Камень любви

Глава 27

Анатолий и Татьяна дружно оглянулись.

Дендрохронолог подошел к ним, безмятежно улыбаясь.

— А вы чего тут топчетесь? — и огляделся по сторонам.

Странное дело, но он совсем не поразился тому, как выглядела Татьяна. Словно это вполне обычное дело для девушки — разгуливать по берегу в окровавленной одежде.

— Федора не видели? — спросил он озабоченно и все же скользнул взглядом по Татьяне. Вероятно, все-таки удивился, но не подал виду. «Или чересчур деликатный, или нервы как у бегемота?» — подумала Татьяна. Но одно она знала точно: человек, убивший Федора, мог быть кем угодно, только не Игорем Полежаевым. Голос убийцы хотя и звучал приглушенно, но был звонче, без той хрипотцы, что слышалась в речи дендрохронолога.

— Зачем он тебе? — нахмурившись, спросил Анатолий.

— Тема интересная наметилась, с обеда спорим, — почесал в затылке Игорь. — Ждал-ждал его на скамейке, а он так и не появился. Свалил, что ли, через лес? — и снова покосился на Татьяну.

«Все-таки деликатный», — подумала она со странным облегчением, словно деликатность Игоря решала ее проблемы.

— О чем спорили? — быстро спросила Ева.

Игорь пожал плечами:

— Да о чем бы речь ни заходила, о том и спорили. К примеру, как долго дерево сохраняется в соленой воде. Недавно аквалангисты нашли в Мертвом море развалины, предположительно, Содома и Гоморры. Вот Федор и старался меня убедить, что любители рискованнее и любопытнее ученых, поэтому, дескать, они чаще делают великие открытия. Тот же судья Ричард Покок, который Долину царей обнаружил в Египте, или Шлиман, Трою раскопавший… Говорил, что благодаря Шлиману и его раскопкам археология совершила просто феноменальный скачок вперед. Доказывал, что удача нередко улыбается тем, кто не обременен формальными археологическими знаниями. Ну, как-то так…

— Однако Шлиману пришлось несладко, — язвительно усмехнулся Анатолий. — Ученые чуть не порвали его сначала. Многие пытались доказать, что предметы из найденного им «клада Приама» были всего лишь искусными подделками и изготовлены по заказу купца афинскими ювелирами. Впрочем, сегодня подобные обвинения со Шлимана сняты.

— Я считаю, и именно это доказывал Федору, что дилетанты больше вредят науке, чем обогащают ее открытиями! — воскликнул запальчиво дендрохронолог. — Тот же Шлиман варварски уничтожил несколько культурных слоев, прежде чем добрался до Трои.

— Шлиман слыл большим авантюристом и даже мошенником, — сказал Анатолий. — Его хотели повесить в России за казнокрадство, ведь он долгое время был ее подданным. Но были у нас искренние и честные почитатели археологии, тот же граф Строганов [20], или Шухов — учитель из Омска, который первым раскопал Мангазею [21], или Павел Дюбрекс, тоже любитель, открывший могильник Куль-оба [22]. Правда, кто о них знает, кроме профессионалов?

«Ну, дорвались! — подумала Татьяна, чувствуя, как наливается гневом. — Человека убили, а они опять за свое… Дилетанты, профессионалы… Раскопали, открыли…»

Анатолий и Игорь обменялись еще парой фраз, и Татьяна поняла, что дискуссия грозит затянуться. Но этот спор неожиданно вернул ей присутствие духа, и она не совсем вежливо прервала его.

— Игорь, я видела вас вдвоем, когда вы спускались к реке, а чуть позже уже одного на лавочке. Федор остался на берегу?

— Мы возвращались в лагерь, когда он вспомнил, что забыл на камнях сигареты и зажигалку. Сказал: «Подожди меня на обрыве. Я — мигом, туда и обратно!» И пропал!

— А ты не пробовал его позвать или спуститься вниз? — спросила Ева.

— Пробовал, не отозвался он. Солнце припекало, я отошел в тень, прилег на траву и задремал. Но он не мог пройти мимо. Я рядом с тропой лежал. Разве что будить не захотел или все доводы в споре исчерпал? Я вам скажу, Анатолий Георгиевич, крепко он в археологии подкован. Говорит, всю жизнь в экспедициях, нахватался…

Игорь вдруг осекся и с испугом посмотрел на Татьяну.

— Федор? Почему вы спрашиваете? С ним что-то случилось? Он…

И тут вдруг ударила молния. Прямо в огромную сосну, что росла на краю обрыва. Дерево мигом превратилось в факел. И следом — словно небо обрушилось на их головы, словно выстрелило враз множество орудий — то грозно, раскат за раскатом, пророкотал гром. А навстречу с ревом и свистом, утробным рычанием и диким, звериным воем неслась уже стена песка, листьев и обломков сучьев.

