Камень любви

Глава 40

— Таня! Таня! — ворвался в сознание чей-то голос, и она с трудом разлепила веки.

Над ней склонилась Ева со стаканом воды в руке.

— Очнулась! — с облегчением произнесла полька и, подведя ей руку под спину, помогла подняться.

Татьяна села. На удивление, голова не кружилась, но во рту пересохло, и она с жадностью опустошила почти до дна стакан, который ей поднесла Ева. Затем огляделась. Штабная палатка — вот где, оказывается, она сейчас находилась. И топчан, на котором она лежала, похоже тот, на котором спал Анатолий. Вон в изголовье его куртка брошена, а на полу — кеды. Но где же он сам?

Она перевела взгляд на Еву.

— Что случилось?

— Ты ничего не помнишь? — поразилась та.

— Помню, — поморщилась Татьяна и только тут заметила, что правая рука перевязана бинтом, сквозь который проступили ржавые пятна крови. — Откуда это?

— Поранилась, когда Пал Палыч отшвырнул тебя, — сказала Ева и ее глаза потемнели от гнева. — Ударил ногой, тупая травма живота. Я тебя осмотрела, вроде все обошлось. Но надо все-таки обследоваться. Как сейчас, боль где-нибудь чувствуешь? Когда лежишь или двигаешься? Не тошнит? Голова не кружится?

Татьяна отрицательно качнула головой и отвела руку Евы, которой та продолжала поддерживать ее под спину.

— Ничего не болит! Ни голова, ни живот! Чувствую себя абсолютно здоровой, только пить хочется.

И вновь потянулась к стакану, допила остатки воды.

— Хорошо, если так. — Ева забрала у нее стакан и неожиданно смущенно произнесла: — Пока ты лежала без сознания, сильно бредила! Имена какие-то повторяла, даже ругалась. Я поняла, тебе привиделась Айдына. Но кто такие Мирон, Мирген, Киркей? Ты так плакала! Я, честно, перепугалась!

— Сколько я была без сознания?

— Часа два, и все время что-то говорила, кричала даже и, знаешь, не всегда по-русски! Я даже не поняла, на каком языке…

— Толик слышал это? — спросила Татьяна сквозь зубы и отвернулась, чтобы скрыть отчаяние.

— Нет! Он сейчас с полицией. Допрашивают бандитов!

— Да? — обрадовалась Татьяна, мигом забыв о своих страхах. — Их всех схватили?

— Всех, — улыбнулась Ева, — до единого. Правда, Пал Палыч слегка обгорел. Машина свалилась в обрыв и взорвалась. Митяй успел его вытащить. Но Толик едва не порвал его. Еле успокоили!

— Я слышала взрыв, — задумчиво сказала Татьяна. — А еще я видела всадников с саблями. Они скакали в нашу сторону. Или мне привиделось?

Ева рассмеялась.

— Так это Каскар с друзьями. И не сабли то были, а косы. Парни отправились поутру травки накосить, а тут Севка прибежал. Вот они и примчались на помощь с тем, что было в руках. Но мы и без них управились. А через полчаса и полиция подкатила!

Ева присела рядом на топчан, дотронулась до забинтованной руки.

— Жаль, пришлось рубашку испортить, разрезать рукав, чтобы обработать рану. Но ничего страшного. Просто глубокая ссадина! — и обняла ее за плечи. — Ты молодец, Танюха! Признаюсь, считала тебя изнеженной городской барышней, а ты оказалась настоящим бойцом!

— Ева, мне надо с тобой посоветоваться, — Татьяна судорожно перевела дыхание. — Ты говоришь, что я бредила. Но это иное… Не знаю как объяснить… Ты медик, ты должна понять. Я не сошла с ума, правда!

— Говори, — строго сказала Ева, — я вижу, с тобой что-то не ладно! Так что давай, как на духу! Обещаю, дальше меня это не уйдет!

Татьяна набрала полную грудь воздуха, но тут на пороге возникли какие-то мужчины в гражданской одежде, ввели в палатку грязного, будто изжеванного завхоза в наручниках, усадили его за стол. Татьяна испуганно прижалась спиной к брезентовой стене, но Ева ободряюще похлопала ее по плечу.

