Весь следующий день в доме царил такой мир и благоденствие, что мне иногда казалось — это совсем другой дом. Осип вышел только к обеду. Я тоже. Утром я пряталась в домике-кухне, помогая, а больше делая вид, что помогаю Нюре. И была рада, что никто меня не потерял.
На ужин все вышли нарядные. Включая Осипа. И что-то интуиция мне подсказывало, что никто не договаривался.
— Как твое здоровье, батюшка? – наконец произнес первые слова за весь день Петр.
— Могло быть и лучше, - не отрывая глаз от газеты, ответил Осип.
— Плохое настроение? – Петр был даже удивлен, и я подумала, что он, стервец, прекрасно притворяется!
— Да, как ни странно, - теперь барин смотрел то на Петра, то на его спутницу.
За ней я наблюдала во время обеда и сейчас. Она вела себя как прежде, и ни взглядом, ни движением не выдавала себя. «Железная выдержка. Коли впервые бы такой финт выкинула, сейчас бы сидела, воды в рот набравши и от каждого слова вздрагивая. Видать, опытная тварюга» - подумала я.
— Надя, завтра с Клеренс по лавкам проедешься: нужно прикупить кое-чего, - снова спокойно, как никогда, заявил Петр.
— Нет, Надя завтра со мной в мастерскую поедет. Весь день мне нужна будет, - барин перебил сына моментально, на дав закончить.
— С каких это пор она с тобой ездит? Фирса тебе мало? – Петру не понравилось, что отец оспорил его приказ.
— С тех самых, когда матушка твоя померла. А ты, к слову, даже не знаешь, где она похоронена, - Осип снова окинул взглядом обоих дармоедов. Видимо, тоже, как и я, понимал, что ветер этот ночной дул с их стороны.
— Ма шер…? – Клеренс сделала вид, что не уловила сути беседы и обратилась к Петру.
— Все в порядке, милая. Завтра я сам составлю тебе компанию! – претензия в голосе Петра звучала все сильнее, а я все больше убеждалась, что он не в курсе ночных событий. Но как можно спать при таком грохоте?
А еще я вспомнила, что их слуги не вышли из чулана, оборудованного для проживания и быстрого реагирования на запросы господ. Что она их… опоила? А ведь точно! И Петр, и Марья с Демидом не появились!!! Но как и чем? И я вспомнила ее саквояж с кучей флаконов и пудрениц. В нем можно привезти в дом даже ружьишко.
С барином я еще не говорила, но до Фирса донесла. И очень ждала, когда Осип этот разговор со мной заведет. Но и он молчал. Ощущение было, что он замять все стремится, будто надеется, что, закрыв глаза на всё, проблема исчезнет.
Надеясь, что барин пошутил и ни в какую мастерскую мне ехать не придется, я планировала совершить отчаянный поступок – пробраться в комнату Клеренс. Конечно, найти по запаху что-то опасное я вряд ли смогу, но посмотреть все же стоило. Пудра, она и есть пудра, а духи имеют аромат. Я представляла себе снотворное какой-то жидкостью во флакончике, но потом подумала, что ее вполне можно завуалировать ароматом.
Вечером на кухне у Нюры мне удалось встретиться с Фирсом.
— Двери-то снова закрыли? – поинтересовалась я.
— Да в тот же час я все сам заколотил. Удивительное дело: ни один из них из комнат не вышел. Ладно, барин с этой… Демид-то должен был проснуться. Молоток — такое дело! Я снаружи скобой закрепил. А внутри загнул. Теперь можно только с шумом открыть. Сам-то ночую теперича в истопницкой. Раньше ее под дрова держали, чтоб посуше были. Вытащил все, постель свою принес. Никто не знает, что я там, - Фирс детально описал все, что сделал, и я улыбкой поблагодарила его.
— А барин? Он-то что говорит? – вот это интересовало меня больше всего.
— Молчит, аки воды в рот набрал, а мое дело малое: молчать да приказы исполнять. Только я не собираюсь все так оставить. Они у меня попляшут еще, коли решатся сызнова такое провернуть, - Фирс сжал кулаки и одним так грохнул по столу, что стоящие на нем тарелки и кружки подпрыгнули.
— Только сам-та на рожон не лезь, Фирсушка. Они ить басурмане, не посмотрят, кого удушить. Им ить лишь бы убивать. Могут и с ножичком. Ить им под дых, и гаркнуть никого не успеешь. Чего в доме делаетса-аа, - Нюра держала себя в руках, но от ярких впечатлений или страха прорывалась в ней русская баба, готовая заголосить в одну минуту.
— Сама я с ним попробую поговорить. Хорошо, что не пустил меня с этой курицей. Надо бы еще в ее комнате пошарить. Петр-то, думаю, и не знает, чего у него под носом творится, - подытожила я.
— А как там шарить, Надьк? Марья тама шарашится день и ночь... – Нюра правильно заметила про слуг.
— Коли барин завтра меня не возьмет, мы втроем и придумаем. Ты же вернешься, когда его в мастерскую отвезешь? – поинтересовалась я у Фирса.
— Не всегда. Когда надо увезть все до склада, до конца с барином. Надеюсь, Петр меня не потянет с его бабой по лавкам ездить.
— Вот и увидим на месте. Нюра Марью позовет, а ты бы Демида позвал куда по делам… мол, барин велел. Он тебя боится, Фирс, и отказать не посмеет, - предложила я.