— Бежим! — крикнула Ева. — Сметет!

— Наверх давай! — Анатолий рванул Татьяну за руку.

И они, едва успевая за Евой и Игорем, вскарабкались на обрыв.

Но буря обрушилась на бор. Подхватила огонь и понесла его по вершинам деревьев, словно атлет олимпийский факел. Смолистые ветви вспыхивали как порох, огромные сучья, сбитые ветром, метались по воздуху, точно сухие былинки. Огромные сосны гнулись, трещали, скрипели и мучительно стонали, не в силах противостоять чудовищным ударам бури.

Мелкие камни секли лицо, ветер забивал дыхание, и если бы не рука Анатолия, крепко державшая ее за запястье, Татьяна давно упала бы и полетела, кувыркаясь, в обратную сторону, как перекатиполе. Что было сил они мчались по кромке обрыва к лагерю. Впереди виднелись спины Игоря и Евы. Они то пропадали, то проявлялись в безумной сизой мгле, поглотившей, казалось, весь белый свет. И только сполохи молний иногда выхватывали из ее глубин столь же безумные косматые тени деревьев, а грозные рыки грома над головой подтверждали, что мир пока еще не перевернулся вверх дном.

После Татьяна удивлялась, как получилось, что их не задел ни один сук, ни одна летевшая, как стрела, ветка, как не запнулись они о пни или камни, как не переломали себе ноги и шеи? Что за чудо их спасло, какая сила помогла выжить в этой чудовищной схватке природных стихий?

Они промчались мимо бревна и выскочили на тропу. Татьяна хватала ртом воздух — еще мгновение, и взмолилась бы о пощаде. Но ветер вдруг стих, мгновенно, словно по взмаху волшебной палочки. И сразу стали слышны отчаянные крики, вопли, визги со стороны лагеря.

Ева замедлила бег, оглянулась.

— Нех мне дьябел порве! [23]— прокричала она, задыхаясь, и, согнувшись, уперлась руками в колени. — Лагерь разнесло! Слышите?

Анатолий отпустил руку Татьяны и молча бросился вверх по тропе вслед за Игорем. Татьяна, шатаясь, подошла к Еве.

— Помочь?

Та с трудом выпрямилась. Губы у Евы потрескались до крови, покрылись темной коркой. Лицо почернело от пыли и копоти. Но глаза смеялись.

— Танька, на кого ты похожа!

— На себя посмотри! — огрызнулась Татьяна. И не выдержала, тоже улыбнулась. — Это не самое страшное, отмоемся!

— Иджь до дьябла! [24]— проворчала Ева и подхватила ее под руку. — Пошли! Страшно подумать, что в лагере творится!

И тут новый шквал ветра принес дождь. Не просто принес. Огромные массы воды разом обрушилась сверху. Словно раскрылись небесные шлюзы и выпустили на свободу одичавший от долгой неволи поток, который ринулся вниз, ревя и сметая все на своем пути. Они только и успели вскрикнуть:

— Господи!

— Матка боска!

И ливень тотчас заглушил все звуки. Это был не тот летний дождь — прямой и теплый, мощный, но короткий, который приносит долгожданную прохладу. Нет, дождь лупил по камням и деревьям по-осеннему зло и беспощадно. Косые холодные струи хлестали пребольно, как розги, по голове, лицу, плечам. Тропу вмиг залило водой, и грязные потоки, сливаясь в один, устремились вниз, к реке.

— Езус Мария! — вскрикнула Ева и потянула Татьяну в сторону. — Пересидим под скалой. Иначе смоет.

Хватаясь за мокрые камни, скользя и падая, они наконец добрались до отвесной стены утеса. Татьяна с трудом узнала то место, где совсем недавно предавалась печальным размышлениям. Они устроились с подветренной стороны. Скала не спасала от ливня, но бурный ручей, заливший тропу, остался в стороне. С грехом пополам, но перевели дух.

Прижавшись друг к другу, обхватив колени руками, они дружно стучали зубами. Дождь и ветер беспрерывно атаковали их ненадежное убежище. Раскаты грома следовали один за другим, превратившись в одно ровное, грозное ворчание. Казалось, природа попала под кувалду кузнеца, который, не уставая, бил и бил по наковальне. А вылетавшие из-под его молота гигантские искры вспыхивали, как зарево, на полнеба, подсвечивали несшийся мимо поток и порождали причудливые тени. Деревья словно гнались за ветром и, не поспевая, тянули вслед длинные когтистые лапы — свои ветви.