— Как ты? — И, заметив ее взгляд, устремленный на вошедших, шепнула: — Похоже, нас сейчас попросят удалиться. Сможешь идти?

— Смогу, — кивнула Татьяна, испытав облегчение. Видно, еще не готова была к исповеди.

Она осторожно спустила ноги с топчана, и в этот момент в палатку вошел Анатолий. Голова его была перевязана, лицо в ссадинах, но вошел он стремительно и сразу посмотрел на Татьяну, вернее, на ее забинтованную руку. Лицо его исказилось, глаза сверкнули бешенством, и он двинулся к Пал Палычу. Ева кинулась наперерез, схватила его за руки. На помощь ей бросился один из мужчин. Вдвоем они силой заставили Анатолия сесть на топчан возле Татьяны. Он тяжело и нервно дышал, глаза полыхали ненавистью.

— Сдурел? — прошипела Ева. — Прибьешь эту сволочь и сам сядешь! Тебе это надо?

— Успокойтесь, Анатолий Георгиевич! — мужчина смерил его хмурым взглядом. — Никуда эта тварь не денется!

Пал Палыч с равнодушным видом уставился в столешницу. Кажется, он ничего не замечал, ничего не слышал — в растерзанном камуфляже, подавленный, но последние слова полицейского заставили его встрепенуться. Он резко поднял голову, оглянулся. Глаза его мрачно блеснули.

— Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от вас, менты, и подавно уйду! Помяните мое слово!

— Помолчи, Горянский! — буркнул второй мужчина. — Твои подельники много чего занимательного поведали, так что на этот раз не отвертишься, — и кивнул первому. — Выводи его отсюда! Не будем тревожить раненую.

До Татьяны наконец дошло, что раненая — она и это из-за нее взъярился Анатолий. Ухмыляющегося завхоза вывели из палатки. Ева странно засуетилась, посмотрела виновато на Татьяну.

— Вы тут посидите пока, а я на разведку сбегаю! Только обещайте меня дождаться, ладно?

— Ладно, — кивнул Анатолий, — сбегай, но недолго. Думаю, скоро опять по мою душу придут. Полиция опросила, но скоро начальство явится. Наверняка уже подъезжают!

Ева махнула рукой и выскочила из палатки. Анатолий мигом развернул Татьяну к себе лицом.

— Как ты? Тебе лучше? — И, не дожидаясь ответа, прижал ее голову к груди. — Господи, как я испугался! Чуть не зашиб эту сволочь, когда увидел тебя на земле, без сознания!

— Мне рассказали, — Татьяна мягко отстранилась и посмотрела ему в глаза.

Он тоже смотрел на нее не отрываясь и молчал. Затем поднял руку и коснулся ее волос.

— Я кошмарно выгляжу, да? — задала она абсолютно не тот вопрос, который хотела задать. И шмыгнула носом, пытаясь сдержать слезы, но они все равно покатились по щекам.

— Кошмарнее некуда, — едва заметно улыбнулся Анатолий, — но я люблю кошмарных женщин!

Здоровой рукой Татьяна коснулась его щеки, колючей от отросшей за сутки щетины. Сердце ее сжалось: неужто он мог погибнуть, не узнав того, что ей очень хотелось ему сказать?

— Не плачь! — Анатолий бережно, стараясь не задеть раненую руку, обнял ее. — Не надо, моя хорошая!

Но слезы уже хлынули потоком — горячим, безудержным. Майка Анатолия мигом промокла на груди. Он ласково погладил ее лицо, обнял за плечи. Татьяна прижалась к нему, обхватила за шею. Все закрутилось, завертелось, поплыло перед глазами — все быстрее, быстрее, как карусель. Мысли терялись, путались. Дыхание сбилось, и Татьяна снова всхлипнула.

— Опять ревешь? — Анатолий мягко отстранил ее и посмотрел в глаза. — Все закончилось! Никто сильно не пострадал. Кроме Федора, конечно! — поспешно исправился он.

У Татьяны мигом высохли слезы.

— Ты все рассказал полицейским? Меня допросят?

