Камень любви

Глава 20

Они вернулись в палатку. Там уже кипела работа. Анатолий бросил на них быстрый взгляд и снова перевел его на домовину, продолжая диктовать сухим бесстрастным голосом. Пристроившись на краю стола, Людмила быстро записывала его слова в толстую тетрадь:

— В лиственничной домовине, размерами… длина, ширина, толщина стенок… находится скелет женщины без видимых признаков разрушения, погребенный по традициям православной культуры. Лежит на спине, в вытянутой позе. Лицом вверх, руки сложены на груди. Волосы — темные, длинные, заплетены в одну косу по часовой стрелке. На костях груди и рядом — металлические пластины, очевидно, детали кыргызского куяка, и православный медный или бронзовый крест. — Он поднял голову, посмотрел на Татьяну. — Видишь, и впрямь приняла православие!

И снова перевел взгляд на домовину.

— Справа от костей голени — кинжал, из тех, что носили за голенищем сапога, — продолжал он перечислять достоинства обнаруженного оружия с интонацией завхоза, проводящего инвентаризацию в бухгалтерии. — Кованый, ручка из слоновой кости, ножны — серебряные, с обкладкой золотой фольгой, инкрустированы драгоценными камнями. Слева от бедренной кости — кыргызская сабля… Похоже, из молата — местной стали. Ножны из серебра с золотыми вставками. Рядом с костяком, тоже слева, кожаные фрагменты колчана, серебряные и золотые накладки на колчан и двенадцать металлических наконечников стрел. В ногах погребенной — остатки сбруйных ремней с серебряными накладками с изображениями диких зверей — волка и барса. На костях обеих рук — поручи-зарукавья. На первый взгляд принадлежат позднему монгольскому или кыргызскому куячному вооружению. Состоят из двух изогнутых пластин и металлической чаши — налокотника. Застегивались на пряжки. Пряжки находятся здесь же. Поножи… Две выгнутые пластины от колен до щиколоток…

Из-под марлевой повязки голос Анатолия звучал глухо. Иногда он чертыхался, вытирал лоб тыльной стороной ладони и приказывал, видно, самому себе:

— Все, работаем дальше!

И продолжал тем же ровным, размеренным голосом:

— В домовине обнаружены различные украшения и принадлежности костюма погребенной. В изголовье — меховой кант, явно от шапки, и две металлические шпильки с тонкой гравировкой. Одна увенчана головой волка. Справа от черепа — серебряная подвеска с пятью кораллами. Под левым предплечьем, а также под грудной клеткой — скопление раковин каури. В области талии остатки пояса из сыромятной кожи с прямоугольными серебряными бляшками, орнаментированные трилистником. Здесь же, справа, похоже, остатки плети-камчи. Серебряное китайское зеркало…

— А колец сколько! — прошептал рядом Сева. — Все пальцы унизаны!

— Не мешай! — строго сказала Ева. — Бормочешь тут над ухом. И не забывай фотографировать!

Сева фыркнул, но промолчал. Анатолий вновь принялся перечислять найденное в домовине тем же тоном — бесстрастно, словно занимался обычным, рутинным делом:

— Обручи наручные из серебра, в форме разъемного кольца с гравировкой, шириной около сантиметра. Два серебряных перстня, один — с пятью кораллами на безымянном пальце левой руки, второй — с тремя кораллами на среднем пальце правой руки. Перстни с большим плоским щитком круглой формы. По форме напоминают хакасские перстни. Орнаментированы характерными узорами: трилистниками, зигзагообразными линиями, концентрическими кругами. Два серебряных кольца с гравировкой типа хакасского пурба обнаружены на фаланге среднего пальца левой руки. Также на фаланге левого мизинца имеется серебряное кольцо, инкрустированное бирюзой.

— Да, — тихо сказала Ольга Львовна, — очень много серебра!

— Кыргызы приписывали ему очистительную силу, верили, что лунный блеск серебра защищает от злых духов и умножает жизненную силу человека, — блеснула познаниями Людмила. Затем еще что-то сказала. В ответ Анатолий сердито приказал не отвлекаться и не расслабляться.

Но Татьяна особо не прислушивалась к их разговорам. Она разглядывала свой перстень. Ончас называла его «чустук». Только ее чустук — с одним кораллом. Теткины пальцы тоже были унизаны кольцами, правда медными… Худые пальцы с желтой от старости кожей… Ведь без кольца не позволялось даже доить корову!

Она закрыла глаза. И тотчас всплыло лицо Киркея. А затем его кольцо на большом пальце правой руки, для натягивания тетивы при стрельбе из лука — костяное, похожее чем-то на лепесток…

Будто назло, Киркея сменил Бауэр с треклятым перстнем на указательном пальце. Усилием воли Татьяна пыталась изгнать воспоминания, но ничего не получалось. Она стиснула зубы. Что за наваждение? Или наказание? Но перед кем она провинилась так сильно? От этих мыслей ей опять стало плохо. Она зажмурилась, чтобы унять головокружение, ухватилась за скамью. Не хватало и впрямь упасть в обморок!

