Крепостная

Глава 29

Когда прибежал Фирс, я отправила его в комнату барина, а сама встала перед крылом наших «дорогих гостей». Несмотря на мои крики, тишина там стояла гробовая.

— Как он в дом-та попал, окаянный? – Фирс зажег еще одну лампу и усадил барина в постели, когда я снова вошла в комнату.

— Через двери в крыло Петра Осипыча, - ответила тихо. - Я только что их закрыла.

— Дык они ж заколочены лично мною. Барыня ишшо пару лет назад мне наказала, чтоб барин с другом ночами не шуровали туда-сюда, - Фирс смотрел на барина, а тот смотрел на меня. Дышал он уже, слава Богу, ровно, но говорить что-то как будто не торопился.

— Фирс, иди погляди, чего там с дверью, а ты, Глаша, приготовь мне чаю. Не базите только, не будите дом, - я сразу поняла, что он отправил их из комнаты, чтобы поговорить со мной.

— Хорошо, что он подушкой меня хотел, а не ножичком. Я уж и силы начал терять, - веселость, присущая Осипу в последние дни, словно испарилась, оставив вместо себя тоску такой величины, что на лице его пролегли глубокие морщины.

— Недавно… забыла я Фирсу или вам сообщить… голова садовая, простите, барин…

— Чего мямлишь? Говори, как есть! – приказал он.

— Вышла я на улицу поздно. Воздухом подышать хотела. А у меня ключик от нашей двери имеется. Нюра знает, что я рано встаю и иногда сразу на улицу и в кухню. Помогаю ей, значит… так вот, вышла и замерла перед небом звездным. Слышу, дверь в крыле молодого барина растворилась. Я за поленницу спряталась. А та тень долго там орудовала, видать, петли заржавевшие смазывала… Сначала двери скрипели, а потом, когда перестали, ушла внутрь.

— Тень? Кто это был-то? – барин свел густые брови и уставился на меня.

— Я потом подошла к крыльцу, а там следы с каблучками.

— У кого из здешних каблучок? – барин зажестикулировал руками, нетерпеливо ожидая полного рассказа.

— У этой… Клеренс только, - осторожно ответила я.

— Наденька, да ты чего, милая, - он хохотнул и закашлялся. - У ней силы вилку держать не всегда имеются!

— Барин, я не настаиваю, что она. Говорю же, была как тень. В пальто или плаще – не рассмотреть там, в темноте было. А вот следы-то одни и остались там. С каблучком. А я, дура, не сказала сразу Фирсу, - опустив голову, я некоторое время стояла молча. Осип тоже молчал, видимо, обдумывал сказанное.

— Это что же значит… в своем доме я теперь спокойно спать не могу? – прошептал он. – Неужто сын родной с этой…. Да нет, не может быть, Надя. Спать иди, завтра еще поговорим. Предупреди девок, чтоб молчали, а я с Фирсом сам договорюсь. Утром встанем как ни в чем не бывало! – приказал Осип и указал мне на дверь.

Глаша как раз принесла чай, и я ее вытащила сразу за собой в коридор.

— Это чего, значица, Надя? Значица, нас всех жизни лишить хотели? – она так сильно схватила меня за руку, что я айкнула.

— Идем ко мне в комнату, - я затащила ее к себе и усадила на кровать, - Нюре сказала?

— Конечно! У нас тут по дому лихие люди шныряют, а мы спим, рот раззявив. Убивцы сначала барина бы закололи, а потом нас всех, как кур! – она снова начинала качать головой, а это значило только одно: сейчас она начнет выть, как над покойником.

— Молчи! – прикрикнула я. - Сиди тут, я до Нюры сбегаю пока. Носа не высовывай!

Я накинула на халат Глашину протертую до блеска короткую шубейку и, забыв про платок, выбежала на улицу. В кухне метался по окну еле заметный свет свечи.

— Аннушка, это я, - тихо сказала я от входа. И потом увидела Нюру. Она сидела на лавке у печи и пялилась на меня, как на черта.