— Полицейские нашли труп там, где вы его с Евой оставили. Она отдала им нож. Убийца во всем признался, так что тебя опросят как свидетеля.

— Так вот взял и сразу признался?

— Так вот сразу! — усмехнулся Анатолий. — Дело в том, что нож этот имеет свой номер. Ты его просто не разглядела. Вычислить его владельца оказалось совсем нетрудно.

— Все-таки это Илья убил Федора? Я не ошиблась?

— Не ошиблась, — вздохнул Анатолий. — На самом деле его зовут Никитой, и он племянник Пал Палыча. Служил до недавнего времени в спецподразделении. Хотя у Пал Палыча тоже имя другое: бывший генерал КГБ Владимир Горянский. В советские времена курировал культуру, в частности, отслеживал, чтобы произведения искусства, в том числе антикварные, не уплыли за рубеж. Но, похоже, на чем-то нагрел руки. Из органов его попросили, говорят, чуть не посадили. Но обошлось как-то. Правда, пенсии его лишили и генеральского звания.

— Надо же, — Татьяна покачала головой, — помнишь, я сказала, что у него выправка офицерская, а он: «Нет, я всю жизнь на заводе… Бригадиром!»

— Еще каким бригадиром! — Анатолий обнял ее крепче, провел по волосам ладонью. — Успокоилась?

— Рассказывай, — приказала она. — Я так понимаю, Горянский ушел из органов и занялся тем, что ему близко и знакомо — антиквариатом?

— Не только. Он сколотил настоящую банду. Они промышляли и антиквариатом, и современными произведениями искусства, покупали, перепродавали, нелегально отправляли за границу. Не брезговали воровством и убийствами. Думаю, теперь их раскрутят по полной, если высокие покровители не найдутся. Последние лет десять они занялись нелегальными раскопками городищ и курганов. А недавно вдруг Горянский вспомнил о книге, которая досталась ему от деда — бывшего сотрудника МГБ [53]. Он в свое время допрашивал Льва Гумилева и твоего деда. Можно только догадываться, каким образом книга Бауэра попала к нему. Наверняка прибрал к рукам при аресте. Он тоже слыл знатоком антиквариата. После его смерти огромная и очень ценная коллекция раритетов досталась внуку.

— Но почему он вспомнил о книге? Столько лет не вспоминал, и вдруг…

— А тут подсуетился твой бывший жених.

— Виктор? — опешила Татьяна. — Он-то каким боком?

— А вот таким! Не забыла, что именно Виктор настаивал на том, чтобы ты рекомендовала мне Федора?

— Такое забудешь, — буркнула Татьяна. — Выходит, Виктор был знаком с Горянским?

— Мало того что знаком. Сеть антикварных магазинов, которую якобы выкупил Виктор, на самом деле принадлежит Горянскому. Твой жених давно был на подхвате у бывшего гэбиста.

— Он мне не жених, — огрызнулась Татьяна. — И пожалуйста, не забывай об этом!

— Хорошо, не забуду, — улыбнулся Анатолий. — Виктор и Горянский знакомы давно, с конца восьмидесятых, когда твой… Словом, Виктор фарцевал помаленьку. Промышлял джинсами, жвачкой, а затем его потянуло на большее. Поймали его на том, что пытался переправить за границу старинные золотые монеты. Вот тогда он и попал в поле зрения Горянского. И, странное дело, вышел сухим из воды. Так что его бизнес — чистой воды фикция! Все это время он работал на Горянского. И Федора попросил рекомендовать чисто по его настоятельной просьбе.

— Кажется, я понимаю, кого называли Дедом! — произнесла задумчиво Татьяна. — Получается, Федор был их человеком, но в какой-то момент отказался на них работать?

— Правильно понимаешь, — кивнул Анатолий. — Еще интереснее то, что Горянский оказался тем самым олигархом, который присвоил ценные находки из разграбленного кургана. Их переправили за границу, аж в Сингапур. ФСБ вышла на Горянского, но он умело перевел стрелки на Федора. Тот свое отсидел, но хозяина не сдал. Вот Горянский по-своему его и отблагодарил. И на работу устроил, и слежку за нами организовал.