К счастью, Сева толкнул ее локтем в бок, пробормотал: «Извините!» — и мигом вернул в реальность.

Татьяна оглянулась. Студент, взгромоздившись на скамейку коленями, устанавливал на штатив камеру, пытался сверху сфотографировать лежавшие на столе находки из домовины.

Голос Анатолия звучал будто издалека, как через толстый слой ткани, и едва достигал сознания. Татьяна попыталась сосредоточиться на его словах. С трудом, но у нее получилось.

— На костях ног — остатки кожаных сапог: многослойные подошвы и фрагменты голенищ с серебряными накладками и бисером. Под спиной и по бокам погребенной несколько десятков серебряных бляшек непонятного назначения в форме сплюснутого и вытянутого ромба с гравировкой и петлями.

— Скорее всего, они были нашиты на плащ или накидку, — подала голос Ольга Львовна.

— Возможно, — кивнул Анатолий. — И самое главное напоследок. Гривна! [16]Витая, из четырех колец. Нижнее и верхнее кольца орнаментированы чередующимися головами волка и барса, инкрустированы изумрудами и сапфирами. Золото, ковка, литье, гравировка… Диаметр — пятнадцать сантиметров. Концы гривны — загнутые, петлеобразные… Ребята, — Анатолий обвел всех сияющим взглядом, — учтите, до сей поры в нашем регионе изумруды и сапфиры в погребениях не встречались!

— Толик, это замечательно, но обрати внимание, — тихо сказала Ольга Львовна. — Серьги… Их нет. По местным поверьям, женские уши не должны быть пустыми. Только вдовам не разрешалось носить серьги. И то не всем.

— Ну да, — присоединилась к ней Людмила. — Нет сережек. — И добавила: — Помнишь, ты говорил на лекциях: «Кыргызы полагали, что в ушах нужно носить золото для работы ума, на шее — серебро — для защиты души, а на руках медь или бронзу — для охраны здоровья».

— Да, — Анатолий прищурился, — весьма странно. Столько украшений, а одно из главных — серьги — отсутствует.

— Ну и что тут странного? — вмешалась Людмила. — Женщина в боевых доспехах, серьги ей только мешали бы.

— А гривна? — усмехнулся Анатолий. — А кольца и браслеты? Они ей точно мешали бы. Кроме того, здесь нет шлема. На покойной была надета шапка с меховой оторочкой. Это скорее не боевое снаряжение, а парадное. Но серьги! Почему ее похоронили без них?

Он потер лоб, глянул исподлобья на коллег.

— Да, много занятного в этом захоронении. Но пока больше вопросов, и почти нет ответов. Вернее, совсем нет ответов ни на одну загадку. Вот одна из них! Кыргызы считали, что серьги должны носить и мужчины, и женщины. Причем мужчины — в левом ухе, а девушки — в правом. Заметьте, по одной серьге. Только женщинам разрешалось носить две серьги. Кстати, древние тюрки мыслили в стиле бинарной оппозиции. Вспоминаем, Сева, что это значит?

Сева красноречиво хмыкнул, но предпочел ответить:

— Согласно бинарной оппозиции душа женщины находится в правой половине тела, а душа мужчины — в левой.

— Правильно, студиозус! — усмехнулся Анатолий. — Именно поэтому мужчина всегда носил слева нож, кольцо, серьгу. У женщин большой любовью пользовались длинные висячие серьги «ызырга», обычно с пятью красными камнями, что соответствовало пяти видам чувств и пяти умам.

— Ты прав, отсутствие украшений в ушах весьма нетипично для кыргызки, — согласилась Ольга Львовна. — С серьгой не расставались ни при каких обстоятельствах. Ведь она считалась оберегом у язычников!

— Гляньте на камни в украшениях. Почти полный набор красных камней. Коралл, рубин, яшма — защита от злых духов и сглаза, — сказал Анатолий. — Кораллы обычно привозили из Средней Азии. Одна большая бусина стоила целого вола или лошади. Да еще бирюза. Почти совсем не пострадала, лишь слегка потускнела.

— Я помню, что изделия с кораллами запрещалось носить ниже пояса. А янтарь — ниже сердца, — вновь влезла в разговор Людмила. — А бирюза — камень любви. Тускнеет при расставании с любимым.

