Как замутить с сестрой лучшего друга

Глава 25

Брэм

— В колледже я был чемпионом по смор (прим. пер.: Смор — традиционный американский десерт, изготавливаемый на костре во дворе или в летних лагерях в Северной Америке, Мексике и других странах. Состоит из поджаренного зефира и кусочка шоколада, сложенных между двумя крекерами), так что повторяй за мной.

— Как вообще кто-то может стать чемпионом по смор? — спрашивает Джулия, крутя в руках шпажку для зефира.

— Легко. — Я раскладываю ингредиенты: крекер, сверху шоколад, еще один крекер и зефир. — Ты должна идеально поджарить зефир и рассчитать время приготовления сэндвича. Все дело в температуре и времени.

— Это звучит нелепо, и студенты в колледже наверняка сплотились, чтобы надрать тебе задницу.

Я искоса смотрю на нее.

— К твоему сведению, первые два года в колледже я не умел готовить смор как следует. И только после того, как занялся исследованиями на втором курсе, я по-настоящему освоил это ремесло и преуспел в своем мастерстве, и это притом, что в то время я был никем, просто одним из многих придурков братства. Так что можешь взять свою теорию о надирании задницы и засунуть ее в свою собственную, идеального размера задницу. — Я протягиваю ей зефир, который она принимает с улыбкой.

— Ты очень серьёзно относишься к смор.

— Не сомневайся в моих способностях.

— Ты ведешь себя так, будто лучший во всем.

Я наклоняюсь к ней и шепчу на ухо:

— Потому что так и есть.

Положив ладонь на ее руку, я опускаю наши шпажки к небольшому пламени и начинаю процесс жарки. Нежно разговаривая, прижимая ее тело к своему, я рассказываю о самом важном в приготовлении идеального смор.

— Все дело в прожарке.

Она прижимается ко мне, прислоняясь головой к моему плечу, и ощущение ее близости и безопасности вызывает в моей груди прилив гордости. Она моя. Эта блестящая, добросердечная женщина — моя. Ничто не сравнится с тем, что я обладаю сердцем этой женщины.

— Прожарка, да? Дело не в ингредиентах?

— Шоколад Hershey’s, зефир Jet Puffed и крекеры Honey Maid — вот и весь секрет, никаких наворотов. Но когда жаришь, нужно запастись терпением. Нужно держать палочку высоко и постоянно вращать, вот так. — Накрыв ее руку своей, показываю технику, которую она быстро усваивает. — Ты обжариваешь изнутри, чтобы центр стал липким, и, когда зажмешь начинку между крекерами, зефир начнёт сочиться по бокам.

— И чтобы это выяснить, тебе понадобилось провести исследование? — поддразнивает она.

— К твоему сведению, я очень скрупулезный.

Она смеется и качает головой. Сосредоточившись на огне перед собой и вращении шпажки, она говорит:

— Можно кое-что спросить?

— Все что угодно.

— Почему ты решил пригласить меня на свидание именно сейчас? Почему не после колледжа? Почему не несколько лет назад? Почему именно сейчас?

— Честно? — Она кивает. — Помимо того, что мне нужно было зализать и залечить свои раны после твоего последнего отказа, — она драматично закатывает глаза, — я хотел убедиться, что ты готова.

— А как ты смог определить, что я готова?

— Ну, во-первых, я не собирался спрашивать тебя, когда ты училась в колледже. Отказ был слишком свеж, и тебе нужно было время, чтобы сосредоточиться на учебе. А когда ты закончила колледж и получила докторскую степень, я понял, что у тебя нет времени на свидания, хотя ты и пыталась, заводить какие-то дерьмовые отношения. Я был уверен, что твои отношения не продлятся долго, и не хотел проявлять инициативу, когда твои отношения заканчивались. Поэтому я ждал. Ждал, пока ты получишь докторскую степень и наладишь свой бизнес, ждал, когда ты будешь готова выделить время для себя.

— Как ты узнал, что нужно подождать?