— Убивцы в усадьбе? Много их? – прошептала она.

— Никого нет. Один лихой человек залез да пошумел маленько. Барин велел не говорить об этом никому. Ничего не случилось. Глаша наша - ума палата: навыдумывала и перепугала всех. Налей горячего чего-нить, если есть.

— Есть. Ладно угли в печи теплились: быстро барину отвара сделала. Там есть ишшо в чайнике, - она мотнула рукой в сторону печи, и я сама прошла туда, куда она раньше никого не допускала.

— Ты поняла меня? Барин просил всех молчать.

— Поняла, да не поняла, Надюша, - она, наконец, встала и заходила из угла в угол. Терялась на пару секунд за печью, потом выходила и смотрела на меня, как на человека, пытающегося что-то важное укрыть от нее.

— Барина хотел задушить. Подушкой. Пролезли через двери в северном крыле. Двери кто-то до этого открыл. Фирс говорит, что заколочены были. И петли смазали ночью недавно, - я рассказала всю правду, потому что повариха, в отличие от Глаши, не была болтлива. А не расскажи я ей правды, разобиделась бы за недоверие.

— Выходит, ты его спужнула?

— Я. Барин успел столик уронить, что у кровати его стоит. Он на одной ножке: только качни - и он бузнется с громким шумом. Вот я этот грохот и услышала. Бузнула я, значит, убивца коробкой деревянной. Он обмяк, а от моего крика тут же очухался и убёг. Коли бы я молчала, сейчас бы имели на руках душегуба, - дополнила я свой рассказ.

— Выходит, ты не спужнула, а барина от смерти спасла! – Нюра посмотрела на меня, как на героя, походила еще туда-сюда и присела рядом на скамью.

— Нюра, ты больно никому ничего не говори, но за кухней теперь следи пуще прежнего. От подполья замок есть?

— Есть! Да только кому туда придет на ум лезти? Там ведь овощи одни, масло, да так, по мелочи: капуста, огурцы солёные, яблоки моченые…

— Всю еду под замок, колодец под замок.

— Дык ведь зимой из реки воду берем. Чистейшая! Пароходы-т не ходють!

— Все равно. С Фирсом все сами обустройте, чтоб народ не знал. Кухню и все продукты закрывай. Мясо на улице не оставляй!

— Батюшки-и! – Нюра вылупила на меня глаза. - Неужто думаешь, что отравить вздумают?

— А кто их знает…

— Так… значит… кто-то из своих дверь-то раскрыл? Кто-то свой приготовил ее для энтого лиходея?

— Да, но правду я только тебе сказала, потому что доверяю. Не болтливая ты. Придержи язык за зубами, голубушка.

Нюра поклялась перед иконой, что сдержит слово и Фирса заставит за всем присмотреть. Закроют все продукты и головой будет ручаться. А за столом, пока барин не поест, глаз от еды не отведет… А еще лучше: отдельно ему будет в тарелку в кухне накладывать.

На улицу я вышла в полную тишину. Дом угомонился. Петр и его соучастница даже не вышли из комнат. Неужто мой крик их не разбудил? Даже их служки высыпали в гостиную, но Петр моментально отправил их обратно.

Все оказалось куда серьезнее, чем я представляла себе. Да только барину глаза на правду я вряд ли открою. Он ведь даже сыновью грешную жизнь простил и согласился жить с ним под одной крышей. От соседей отмахнулся. Хоть и подшучивал над сыном и его пассией, а на деле признавал ведь, что слабохарактерный. Коли признает, что это подруга сына, а тем более сам сын, моментально ослабнет.

Добрые люди сердце всегда имеют слабое. Это я замечала, многие годы проработав в больнице. Даже Верочкин муж, врач с большой буквы, подтверждал мои догадки. Добрые и честные люди боятся других ранить, все в себе держат, а сердце не выдерживает. Осип точно такой вот! Хорохорится, а переживает сильно. Оттого и спину перекашивает. Все в нашем организме сложно связано и все оставляет след. Порой вот такой нехороший.