Одежда уже не спасала. Казалось, ее не было вовсе. Мокрые пряди волос облепили лицо, вода была повсюду, даже во рту, так что от жажды они не погибли бы. Татьяна не сомневалось: простуда после ледяной купели ей обеспечена. Раньше ей хватало небольшого сквозняка, чтобы слечь с температурой в постель. И тогда все вокруг приходило в движение. Ей приносили горячий чай с малиновым вареньем, медом или лимоном. Но главным все-таки был чай — горячий, ароматный…

Она на мгновение закрыла глаза. Эх, где ж ее одеяло с Винни-Пухом и осликом Иа-Иа — мягкое, пушистое, любимое с детства? Как приятно бывало устроиться в кресле-качалке возле камина, поджать под себя ноги, закутаться в одеяло или в плед и, обнимая ладонями кружку с горячим чаем, слушать, как завывает за окном зимняя вьюга или шелестит осенний дождик…

Но от этих воспоминаний вовсе стало невмоготу, и тогда, чтобы отвлечься, она принялась считать секунды между блеском молний и раскатами грома. Одна, две, три… Ветер постепенно стих, но дождь продолжал хлестать во всю силу. Яркая вспышка, затем секунды через четыре — новый гулкий раскат. Пять секунд… Когда промежуток увеличился до семи, она поняла, что гроза, слабея, уходит. Гром гремел реже и глуше. Молнии тоже вроде ослабли, лишь иногда короткая нервная вспышка мелькала на горизонте, не вызывая того первобытного ужаса, как в начале грозы.

— Слушай, — Ева повернула к ней бледное лицо, перечеркнутое мокрыми слипшимися волосами. Губы ее растянулись в улыбке. — Чего трясешься? Привыкай, подруга, в поле, бывало, и не в такие переделки попадали! — И посмотрела на небо. — Чую, крепко мы кое-кого разозлили! Вон как рычат и плюются!

— Кого разозлили? — удивилась Татьяна. — Местных духов?

— А что тут странного? — удивилась полька. — С духами в этих местах баловать опасно. Не зря говорят: «Не буди лихо…» Мои предки жили в Сибири, почитай, с середины восемнадцатого века. Один из них, Сергиус Сташевский, служил в Краснокаменском остроге, а его сын искал и нашел золото в Ирбинской тайге. Прадед основал метеостанцию в Енисейске, а другой, по маме, лечил сифилис у инородцев. Но с духами они не шутили, знаю точно. Отец, с младенчества помню, как пойдет в лес за грибами-ягодами, обязательно на пенечке краюху хлеба оставит, или сала кусочек, или пирога. Вроде как птичкам, но позже я поняла: хозяина леса угощал. Сильны в нас языческие корни. В Сибири это особо чувствуется.

Она вздохнула и окинула Татьяну задумчивым взглядом, а затем неожиданно спросила:

— Хочешь, скажу, почему Таней тебя не называю?

Татьяна пожала плечами. Нашла время выяснять!

Но Ева словно не заметила ее недовольства и продолжала с той же едва заметной улыбкой:

— Я, конечно, могла промолчать… Но вдруг приедешь ко мне в Польшу. Там лучше называть себя Татьяной. «Таня» по-польски — «дешевая», а «Tania odzież» — не модная авторская коллекция, а название типа «секонд-хенд».

— Спасибо, просветила! Представляю, как ты надо мною потешалась! — буркнула Татьяна и отвернулась.

— Прости! — Ева коснулась ее руки. — Дура я! Хотела тебя немного развеселить! Неудачное время выбрала!

— Спасибо, развеселила несказанно! При случае всему лагерю сообщи… — Татьяна разозлилась еще больше. — Тебе, видно, доставляет удовольствие подкалывать меня?

— Танюша, ну, прости! — Ева обеими руками развернула ее к себе. — Совсем не хотела тебя обидеть! Честное слово, я безумно рада, что теперь у Анатолия есть ты! Поверь! И Борька рад! А Таня правда — красивое русское имя. Бог с ней, с Польшей! У нас «урода» переводится на русский как «красота», так что, будешь и тут обижаться на поляков?

— Ладно! — Татьяна ладонью смахнула воду с лица. — Прощаю! Хорошо, что предупредила! А то ходила бы в Польше Таней — секонд-хенд! — И рассмеялась. — Бывает же такое!

Ева засмеялась в ответ и, вскочив на ноги, протянула ей руку.

— Пойдем! Пока совсем не стемнело, нужно добраться до лагеря. А то все кости переломаем на камнях.