— Потому что я знаю тебя, Джулс. Ты целеустремленная, и ничто не может и не должно стоять на твоем пути к достижению цели. Теперь, когда ты добилась желаемого, я почувствовал, что сейчас идеальное время, чтобы применить свое обаяние. — Я приподнимаю брови. — Когда я увидел тебя на сборе средств у Рэта, такую беззаботную и безмятежную, то мгновенно понял, что ты готова. Поэтому разработал план, и так получилось, что он сработал в мою пользу.

— Как и всегда.

— Я слышу сарказм?

Протягиваю руку и продолжаю вращать ее шпажку, напоминая ей о секрете успеха в приготовлении сэндвича.

— Возможно, чуть-чуть.

Она толкает своим плечом мое.

— Признайся, тебе нравится.

— О чем ты? Хочешь услышать, что ты не только хорош во всем, но и всегда прав?

— Я не во всем хорош, — поправил я.

В ее глазах сомнение, когда она смотрит на меня сверху вниз.

— Да брось, назови хоть одну вещь, в которой ты не преуспел? Черт, ты даже умеешь проигрывать, когда хочешь.

Я подмигиваю ей.

— Главное — стратегия.

— Ну же. — Она подталкивает меня локтем, отчего мой зефир опасно погружается в огонь. Я быстро исправляю ситуацию и бросаю на нее осуждающий взгляд. Она просто смеется. — Покажи мне свои недостатки.

— Знаешь, их не так уж много.

Она пристально смотрит на меня.

— И все же, просвети меня.

— Хоть я и ненавижу признаваться в том, в чем меньше всего преуспеваю, вопреки неверию, но в моей жизни есть области, в которых мне нужно совершенствоваться… — Она закатывает глаза, но наклоняется, рассматривая меня, словно бешеная собака в поисках пищи. — Если честно, я мог бы одеваться лучше.

Ее лицо вытягивается, губы приоткрываются.

— Ты ведь шутишь, да?

Я качаю головой и осматриваю свой наряд.

— Я одеваюсь слишком просто для человека моего статуса.

— Ты смешон. — Джулия качает головой и пытается отстраниться от меня, но я быстро обхватываю ее за талию и притягиваю ближе. — Это не недостаток.

Я смеюсь ей в ухо, а затем нежно целую мочку.

— Мне нравится, когда ты становишься такой раздражительной со мной.

— Не испытывай меня, Брэм. Я могу стать гораздо более раздражительной.

— Мне не терпится это увидеть.

Она снова закатывает глаза и отворачивается к огню, между нами воцаряется тишина.

Я, прикусывая щеку, пытаясь придумать достойный ответ на ее вопрос, такой, который удовлетворит ее любопытство, потому что именно этого заслуживает Джулия. Она не задает вопросы просто ради любопытства. Она спрашивает, потому что ей искренне интересно, и это одна из тех вещей, которые я больше всего в ней люблю.

И тут меня озаряет.

— Я не умею готовить на гриле.

Джулия поворачивается ко мне, и на ее лице отражается растерянность.

— Ты не умеешь пользоваться… грилем?

— Нет. — Торжественно качаю головой. — Как бы ни старался, сжигаю мясо нахрен. Любишь слегка палёные бургеры? Я тот мужчина, который тебе нужен.

— В это трудно поверить. Ты всегда зависал у гриля в доме братства.

Я хватаю ее за ногу и сжимаю.

— Все дело в восприятии, Джулс. Я не прикасался к грилю, и ребята это знали. Я печально известен тем, что могу испортить отличный кусок стейка.

— Даже не знаю. Думаю, тебе придется доказать это.

Я приподнимаю бровь и спрашиваю:

— Ты, — делаю драматическую паузу, — приглашаешь меня на второе свидание?

Веселье исказило черты ее лица, она покачала головой.

— Я так и знала, что ты не станешь облегчать мне задачу со свиданиями.

— Что ты имеешь в виду?

Я подношу наш зефир к подготовленному крекеру.

Она внимательно следит за каждым моим движением, за тем, как я снимаю зефир с палочки, как зажимаю его между крекерами.

