.

Особенно если рядом с тобой два союзника — один в веснушках и с меловыми разводами на носу, а второй… с неплохими котиками и талантом вовремя протянуть мне руку помощи.