Как упаковать любовь

Глава 65. Анна

В дверях стояла Светлана Захаровна, соседка которой еще совсем недавно Леша помогал двигать мебель и которая, как мне казалось, сильно меня недолюбливала. В домашнем халате, с какой-то книгой в руке, она при том выглядела крайне уверенно и целеустремленно. Спорить с ней по ощущениям было как перечить строгой учительнице.

Она смотрела прямо на полицейских и девушку из опеки, которая в этот момент с задумчивым видом рассматривала содержимое моего холодильника.

— Я не могу больше молча это слушать! Какой позор! — сказала Галина Петровна. — Вы, граждане полицейские, и вы, барышня, серьёзно считаете, что вот этот человек, — она указала на Дмитрия, — сюда пришёл за тем, чтобы пообщаться с ребёнком?

Она повернулась ко мне и кивнула, будто подтверждая что-то важное, потом снова к полицейским:

— Я была здесь в прошлый раз, когда он тоже притащил полицию. И знаете, что он тогда сделал? Ни слова дочке не сказал. Ни одного ласкового взгляда. Ни одной попытки пообщаться. Только орал, обвинял и гнал желчь в адрес Анны. Он пришёл не за ребёнком, он пришёл травить мать. И это все соседи знают!

Светлана Захаровна резко выпрямилась, сложив руки на груди.

— А вы, уважаемая, — обратилась она уже к специалистке из опеки, — если хотите действительно помогать детям, езжайте туда, где дети голодные, избитые, где их бьют и пугают по ночам. А не тратьте налоговые деньги на то, чтобы преследовать хорошую мать, которая одна тянет ребёнка и защищает её от такого вот «папаши».

В комнате повисла напряжённая тишина. Даже Дмитрий отступил на шаг, потерянно глядя на женщину, которую точно не ждал в роли свидетеля.

Полицейский посмотрел на коллегу, затем — на Лёшу, на меня. Опека свернула блокнот и заметно поостыла.

А Светлана Захаровна, добавила мне уже тише, по-доброму:

— Ты держись, милая. Всё будет хорошо. И главное — не бойся. Ты сильнее, чем тебе кажется. И жених у тебя хороший, с таким не пропадешь.

Один из полицейских тяжело вздохнул, будто с облегчением, что эта история близка к завершению, и буркнул:

— Ну чё, ребёнка тут нет, угроз никаких тоже не видим. Всё остальное — ваши разборки. Хотите собачиться — делайте это в суде. А нас в это не втягивайте, мы тут не для того, чтобы слушать кто кому жизнь испортил. Полиция не мозгоправы. Не наша работа, ясно?

Второй кивнул и бросил взгляд на сотрудницу органов опеки, которая всё это время молча осматривала квартиру и делала пометки в блокноте.

— Что у вас?

Девушка слегка нахмурилась:

— На момент осмотра ребёнок отсутствует. По словам матери, находится в детском саду. Оценить его эмоциональное или физическое состояние невозможно. Визуально же в квартире порядок, условия проживания нормальные. Продукты есть. Нарушений, требующих немедленного вмешательства, я не фиксирую.

— Ну, тогда мы закончили, — подвёл итог полицейский и, бросив на Дмитрия холодный взгляд, добавил: — Если есть претензии — жалуйтесь. У нас, между прочим, есть чем заняться. Устроили тут, блять, шоу Малахова…

Они с сотрудницей опеки развернулись и вышли, оставив за собой тяжёлую тишину.

Вместе с этим на пороге оказался Михаил, вот уж кого я совсем не ожидала увидеть. Он пропустил сотрудников правопорядка, мельком оценил обстановку и обратился к Леше:

— Ты не отвечал на звонок, подумал лучше подняться. — затем с участием посмотрел на меня. — Аня, ты как? Помощь нужна?

Я едва кивнула, голос дрожал:

— Спасибо сейчас уже лучше. Привет.

— Привет, красавица.

Михаил улыбнулся мне очаровательной улыбкой, а потом смерил взглядом Дмитрия так, словно оценивал возможность выкинуть его с балкона.

— А этот долго тут ещё собирается воздух портить?

— Думаю, нет, — ответил Лёша сдержанно, но в голосе сквозила сталь. — Здесь больше никто не даст ему играть по его правилам.

Я сделала шаг ближе к Лёше и сжала его руку. Впервые за эти пару часов мне стало сильно легче дышать, но я боялась что произойдет что-то плохое.

— Ну, конечно! — рявкнул Дмитрий, будто сорвался с цепи. — Всё ясно! Спишь теперь и с этим, и с тем! — он резко указал рукой то на Лёшу, то на Михаила. — Что, решила устроить себе гарем?! Удобно, да? Один любовник основной, второй запасной! Или они тебя одновременно жарят? Тебе же всегда нравилось, когда тебя обхаживают со всех сторон!

Я почувствовала как кровь отлила от моего лица. Дыхание перехватило. Я не сразу поняла, на что именно он намекал, слишком ошеломляюще прозвучали его слова. Но Лёша — понял.