— Ты, Брэм Скотт, собираешься безжалостно дразнить меня, верно?

Я демонстрирую ей идеальный смор и подношу его к своему рту.

— Поддразнивание — это еще одна форма прелюдии. Ожидание большего.

С этими словами вгрызаюсь в свой деликатес и внимательно слежу за дыханием Джулии и вожделением, плещущимся в ее глазах. Она может казаться отстраненной или безразличной — несомненно, этого требует ее роль, — но когда дело доходит до дела, она — сосуд страсти, готовый взорваться. А я? Я — тот счастливый ублюдок, который заставит ее взорваться.

— Не смотри на меня так.

— Как? — спрашиваю я, поглаживая ее руку своей.

— Как самоуверенный мужчина, который знает, что вот-вот войдет в мою квартиру.

Я смотрю на дверь, а затем снова поворачиваюсь к Джулии.

— Ну, ты ведь пригласишь меня войти, верно?

Приподняв подбородок и слегка наклонив голову, она говорит:

— Нет. Нет, не планировала.

— Лгунья. — Я беру ключи из ее рук, отпираю дверь и провожу нас в квартиру. Быстрым ударом ноги захлопываю дверь и снова поворачиваюсь к Джулии. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— Ты ведь в курсе, что это моя квартира?

Я прохожу на кухню и открываю холодильник.

— Не могу предложить многого, но у меня есть то, что может удовлетворить твою фантазию. — Беру бутылку апельсинового сока и протягиваю его ей на открытой ладони. — Кажется, это бутылка самого лучшего, изысканного вина из Флориды. — Я снова перевожу взгляд к холодильнику и беру галлон молока. — Или, возможно, вас заинтересует полгаллона коровьего нектара. И я не могу не упомянуть о самом сокровенном секрете Нью-Йорка — воде, льющейся прямо из крана.

Я указываю рукой в сторону раковины.

Ни улыбки. Ни смешка.

Даже никакого подергивания губ.

Я закатываю глаза, когда она подходит ко мне и ставит напитки обратно в холодильник.

— А, дама желает воды из-под крана.

— Нет. — Она начинает толкать меня в спину в направлении двери. — У дамы сегодня не будет гостей, поэтому напитки подаваться не будут.

Я упираюсь каблуками в пол, останавливая ее попытки вытолкнуть меня.

— Напротив, я слышал, что ты принимаешь ночных посетителей. Приятелей по обнимашкам. Дружков, с которыми можно свернуться калачиком. И поскольку мы встречаемся и все такое, я решил, что буду тем, кто отвечает на все твои хотелки.

— Хотелок нет.

— Твои глаза сейчас говорят совсем о другом. — Я обнимаю ее за плечи и веду к дивану. — Побудь со мной немного. Я еще не готов пожелать тебе спокойной ночи.

Диванные подушки окутывают нас, когда мы садимся рядом друг с другом. Я кладу руку на спинку дивана и поворачиваюсь лицом к Джулии, кладу ладонь на ее подтянутую ногу и начинаю рисовать легкие круги большим пальцем.

— Видишь, все не так уж плохо.

Она откидывает голову на подушку и смотрит на меня снизу вверх.

— Тебе не кажется это странным?

— Нет. — Я качаю головой. — Такое ощущение, что именно здесь я всегда должен был быть, рядом с тобой, — отвечаю я, пытаясь показать ей, насколько серьезен. — Почему ты считаешь это странным?

— Не знаю. Не могу определиться. — Она тянется вниз и переплетает мою руку со своей. Смотря на наши руки, она продолжает: — Я хорошо тебя знаю, возможно, слишком хорошо, но в то же время мне кажется, что ты чужой. Но когда мы соприкасаемся, когда ты рядом со мной, обнимаешь меня, ласкаешь, мне кажется, что мы были близки много лет. — Она качает головой. — Я говорю бессмыслицу.

Я приподнимаю ее подбородок.

— Это новая глава в нашей истории, вот и все. Не о чем беспокоиться, но есть чем дорожить и наслаждаться.

Джулия с любопытством изучает меня.

