Крепостная

Глава 28

Следы на крыльце и пороге были женскими. Сапожки на каблучке носила Клеренс, и я не сомневалась в том, что именно она что-то задумала. Но что? Выходить ночами, пока все спят? Но куда? Зачем?

С этими мыслями я заснула и проснулась рано утром. Хотела еще подремать, но вспомнила, что обещала Евгению встречу. Быстро собралась, прошла на цыпочках в гостиную, чтобы посмотреться в зеркало, и поймала себя на том, что отражение миловидного лица даже при свете свечи мне нравится.

Морозы сдавались под дуновением мартовских ветров. Даже ранним утром теперь было сносно, но я уже начинала скучать по звенящей тишине ночи. Ветер заворачивал снежные наносы на разметенных тропках, делая дорогу похожей на дикую, нехоженую.

Он ждал меня не, как всегда, у противоположного берега, а возле нашей проруби.

— Думал, вы не придете сегодня, - его голос за шарфом звучал мягко и как-то очень неуверенно, но точно не осуждающе.

— Я обещала, Евгений, - подошла к нему поближе. И попробовала обойти, давая понять, что стоять перед домом – плохая идея.

— Я не хотел… чтобы Петр увидел меня, а тем более нас с вами вместе, - Евгений пропустил меня и пошел следом.

— Перестаньте. Зачем сейчас обсуждать то, что уже случилось? Я поторопилась взять ваш подарок и хочу вернуть, - я вынула из кармана сверток, но не остановилась.

— Можете выбросить прямо здесь. Я не приму его обратно. Он сделан от души и от сердца. И не думайте, что у меня есть какие-то нехорошие помыслы.

Я остановилась и повернулась к нему. Он остановился в паре шагов от меня и смотрел сейчас, мне казалось, прямо в глаза, хотя в этой темное и снежной круговерти, поднятой ветром, сложно было увидеть что-то, кроме очертания головы.

— Нет, он очень красивый, чтобы к лету оказаться на дне реки. Так значит, вы с нашим молодым барином друзья? – я двинулась дальше.

— Не назвал бы это дружбой, - он хмыкнул так явно, что я поняла: он имеет в виду их вражду. - С такими дружить – себе дороже. Да и он ни за что бы не стал.

— Вот те раз, - хорошо, что он не увидел моего изумленного лица.

— Да, мы скорее враги, Надежда. Учились в одном университете. А потом я получил должность, которая была обещана ему.

— А вот по этому пункту вы, Евгений, очень ошибаетесь, - я остановилась. Не собиралась заступаться за Петра, но и хотелось оставаться непредвзятой. – Петр не собирается жить в Верхнеуральске, он планирует вернуться в Петербург.

— Это хорошая новость, Надежда. Потому что сейчас я занял место городского главы, а это прямая дорога на пост губернатора. Не хотелось стать еще большим врагом ему, когда он узнает о возможном скором моем повышении, - говорил он медленно, но искренне. И не верить ему у меня пока причин не было.

— Значит, ему пока и знать не стоит.

— То есть вы тоже хотите, чтобы он уехал? – шаги за моей спиной утихли. Я тоже остановилась. - Давайте не будем обсуждать людей без их присутствия. По-моему, это нехорошо.

— Как скажете, но если захотите поделиться, я здесь каждое утро перед службой, а вечером в усадьбе. Она прямо за вашей, если по дороге вдоль реки идти несколько минут.

— О! Это же целый дворец! – я не сдержала своего удивления.

Когда мы гуляли с Глашей летом, я оценила этот великолепный трехэтажный особняк. Замашка там была на целый царский летний дом, а не на хозяйство местного барина.

— Чтобы получить сию должность, городской глава должен иметь в городе имущества на двенадцать тысяч. Это не моя заслуга, Надя. Мой отец настоял на этой должности. А когда я закончил учебу и приехал в Троицк, он просто поставил меня перед фактом. Сам предложил мою персону Думе, сам купил усадьбу, чтобы я полностью подходил для этой должности, - я слышала в его голосе нотку некоторого недовольства, но было в нем и смирение. Именно таким голосом спортсмены, лишенные детства, вынужденные проводить каждую свою минуту в тренировках, говорят, что этот образ жизни выбран для побед, для их же будущего.