— Но книга… Как он вспомнил о ней? При чем тут Виктор?

— Виктор поплакался ему, что невеста его бросила ради какого-то археолога, который нашел в Сибири таинственный Абасугский острог. Тут-то Горянский и вспомнил о книге, ведь в ней говорилось об Абасугском остроге и богатом захоронении кыргызской княжны. Об этом ему еще дед рассказывал, но Горянский считал его рассказы вымыслом. Словом, через своего компаньона, тоже любителя древностей господина Пролетова, его люди вышли на Раису. Она перевела им текст, правда, как всегда соврала. За перевод она получила не крохи, как утверждала, а очень приличную сумму. Племянник Горянского Никита приехал в наш город почти сразу после того, как на руках у них оказался перевод текста Бауэра, устроился на работу в Дом детского творчества, чтобы держать руку на пульсе. И мигом сколотил себе команду из бывших студентов и старшеклассников. Они дождались начала раскопок, Федор указал им место, где находилась та башня, под которой похоронили Айдыну. Они начали раскапывать, наткнулись сразу на домовину, но тут нарисовались Всеволод и Людмила… Остальное ты знаешь.

— Вспоминаю, — произнесла задумчиво Татьяна, — Федор говорил там, на берегу, что не подписывался на убийства и не хочет вновь топтать зону. Мол, ему надо, чтобы сын рос с отцом…

— Горянским сейчас занимаются чекисты, а не полиция. Ты их только что видела. У них я узнал настоящую фамилию Федора — Григорьев. И сразу вспомнил историю, которую мне рассказал коллега на одном из совещаний в Москве. Федор и вправду был археологом, но в начале девяностых из археологии ушел. Но не совсем. Стал заниматься нелегальными раскопками. Подделал заявку и от имени директора одного питерского НИИ получил Открытый лист, который давал право на археологическую разведку и раскопки в районе одной из деревень в Новгородской области. С этими документами он и отправился на огород одного дедка-пенсионера. Вполне возможно, история эта осталась бы незамеченной, но дедушка обратился в милицию с заявлением, что не давал разрешения на уничтожение посадок картошки. Начали разбираться и выяснили, что Григорьев действительно работал в институте пять лет, но затем срок контракта истек и его уволили. Уже в ходе расследования было установлено, что часть огорода — это селище IX–XV веков, отнесенное к объектам культурного наследия, правда, регионального значения. В федеральном реестре памятников истории и культуры он не значился, поскольку не прошел историко-культурную экспертизу и не получил соответствующий паспорт. В отношении же Григорьева у оперативников остались подозрения, что бывший археолог работал под заказ и искал что-то целенаправленно. Однако к суду незадачливого копателя удалось привлечь только за подделку документов, да и то за малозначительностью преступления люди в мантиях решили его не наказывать. Больше всех в этой истории пострадал дед, чей огород подвергся раскопкам. Судейские отказали ему в требовании к институту оплатить триста рублей за мешок картошки и двести за выравнивание перекопанного участка. Ввязавшись в судебную тяжбу, дед получил в итоге огород с обременением в виде археологического памятника. И какие тайны хранит его участок, пока никто не знает.

— Получается, история с олигархом и присвоением находок была не первой в его биографии? — удивилась Татьяна.

— В этом плане у него богатый послужной список. Думаю, нас бы он тоже не пожалел. Но совсем недавно Федор женился, и где-то полгода назад жена родила ему сына. Возможно, это обстоятельство изменило его жизненные установки. А может, просто устал работать на алчных хозяев. Теперь уже не расскажет, да и бог с ним!

— Толик! — Татьяна снизу вверх заглянула ему в глаза. — А что с сокровищами, теми, что нашли в домовине? Где ты умудрился их спрятать? Бандиты весь лагерь перевернули и ничего не нашли.

Анатолий расплылся в улыбке.