— Знаешь, когда ты говоришь подобные вещи, это не напоминает мне того Брэма Скотта, которого знаю.

— Ты быстро узнаешь настоящего Брэма, это я могу гарантировать.

— Да? — Она закусывает нижнюю губу. — Хорошо, расскажи что-нибудь очень деликатное о себе. То, о чем парни даже не догадываются.

— Что-то деликатное? — Она медленно кивает. — Что я получу, если расскажу что-то о себе? Я имею в виду, что я бизнесмен, так что мне нужно что-то взамен.

— Думаю, это справедливо. — Она на секунду задумалась. — Как насчет поцелуя?

— Поцелуй? — Я потираю руки. — Ладно, с чего мне начать?

Она смеется, и сладкий звук прокатывается по моему позвоночнику, пробуждая каждый сантиметр во мне… и я имею в виду каждый сантиметр.

— Кто знает, возможно, если ты расскажешь что-то на самом деле хорошее, я позволю больше, чем поцелуи.

— А, понимаю, к чему ты клонишь. — Я указываю на нее. — Ты хочешь стереть образ парня из студенческого братства из своего сознания и заменить его чувствительным мужчиной, верно?

Она качает головой.

— Нет, я бы не хотела заменить того мальчика, которого встретила впервые. Я просто хочу добавить к нему новые слои.

Ну, блядь. Когда она говорит что-то подобное, это лишает меня желания шутить и вызывает желание раскрыть все свои секреты.

Придвигаюсь немного ближе и рукой, лежащей на спинке дивана, беру прядь ее волос и начинаю накручивать ее на палец. Она наклоняется навстречу моему прикосновению.

— Видела видеоролики о спасении животных? Про блохастых собак, застрявших под мостом? — Она кивает. — Не знаю почему, но я всегда смотрю их, и каждый раз плачу, словно маленький ребенок. Слезы просто текут из моих глаз.

— Что?

Она нежно улыбается мне.

— Да, я плачу, просто рыдаю. Они ведь… так безнадежны, а потом появляется этот удивительный человек, приводит их в порядок, надевает на них гавайскую одежду, и вдруг они становятся самыми счастливыми собаками на планете. Это чертовски вдохновляет. В итоге после каждого просмотренного видео я жертвую деньги местным приютам.

— Ты серьёзно?

Я киваю, а затем поджимаю губы.

— Поверь мне, сладенькая.

Она поджимает колени и придвигается ближе, прижимая руку к моей груди.

— Я иногда смотрю эти видео, и они меня тоже не оставляют равнодушной.

Она наклоняется ближе и замирает в нескольких сантиметрах от моего рта.

— Ты не человек, если тебя оставляет равнодушным блохастая собака, получившая второй шанс на жизнь.

— Скорее, социопат.

Ее нос касается моего. Я провожу рукой по ее спине, чуть выше задницы.

— Совершенно верно, — шепчу я, не сводя глаз с ее рта.

Одной рукой она обхватывает мою щеку и прижимается своими губами к моим в нежнейшем поцелуе, едва касаясь, прежде чем отстраниться. Я собираюсь возразить, когда она садится верхом на мои колени и кладет руки мне на грудь.

— Расскажи что-нибудь ещё.

Блядь. Да. Мне нравится новое расположение наших тел.

— Ты хочешь большего?

— Гораздо большего.

Она устраивается так, что полностью прижимается к моему твердеющему члену.

Немного застигнутый врасплох, я прочистил горло и попытался придумать что-нибудь еще, что заставило бы ее остаться на месте.

— Я люблю Роарка как брата, но Рэт? Он — вторая половина меня. Ему словно принадлежит часть меня, и, если с ним что-то случится, я буду чувствовать потерю глубоко в костном мозге.

Ее глаза затуманиваются, она снова наклоняется вперед.

— Я всегда завидовала вашей дружбе. Я видела вас вместе, — она проводит пальцами по моей шее, — как вы общаетесь, насколько сильно заботитесь друг о друге. Я всегда мечтала о такой же глубокой дружбе, как у вас, или хотя бы о такой частичке тебя, какую ты подарил Рэту.