— Значит, вы хороший и благодарный сын, Евгений! – я остановилась и повернулась к нему. - Мне пора возвращаться.

— Надежда, вы же жили при барыне. А сейчас вы свободны. Если что-то пойдет не так…

— Что, например? – я даже хохотнула, перебив его.

— Все что угодно. Так вот, если что-то пойдет не так, вы можете обратиться ко мне за помощью. Я вижу: вы хороший человек. Но каждому хорошему человеку нужна поддержка в тот или иной момент… Я надеюсь, вы посчитаете меня своим другом, - он улыбнулся, развернулся и пошел обратно. Теперь я следовала за ним по узкой переметенной тропе.

Когда я вернулась, дома было еще тихо. На улице люди уже начали новый день, затапливая печи в кухне, таская воду из прорубленной заново и разметенной проруби. Мужики с метлами и лопатами суетились на дорожках, ведущих от дома.

Я снова подошла к двери, крыльцо возле которой изучала вчера подробно.

Видимо, его замело, а рачительные мужики уже размели. Хоть им и не пользовались, вокруг дома снег расчищался добросовестно по всему периметру.

За завтраком меня подмывало что-то такое спросить у парочки про выход, но потом подумала, что открываться не стоит. А вот с Фирсом эту тему обсудить надо было. Кто их знает, что они задумали. Но опять же, участие Петра в этом я не усматривала, потому что неужели он заставил бы свою нежную фиалку открывать двери и смазывать петли? Конечно, нет. Ведь в его глазах она — трепетный цветок, падающий без чувств при любом неприятном разговоре.

А потом, спустя неделю, я корила себя за отложенную беседу с Фирсом. Потому что одной из ночей в дом пробрались. И барин только чудом остался жив!

Проснулась я от грохота и подумала, что кто-то мог запнуться о стул или уронить подсвечник. Но в этом крыле ночью ходил разве что Фирс. А тот научился за долгие годы передвигаться неслышно. Даже печи топил ночами так тихо, что и при открытой двери его можно было не заметить, и только легкий аромат дымка выдавал его присутствие. Двери он запирал своим ключом, а утром отпирал. Ключ был и у хозяина дома, но тот никогда не выходил из дому рано, да и одеваться ему всегда помогал Фирс.

Я села в кровати, прислушалась, и мне показалось, что где-то в комнатах продолжается возня. В тот момент я никак не связала ее с дверью в новое крыло. Быстро оделась, подумав об Осипе, которому могло стать плохо, и поторопилась в коридор.

Не осталось сомнений, когда приложила ухо к его двери. Кто-то хрипел, и я, не сомневаясь, открыла дверь. На кровати боролись двое мужчин. Я хотела закричать, но голос пропал. Тогда я осмотрелась в темноте знакомой обстановки и схватила со столика, стоящего прямо у двери, деревянный ящичек, в котором хозяин держал документы.

Им я и ударила по спине темную фигуру, нависшую над Осипом. И только после этого закричала. Вот теперь я закричала зря. Сначала было опавший на кровать преступник очухался и, оттолкнув меня, метнулся на выход. Я закричала снова, хотела бежать за незнакомцем, но, увидев, что Осип не двигается, осталась подле него и, наклонившись, прислушалась к дыханию.

В горле у меня колотилось сердце, и с большим трудом я услышала сипы. В этот момент в комнату забежала Глаша с лампой. И я увидела расширенные от ужаса глаза нашего барина.

— Слава Богу, Осип Германыч, слава Богу. Дышите, я сейчас воды подам, - поняв, что он просто в шоке, но дышит и вертит выпученными глазами, я прикрикнула на Глафиру и отправила за Фирсом.

Сама бросилась в гостиную, проверила входную дверь, а потом увидела распахнутые двери южного крыла. Ветер хлестал шторами по стенам. В конце коридора дверь беззвучно открывалась и закрывалась. Я подошла к ней. Она не хлопала, потому что в притвор заложили какую-то тряпку.