— А я их не прятал. Не успел просто. Кто знал, что на нас обрушится стихия, а следом — Горянский со своей бандой? Вот ведь жучара! Я ни разу в нем не усомнился. Думал, дедок еще бодрый, подработает на пенсии. А дедок-то — бывший генерал с криминальными наклонностями. И нет, чтобы отсидеться в Москве, примчался за тридевять земель. Слишком большой куш наметился, боялся упустить. Жаль, книги при нем не оказалось. Но перевод Раисы нашли у его племянника. Без одного листа. Того самого, что ты подобрала в грязи.

— Все-таки Никита был в овраге, когда ранили Бориса?

— Нет, его не было! Приятели отличились!

— Ладно, хватит уже про Горянского! — рассердилась Татьяна. — Расскажи лучше про находки. Что с ними?

— Находки? — засмеялся Анатолий. — Ты не поверишь, но все это время они находились в коробках, куда их упаковали Ева и Ольга Львовна, а потом задвинули под раскладушку.

— Так она притворялась больной? — поразилась Татьяна. — Говорила, что не в состоянии разогнуться… Боже, как она не испугалась? Ведь бандиты всю камералку перерыли. Девчонки рассказывали, как она ругалась при этом, крыла их последними словами.

— В этой эпопее все-таки ключевые слова «нашатырный спирт». Если б ты не разбила бутылку, то, вполне возможно, события разворачивались бы по сценарию Горянского. И сокровища нашли бы, и с Ольгой Львовной не церемонились бы. Просто скинули бы ее с раскладушки. Ты, получается, спасла не только нас всех, но и ценнейшие артефакты. Видно, сам бог тебя послал!

— Скажешь тоже! — смутилась Татьяна и уткнулась ему в грудь. — Я об этом не думала и последствия не просчитывала.

Анатолий погладил ее по голове.

— Конечно, в конце концов артефакты придется передать в Институт истории материальной культуры РАН в Санкт-Петербурге. Но я очень надеюсь, что в Хакасии создадут когда-нибудь отдельную экспозицию или даже музей, где будут выставлены наши находки. Музей Айдыны! Неплохо звучит, а? Ева к этому времени воссоздаст ее облик…

— А я нарисую портрет Айдыны, — сказала тихо Татьяна. — И не только ее, но и Мирона Бекешева, и Теркен-бега, и Ончас, и Киркея… Нарисую, как выглядел и сам острог и те, кто его строил…

— Нарисуешь? — Анатолий поднялся с топчана. Взгляд его стал тяжелым. — Так же, как Бауэра? Честно, когда вскрылась история с Горянским и книгой твоего деда, я подумал, уж не в одной ли ты с ними упряжке. Ева меня отругала, мол, все твои поступки подтверждают обратное…

— Я не с ними! И слава богу, Ева это поняла! Но я должна кое-что рассказать, чтобы ты тоже понял, наконец… — Татьяна с трудом перевела дыхание. — Можешь назвать это фантазиями художника, мистикой или просто бредом сивой кобылы, но только выслушай, не отмахивайся, не смейся и не смотри на меня как на сумасшедшую… Возможно, это тебе и поможет в чем-то…

— Хорошо, рассказывай, — Анатолий пододвинул стул и устроился напротив. — Обещаю, что выслушаю со всем вниманием, на какое только способен. Единственно, — он, как прилежный школьник, поднял руку, — можно ли задавать вопросы во время твоего повествования?

— Можно, — улыбнулась Татьяна, — если тебя что-то заинтересует.

Она забралась на топчан с ногами, закуталась в плед и начала свой рассказ, стараясь смотреть поверх головы Анатолия, чтобы, не дай бог, не заметить усмешку на губах или недоверие в глазах. Но тяжело дались только первые фразы, затем она забыла обо всем и уже не рассказывала, а словно воочию переживала те события, которые странным образом воплотились в удивительные видения…

— Вот и все! — наконец сказала она и печально улыбнулась. — Острог сгорел, Айдыну похоронили, Мирон с сыном вернулся в Краснокаменск. Олена осталась при нем — нянькой для малышей. Вырастила и Михаила Бекешева, и своего сына от врага Айдыны Тайнаха… А серьги Айдыны, как видишь, добрались до меня…

Анатолий молчал и смотрел на нее странно, будто зачарованный. За все это время он не задал ей ни единого вопроса, ни разу не перебил, чтобы уточнить что-то.