Боже, эта девушка. А я-то думал, что знаю ее. Но это было больше, чем я ожидал, и все же недостаточно.

— Детка, — я сжимаю ее бедра, — тебе так много принадлежит моих частиц, что я даже не знаю, сможешь ли ты с этим справиться.

Но я хочу дать ей больше. Всё.

— Я рискну.

Она проводит пальцами по моим волосам и сокращает расстояние между нами. На этот раз ее поцелуй более настойчивый, немного грубый, словно она пытается подобраться ко мне как можно ближе. И вместо лёгкого прикосновения к моим губам она плотно прижимается своим ртом к моему и запускает руки в мои волосы, посылая всплеск возбуждения прямо к члену.

Провожу руками по ее блузке как раз в тот момент, когда она снова отстраняется.

Боже.

Я тяжело дышу и смотрю на ее розовые, блестящие и красивые губы. Я снова хочу почувствовать их прикосновение. Это все, на чем могу сосредоточиться и чего хочу. Но когда тянусь к ней, она прижимает руку к моей груди.

— Мне нужно еще.

— Блядь. — Откидываю голову на спинку дивана и смотрю в потолок. — Э-э-э… Однажды я отдал голодному коту свой последний бутерброд.

Притягиваю ее к себе, сливаюсь своим ртом с ее, мои руки скользят по ее спине к брюкам, просовываю ладони за пояс. Боже, обожаю ее задницу.

Но прежде чем успеваю крепко сжать её попку, она снова отстраняется.

Это же чертова пытка.

Мой член тверд, словно камень, и причиняет неудобство, упираясь в молнию.

Мои соски, словно стеклянные, практически разрезают свитер.

Ноги онемели от нужды.

Голова кружится от вожделения.

— Этого признания недостаточно.

— В какой момент появилась шкала удовлетворения? Я думал, что каждое признание — поцелуй. Признание, поцелуй.

— Шкала появилась в тот момент, когда твои руки оказались в моих брюках.

Я лукаво улыбаюсь.

— Ну, это же ты села ко мне на колени и соблазняла меня.

— Я просто заняла более удобную позицию для поцелуя.

— Я не жалуюсь. — Я собираюсь поцеловать ее снова, но она останавливает меня, прижимая ладонь к моему лицу. Я говорю через ее руку: — Это не очень-то способствует настроению, которое я пытаюсь создать.

Усмехнувшись, она говорит:

— Больше никаких поцелуев, пока я не получу достойного признания. Помни, я пытаюсь добавить несколько слоев.

Я застонал от разочарования, не зная, что еще сказать, так как вся кровь в моем теле прилила к паху, оставляя меня вялым и неспособным сосредоточиться на своих мыслях и рассказать все секреты, которые когда-либо у меня были.

Но на ум ничего не приходит.

— Оххх…

Она проводит пальцами по моим волосам.

— У тебя должны быть истории, которыми ты хочешь со мной поделиться. — Она наклоняется вперед и покусывает мое ухо, прежде чем тихо заговорить: — Ведь были какие-то события, из-за которых ты плакал, пока не засыпал.

— Э-э…

Она покачивается бедрами.

— Может, ты тайный мститель, который в свободное время открывает двери для старушек?

Ее губы прокладывают путь вниз по моей шее.

— То есть я открываю двери, — вздыхаю я.

Давление моего члена на джинсы теперь причиняет боль.

— Может, ты плакал, глядя, как солдат возвращается домой к своей семье?

Она прикусывает стык между моей шеей и плечом, ее мягкие волосы скользят по моей разгоряченной коже.

— Бля-я-ядь.

Я крепко сжимаю ее задницу, обхватываю ладонями каждую половинку, мое самообладание вот-вот лопнет.

У меня перехватило дыхание.

Она поднимает голову, приникает своими губами к моему рту, соблазняя меня до такой степени, что я боюсь, что могу сделать что-то глупое, например, перевернуть ее на спину и без предупреждения вогнать в нее член.

