Серое утро, серый день и ночь, полная кошмаров.
И снова, и снова, и снова…
Кайдену казалось, будто он сходит с ума. В один из безликих дней он в очередной раз пытался бежать, но ничего хорошего из этого не вышло: его избили и заперли, лишив на трое суток всякого общества. Лишь на четвёртый день, ближе к вечеру, заявился Пит с заветной корзинкой.
Конюх имел угрюмый вид и больше помалкивал.
"Оно и к лучшему", — подумал Кайден, наблюдая, как старикан выкладывает на стол гостинцы. Когда дело дошло до пирожков с мясом, Кай не выдержал. Ухватил один, укусил за румяный бок и… сморщился: разбитая губа воспалилась изнутри и саднила.
Пит хмуро глянул на него, но ничего не сказал. От его молчания на душе сделалось паскудно.
— Чего? — буркнул Кайден. — Дыру во мне прожечь хочешь? Не выйдет.
Конюх открыл было рот… но тут же закрыл, так и не вымолвив ни единого слова.
Да что с ним такое?
— Если собрался читать нотации за драку — лучше сразу оставь эту затею. Толку не будет.
Пит ничего не ответил. Отвернулся и уставился в окно.
Зима уходить не торопилась, но ростепель уверенно брала своё: снег таял, превращая дороги в озёра, звенела капель, воробьи купались в лужах, а коты выводили рулады так громко, что, наверное, в Харивме слышали.
Когда пирогов не осталось, Кай принялся за вяленого леща — столь же вкусного, сколь и солёного. Помимо рыбы в корзине обнаружились маринованные огурцы и ржаные сухари, подсушенные с чесноком.
Покончив с ужином, Кай хотел только одного — выхлестать пару-тройку вёдер воды. Но воды не было. Зато имелось вино.
— Выпей со мной, старина, — сказал Кайден, откупоривая штоф. — И кончай дуться ежом.
— Своей последней выходкой ты окончательно разъярил Лавидия, — тихо сказал Пит.
— Даже если так, он вряд ли меня вздёрнет, — пожал плечами Кай и осушил бокал одним махом. — Так что у меня еще сохранились шансы побороться за свою свободу.
— Возможно, ты прав, — кивнул конюх. — Но… кое-что изменилось. Существенно.
— Что именно? — Кайден подлил себе вина: пить хотелось неимоверно.
— Мне очень жаль, парень. Владетель Корвудский притомился ждать твоего согласия на брак. И решил получить его…эээ… как бы это половчее сказать… без твоего участия.
Слова резанули, как бритва. Кай уставился на пустую чашу в своей руке, а потом медленно поднял глаза на того, кого считал другом.
Проклятье!
— Пит… — прохрипел он. — Как ты мог?
— Они заставили меня, Кайден, — последовал ответ. — Прости, если сможешь.
Кай вскочил, но было поздно: тело перестало слушаться, и ватные ноги подкосились. Потолок и стены заплясали, комната закружилась, а лицо Пита расплылось тошнотворной кляксой.
Прости, если сможешь. Прости.
"Не прощу! — хотел крикнуть Кайден. — Никогда не прощу! Никогда!"
Но язык уже не слушался. Кай с грохотом повалился на пол, и сознание угасло, погрузившись во тьму. Вязкую, как патока.
Голоса. Лица. Обрывки фраз. Неясный гул и тихий шорох…
Ноги не держат, но чьи-то сильные руки не дают упасть. Голова плывёт, а к горлу подкатывает ком.
— Клянусь чтить и уважать тебя…
Чей это голос?
—… и защищать, как только муж может защищать жену…
В уши словно ваты набили, но Кай всё же расслышал нежное:
— Клянусь чтить и уважать тебя, следовать за тобой и повиноваться во всём, как только жена может повиноваться мужу…
Жена…
Вейлинн? Вейлинн! Она здесь!
Вейлинн здесь. С ним. А гул — всего лишь вой метели за окном. Ведь там, за толстыми стенами святой обители, беснуются Лютые ветра. И нет от них спасенья…
— Пред лицом Господа соединяю этот союз, и ничья сила и воля, кроме Божьей не сумеет отныне расторгнуть его!
Да, да, их союз никто не расторгнет. Никто. Никогда. Они будут вместе всегда, до самой смерти. Уедут в лесную хижину, где их никто никогда не отыщет, и нарожают детей. Двух пацанов и девчонку…
— Можете поцеловать супругу…
Кайден неуклюже подался вперёд, а Вейлинн приподнялась на цыпочки. Но…
Что-то было не так. Не так, как должно. Невеста еле-еле коснулась его губ холодными губами и отстранилась, кривясь, будто поцеловала жабу.
Кайден потянулся к девушке, но она оттолкнула его руку.
Вейлинн… Что случилось? Ты разлюбила меня?
Чертог взорвался голосами. Здравницы, громкие "Ура", восторженные крики, бурные рукоплескания…
И лица, лица, лица…
Музыканты взялись за инструменты. Подавальщицы наполняли кубки вином.
Откуда они здесь, в тихой обители? И зачем зажгли столько свечей? И где Отец-настоятель?
Голова закружилась пуще прежнего, и Кай попытался ухватиться за жену, но она шарахнулась от него, как от прокажённого.
— Не трогай меня, скотина! — выцедила любимая, и Кай вдруг прозрел…
Прозрел и чуть не рухнул.
Платье из белого атласа, сплошь расшитое мелким речным жемчугом, газовая вуаль на платиновых локонах, и синий лёд в глазах…
Нет, это не Вейлинн. Совсем не Вейлинн. Вейлинн умерла. Погибла в Харивме. Навсегда. И уже никогда не вернётся.
А его, простодушного дурака, только что женили на Айли…