— Ты веришь мне? — требовательно спросила Татьяна. — Или?..

— Верю, — Анатолий смущенно улыбнулся, затем встал со стула, подошел и взял ее за руки. — Конечно, это очень похоже на сказочный сон, но детали… От них никуда не денешься. Большинство из того, что ты рассказала, может оценить только историк. Самое главное, ты подтвердила многие мои догадки. Ты просто не понимаешь пока, как это ценно для меня и для истории, конечно. Правда, все это к отчету о раскопках не пришьешь, но зато я теперь знаю, отчего оттолкнуться и в каком направлении двигаться дальше. Я не верю в мистику, но серьги Айдыны наверняка обладают особой силой, сумевшей перенести тебя через века… Прости, говорю бестолково, путано, но это от волнения. Танюша, — он опустился на топчан, — почему не рассказала об этом раньше? Чего боялась?

— Наверно, тогда еще не пришло время, — она отвернулась, чтобы не выдать слезы, которые вновь навернулись на глаза.

— Успокойся, — сказал ласково Анатолий. — Опять приготовилась реветь? А хочешь, я открою тебе одну, просто ужасную правду?

— Почему ужасную? — слезы мигом высохли, и Татьяна повернулась к Анатолию, уже улыбаясь.

— Твоя Айдына терпеть не могла Тайнаха? Правда?

— Правда, — кивнула Татьяна. — Он был заносчивым и самонадеянным типом.

— Надеюсь, меня таковым ты не считаешь? Дело в том, что Тайнах вроде как мой и Люськин далекий предок. Меня ведь, по сути, тоже Тайнахом зовут. А со студенческих лет пошло: Толя, Толик, Анатолий. Так и привык. Сейчас откликаюсь на Анатолия Георгиевича.

— Зря привык, очень красивое имя, — неожиданно резко прервала его Татьяна и покачала головой. — Но почему же потомок кыргызского бега носит немецкую фамилию?

— Всякое в жизни случается, — улыбнулся Анатолий. — Только фамилия не немецкая. Предки по отцовской линии — эстонцы. Были сосланы перед войной в Сибирь. А с Тайнахом мы родственники по материнской линии. Большое количество русской, а затем эстонской крови проявилось во мне сильнее, а вот старшая сестра очень похожа на мать. Кыргызская кровь берет свое…

— Значит, мы — родня по крови, — тихо сказала Татьяна, — но в отличие от Айдыны, я люблю своего Тайнаха и даже не прочь выйти за него замуж…

Глаза Анатолия сверкнули. Он крепко обнял ее и принялся покрывать поцелуями лицо, шею, плечи, а затем прижался к губам — сильно, но нежно.

Татьяна не сдержалась все-таки, снова заплакала.

— Спасибо тебе, — шептала она сквозь слезы и ловила его взгляд. — Спасибо, что не оттолкнул, что понял…

Анатолий протяжно вздохнул, еле слышно пробормотал: «О боже мой!» И снова коснулся губами ее губ…

Время… Им обоим понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Татьяна вслушивалось в его и свое быстрое дыхание в тишине палатки, пытаясь понять, что же такое сейчас произошло… Что-то нереальное! То, что хотелось испытать вновь и вновь, чего оказалось мало и так много, что оно заполнило собою весь мир вокруг, всю вселенную…

— Танюша, — Анатолий ласково погладил ее по руке. — Теперь вместе? На всю жизнь?

— На всю жизнь! — эхом отозвалась она и прижалась к теплому плечу любимого.

Покой и счастье — не к ним ли стремилась ее душа? Или душа Айдыны? Но, впрочем, сейчас это было неважно!

Татьяна закрыла глаза. Как хорошо ей было сейчас, а если и хотелось всплакнуть, то только от великого, заполнившего до краев чувства любви…

Над дальним озером поднялась в воздух пара больших птиц цвета вечерней зари. Огненнокрылые птицы — хысхылых — парили над бескрайней степью, над каменистыми сопками, над Абасугом и березовыми рощами под ослепительно голубым небом. Красивые сильные птицы! Птицы любви и надежды!..