— Прекрати, — сказал он резко, но спокойно, сдерживая злость, — пока ты ещё не перешёл черту.

— А что ты мне сделаешь?! — огрызнулся Дима. — Думаешь, если напялил рубашечку и прикидываешься таким правильным, то имеешь право трогать мою жену?! Ты вообще кто, черт тебя возьми?! Деньги есть? Купил себе очередную тёлку, да?

— Дима, уходи, — мой голос дрогнул, но в нём была сталь. — Ты позоришь сам себя. И уже давно.

— Позорю?! — завопил он, багровея. — Это ты позоришся! Шлюха! Ты слышишь меня?! Ш-лю-ха! Я подобрал тебя как дворняжку и женился на тебе, неблагодарной из жалости! А потом ты, как крыса, сбежала с моей дочерью! Думаешь, я всё забыл?!

Он шагнул ближе, будто собирался что-то ещё бросить мне в лицо, но не успел.

Лёша рванулся вперёд, сжал кулаки — и ударил. Один раз. Без размаха, но чётко, прямо в челюсть. Дмитрий отлетел к стене и осел, хватаясь за лицо, сдавленно ругаясь.

В квартире на секунду воцарилась звенящая тишина. Михаил сделал шаг вперёд, но Лёша уже стоял, выпрямившись, дыша часто, но сдержанно. Ни капли раскаяния в глазах — только ярость, холодная и точная.

— Ещё раз оскорбишь её — и я забуду, что ты отец Полины. Я не собираюсь смотреть, как ты травишь её ради своей жалкой гордости. За такое ты будешь отвечать.

— Лёха, ну ты чё творишь, а? — Михаил с сочувствием покачал головой, потирая переносицу. — Я тебе сколько раз говорил — следи за плечом, когда правой заряжаешь. А то себе же больнее будет.

— Это нападение… — прохрипел Дмитрий, сплёвывая кровь прямиком на мой пол. Он с трудом поднялся, шатаясь, придерживаясь за стену.

— Ну так пиши заявление, тебе не впервой, — усмехнулся Михаил, скрестив руки на груди. — И сразу расскажи, с чего всё началось. А можешь прям щас за ментами бегом — вон, по лестнице вниз, они, небось, ещё не далеко уехали. Догонишь, не старик же пока.

Дмитрий ничего не ответил. Он медленно поднялся, вытирая губу, и, не глядя ни на кого, направился к выходу. Уже на пороге обернулся:

— Вы еще пожалеете. Все.

— Уже пожалели, — тихо сказала я.

Дверь хлопнула, отозвавшись эхом по квартире. Лёша обернулся ко мне. Его лицо всё ещё было напряжённым, и только теперь я заметила, как сильно трясутся его руки. Он сжал кулаки, пытаясь вернуть себе контроль.

— Прости… — выдохнул он, опуская взгляд. — Я не должен был… но, чёрт, Ань, я просто не мог по-другому. Он тебя оскорблял, унижал… у меня будто внутри что-то щёлкнуло.

Я подошла ближе и взяла его ладонь в свою, осторожно, будто он был хрупкий. Повернула её, чтобы разглядеть костяшки пальцев.

— Всё нормально… — прошептала я, чувствуя, как голос дрожит. — Но зря ты, Леш. Он теперь точно не успокоится. Побежит, напишет заявление. Попытается мстить. Ты ему только повода дал.

Он коснулся моей щеки пальцами — нежно, бережно. Я вздрогнула от этого прикосновения и вдруг поняла, что плачу. Тихо, беззвучно.

— Ну, будет писать — пусть пишет, — вмешалась Светлана Захаровна, грозно уперев руки в бока. — Мы все видели, что он оступился и врезался в комод. Так ведь?

— А то, — кивнул Михаил, — я даже на конституции поклясться могу.

Ольга подошла и протянула мне свёрток — пакет со льдом, заботливо обёрнутый в кухонное полотенце с голубыми цветочками.

— На, приложи. Так легче будет, — тихо сказала она, но в голосе её звучало что-то большее, чем просто практичный совет.

Я кивнула, слабо улыбнулась ей в ответ. Осторожно взяла руку Леши и прижала лёд к его костяшкам. Он даже не шелохнулся, только посмотрел на меня — внимательно, словно понимал все мои мысли и страхи без единого слова.

Я рассмеялась чуть истеричным смехом сквозь слёзы. Этот звук рождался из боли и благодарности одновременно. Потом снова подняла глаза на Лешу — с робостью, с тревогой, с тайной надеждой. Где-то внутри меня шевелился глупый страх: а вдруг он сейчас передумает? Вдруг уже жалеет, что втянулся во всё это?

Но в его взгляде не было ни сожаления, ни сомнений. На губах играла едва заметная, тёплая полуулыбка. Он чуть склонил голову, будто собирался сказать нечто важное. Я задержала дыхание.

— Что? — выдохнула я, чувствуя, как щеки начинают предательски розоветь.

Он чуть приблизился, посмотрел мне в глаза и тихо, но твёрдо проговорил:

— Ань... Переезжайте уже с Полей ко мне, а?