— Так и быть, Наденька, так и быть, - закачала головой Нюра, соглашаясь со мной.
Спала я нервно. Просыпалась от каждого звука, рожденного моим разумом. Долго лежала, прежде чем снова засну, прислушивалась к спящему дому. А под утро даже вышла в коридор и, встав за занавеской у двери, ждала скрипа отрываемой с улицы железяки.
Утром встала разбитая и уставшая, будто не спала вовсе, а ночную смену трудилась.
За завтраком все прошло как всегда. Петр с его Кларкой засобирались, чтобы Фирс повозил их по лавкам до отъезда барина. Осип не противился. А я про себя чертыхнулась. Значит, барин дома останется и, скорее всего, в гостиной будет сидеть со своими бумагами и газетами. Такой хороший шанс таял на глазах.
— Надя, ты чего который день будто воды в рот набрала? Раньше ведь все переживала про мою спину, заставляла каждый час идти лечь, а то и ноги задрать? – хохотнув, спросил Осип, когда молодые покинули дом.
— Барин, вы будто не видите и не слышите ничего вокруг себя, - решившись высказать все, присела напротив него.
— А чего стряслось? Жив и здоров с твоей помощью да с молитвами. Убёг лихой человек и больше не сунется: знает, что тут ему ничего не выгорит. Не украл ничего…
— Барин, да коли бы он красть пришел, вынес бы полдома, а мы и ухом бы не повели. Он за вами пришел. Жизни лишить. А вы спокойны, как … - я хотела назвать его удавом, но потом опомнилась, вспомнив, где и когда нахожусь.
— Не выдумывай, Наденька, не выдумывай, - он свел брови.
— А то, что ни Петр, ни эта француженка не проснулись? Грохот какой стоял ведь! Ни, тем более Марья с Демидом не встали? Это вас не пугает? Я попусту никого не обвиняю, да вот только есть у меня мысли о том, кому это интересно, - я старалась сказать как можно больше до того, как он меня заткнет.
— И кому? – он поднял на меня полный горечи и даже боли взгляд. Я замерла. Причинять ему боль не хотелось. Тем более, уверена, он и сам все понимал.
— Сами знаете. Только вот… сына вашего я не виню. Девка эта… не француженка она, думается, а…
— На-дя-а, - он почти закричал на меня, и я вздрогнула, - перестань чепуху нести, - он осмотрелся, будто хотел увериться, что никто нас не слышит. Будто в доме никто ничего не понимает.
— Барин, не доводите до греха. Коли отрицаете, так за жизнь свою побойтесь, ежели за наши жизни не думаете. Знаете ведь, что жизни нам без вас не будет.
Осип опустил глаза и уставился в газету. Он не водил глазами по странице, как обычно, а просто смотрел в одну точку.
— Мое предложение в силе, барин. Ничего мне не надо. Могу бумаги подписать, что все вашему сыну от меня перейдет, что продать ничего не смею, коли не верите. Главное, чтобы они не знали. пусть думают, что остались на бобах. Вот тогда-то она его и бросит. А он куда вернется? Домой и вернется, Осип Германыч.
— Надя, а ты сама-то не боишься при такой вот… расстановке, что вместе со мной станешь…
Я воспряла духом от этих слов. Значит, он все же понимает опасность, подкарауливающую его.
— Нет, барин. Главное: озвучить им, что в случае вашей кончины все будет мне принадлежать. А коли со мной что приключится, то городу передается или монастырю какому. Мол, там-то за вас с барыней и молиться станут, и помнить долгие годы, - я затараторила, пока появилась такая возможность. - Им тогда шибко не выгодна ваша смерть станет. Будут обхаживать да уговаривать. Только вот вреда не нанесут ни за что. Тут и дураку понятно, - закончила я и выдохнула.
— Вроде я не дурак, а ведь даже далеко такого не придумал. Всю голову сломал, а не придумал. Есть у меня хороший нотариус. Ни за что не выведать у него моего указа. Только я смогу исправить, коли придется, - глаза у барина вдруг заблестели. – Точно, готова, Надюша? – он посмотрел на меня с такой надеждой, будто спугнуть боялся.
— Точно, барин! Мне пока замуж выходить не больно и охота. Такое в России творится. Одной-то попроще! Решайтесь, Осип Германыч. А я завсегда тут.
— Ладно. Маленько мне еще обдумать все надо… но ты не думай, я добро помню! И тебе останется кой-чего. Хорошее приданое сможешь купить! Купчишку какого приглядеть с таким приданым проще простого. Я, поди, больше пяти лет не протяну. Или до этого ещё Петр одумается. Только на это надеюсь, - плечи его опустились, бравада ушла. Он будто сдулся, но глаза блестели от накатывающих слез, а руки неторопливо комкали газету.
— Не тороплю, барин. Только до этого времени будьте внимательны да осмотрительны, - я встала, дав понять, что все сказала. А потом одернула себя и села обратно. Вот же тяжело привыкнуть к тому, что ты сама себе не принадлежишь.
Теперь, если Осип не передумает, все сложится так, как я хотела. И доживу до окончания наползающей уже смуты после объявления отмены крепостничества, и статус разведенной или, упаси Бог, вдовы мне только на руку. Девки одинокие – не самые счастливые тут барышни.