Татьяна уже не прислушивалась к тому, что ответила Ольга Львовна, кажется, похвалила Людмилу. Или пошутила? Это неважно! Совсем другие мысли занимали Татьяну. Мысли, которые еще немного — и взорвали бы мозг. Серьги? Гривна? Она решительно встала. Сердце билось толчками, коленки подгибались, но она преодолела страх и подошла к домовине. Ева покосилась на нее, но молча отодвинулась, уступая место.

Схватившись за столешницу так, что заныли суставы, Татьяна заглянула в домовину. Против ее ожидания, в обморок она не свалилась. Но все будничное, привычное глазу — и подложенный под домовину лоскут полиэтилена, и брошенный на лавке кусок брезента, даже люди, стоявшие по обе стороны стола, — как бы перестало существовать. Противная мелкая дрожь не давала сосредоточиться, глаза застилала мутная пелена, и комок в горле мешал дышать, но все оттого, что она поняла…

«Хозяйка вернется…» — слова тети Аси мгновенно всплыли в памяти.

Вот и вернулась, в этой истлевшей домовине. Нет! Хозяйка приходила чуть раньше. Та странная женщина возле костра, которая звала, манила, заставляла идти… Не зря Таис сказала: «…Хозяйка твоих сережек приходила. Местная она, силу большую имела. Много-много лет прошло, а она этой силы не потеряла. И сюда она тебя привела, знала: здесь свою силу и любовь обретешь. И любовь, и продолжение рода. Я ж говорю, твоя беда — твое испытание…»

Память работала как фотовспышка… Высокая прическа, витая гривна на шее, тонкие браслеты… Вот же они, лежат на столе перед нею… А вишневое платье, нет, не платье, а плащ… И то, что она приняла за отблески пламени, было как раз узором из этих бляшек, смахивающих то ли на листья, то ли на…

Татьяна взяла одну из бляшек, всмотрелась…

— Похоже на перышко. Обратите внимание на гравировку.

— Очень может быть, — согласился Анатолий. — Узор имитирует крылья? Удивительно! Раньше мне ничего подобного не встречалось.

А серьги? У той женщины тоже не было сережек…

Она невольно коснулась тех, что были в ее ушах, и снова вспомнила слова Таис: «О, Айдына! Ее душа в этих серьгах. Никому не отдавай их. Отдашь — счастье и любовь потеряешь…»

От Ольги Львовны не укрылся ее жест.

— Танюша, вы правы! Именно такие серьги носили в те времена, и даже намного раньше. Или почти такие…

— Немного уточню. Подобные серьги носили лишь знатные дамы, богатые кыргызки, — усмехнулся Анатолий. — У людей попроще и серьги были подешевле: медные и бронзовые кольца с коралловыми подвесками, а кто-то и вовсе подвешивал на ниточке или медной проволочке перья из гусиного или лебяжьего копчика. Но тут интереснее другое. Кольца! Люсьен, твоя тема. Ну-ка, вспоминай, что в них особенного?

— Анатолий Георгиевич, вы даже тут экзамен устраиваете, — с осуждением произнес Сева.

— А вы думали, просто лопатой махать будете? — поднял брови Анатолий. — Ошибаешься, ты и здесь студентом остаешься. Отчет по практике никто не отменял.

— Умеете вы испортить настроение, — буркнул Сева. — То кухня, то отчет…

— А бунтовщиков капитан раньше вешал на рее, — засмеялась Ева и повернулась к Людмиле. — Рассказывай, чему тебя научил Анатолий Георгиевич, а мы послушаем и запишем.

— Я тоже считаю, что есть нечто странное в том, как надеты кольца, — с серьезным видом произнесла девушка. — Смотрите, кольца с кораллами на безымянном и среднем пальцах вроде подтверждают то, что погребенная была взрослой замужней женщиной, а вот кольцо на мизинце говорит обратное — незамужней. Парадокс! Но, возможно, у кыргызов были другие правила ношения колец, чем у современных хакасов!

— Ну а кроме колец ты еще что-нибудь заметила? — спросил Анатолий.

Людмила пожала плечами.

— В смысле, почему она носила кольца таким образом? Нет, не заметила.

— Обратите внимание, — Анатолий обвел всех взглядом. — Волосы у женщины заплетены в одну косу. А это значит, что у нее был внебрачный ребенок.

— Внебрачный? — оторопела Татьяна. — У Айдыны был внебрачный ребенок?

— Айдыны? — переспросила Ева. — Толик, мы что-то не знаем?

Анатолий нахмурился.

— Пока лишь предположение, но, возможно, погребенная была прапрабабушкой Татьяны. — Но, повторяю, это версия, ничего более. Скорее из области легенд.

— То-то я смотрю, ты бледная, как бумага, — Ева покачала головой. — Мало кому приходится видеть своих родственников в таком, скажем, обнаженном виде. Сочувствую…

Она поднялась со своего места.

— Если не возражаете, осмотрю костяк.

И наклонилась над домовиной.