Никогда в жизни я бы не подумал, что Джулия Уэстин — чертова дразнилка, но вот она здесь, на моих коленях, едва прижимается губами к моим, покачивает бедрами в такт моей охуительно твердой эрекции, искушает меня, но не поддается.

Она — лисица.

Блядь, как же я хочу ее.

— Расскажи мне историю, Брэм, позволь заглянуть в твою душу.

Я стискиваю зубы, как только она снова отстраняется. Я не смогу пройти еще один раунд подобной пытки и остаться невредимым. Именно поэтому забираюсь в свою шкатулку с секретами и отдаю ей единственное, что у меня осталось, то, о чем старался не вспоминать.

— Выпускной год в колледже, — выдохнул я, привлекая ее внимание. — Тот вечер.

— Что за вечер?

Ее дразнящие манеры, кажется, затихают, пока она внимательно слушает мой рассказ.

— В ту ночь, я чуть не забил до смерти того парня.

— Оу, — отвечает она.

Один слог. Одна простая реакция, которая в двух буквах имеет больший вес. Мы никогда не говорили о той ночи, просто сделали вид, что все в прошлом, но есть кое-что, о чем она не знает, кое-что, о чем я поклялся никогда ей не рассказывать. Никогда… никогда не признавался. Но это часть моей души, которую она должна увидеть.

Я смотрю ей в глаза, пока говорю:

— В тот вечер у меня было странное чувство. От которого каждый волосок на теле встал дыбом. Что-то подсказало мне не пить в тот вечер, быть в полной боевой готовности. Это может прозвучать банально, но я чувствую, что какая-то космическая сила притягивает наши души друг к другу. Я почувствовал мгновенную боль в груди, когда шел по кампусу, и минуту спустя я увидел, как ты борешься с тем придурком. Я был очень зол. Ничто не могло бы остановить меня. Ничто, кроме звука твоего успокаивающего голоса.

— То есть… ты знал, что со мной что-то случится.

Я медленно киваю.

— Не могу передать словами, как был благодарен за то, что оказался рядом. И после того, как доставил тебя в общежитие, я не меньше часа стоял на улице и смотрел на твое окно, надеясь, что с тобой все будет в порядке. Что у тебя не останется шрамов. Я ходил взад-вперед, зарываясь рукой в волосы, ненавидя себя за то, что не пришел раньше, и в то же время досадуя на высокомерие того ублюдка, считающего, что он может навязать себя любой девушке, которую захочет. — И он пытался забрать то, что принадлежало мне. Ту, что была моей. Делаю глубокий вдох. — Я был очень зол, расстроен и запутался в своих чувствах к младшей сестре Рэта, что всю оставшуюся ночь ворочался в своей постели, мне было плохо, и я был так чертовски зол, что в итоге пробил три дыры в стене и вывихнул запястье.

— Подожди, так вот как ты вывихнул запястье? Рэт сказал, что ты был пьян и упал с лестницы.

— Потому что он не хотел, чтобы ты знала настоящую причину. Он пришел в мою комнату после третьего удара и остановил меня. Он отвез меня в больницу, и только когда мы были в смотровой, он заговорил и спросил, что происходит. Я не хотел рассказывать ему о случившемся, но, опять же, он всегда распознавал мою ложь. В итоге я рассказал ему правду, умоляя и прося ничего не говорить, пока ты сама не расскажешь ему.

Она поднимает голову, в ее глазах проносится осознание.

— На следующее утро, когда я все рассказала брату, он был удивлен и зол, как будто не знал.

— Он сдержал слово. В тот вечер он сказал, что я навсегда останусь его братом, за которого он готов отдать свою жизнь.

И именно в тот вечер я понял, что, несмотря на то, что у меня никогда не было братьев и сестер, у меня всегда будет кто-то на моей стороне, кто-то, на кого можно положиться. Именно в ту ночь я узнал, что такое настоящее братство.

В тот вечер я наконец-то понял, что значит чувствовать себя полноценным. Но позже я также понял, что не смогу быть самим собой, пока не завоюю сердце Джулии.