Помните, я говорил, что быстро влюбляюсь?
Так вот, действую я также быстро. Иногда даже слишком быстро. Часто я начинаю действовать до того, как мой мозг успевает полностью обдумать, хорошая ли это идея.
Например, как сейчас.
Я слишком тороплюсь, когда выбегаю из кабинета и поднимаюсь по лестнице в нашу спальню. Я не знаю, что искать. Стоя в дверях, я осматриваю комнату в поисках чего-то... чего угодно, что докажет, что подозрения Игоря беспочвенны. Мой взгляд падает на ее телефон на прикроватной тумбочке.
Я не сомневаюсь. Я хватаю его, надеясь, что нужно будет вводить пароль.
И, бинго, никакого пароля!
Можно ли оказаться такой доверчивой, когда пытаешься обвести человека вокруг пальца и подвергнуть опасности его семью?
Есть только один способ узнать.
Я судорожно просматриваю ее электронную почту — письма в основном связаны с делами компании ее отца. В галерее есть несколько фотографий детей, сделанных накануне, а еще кадры со мной — я даже не заметил, когда она успела их сделать.
Затем я начинаю листать сообщения. И вот тут обнаруживается самое странное — фотография Милы крупным планом, без подписей и пояснений, отправлена на неизвестный номер.
Черт.
Мое лицо пылает, а кровь становится горячей. Аня вот говорила, что Яна собирает воспоминания. У моей спутницы нет ни одной веской причины, чтобы отправить фотографии моей трехлетней племянницы человеку, даже не записанному в контакты.
Мама часто говорит, что Игорь всегда прав.
И сейчас он как будто на самом деле прав. От этого горько и больно.
Это самый очевидный вывод. Если есть другие варианты, я не буду ждать, пока они оправдаются. В порыве праведной решимости я бросаю ее телефон на кровать и мчусь вниз.
Я в полной боевой готовности, моя голова все еще пытается увязать все воедино, и хотя я знаю, что мне следует сделать паузу, чтобы все обдумать, я не могу остановиться, подходя к Яне, сидящей рядом с Майей, чтобы в упор спросить:
— Почему ты со мной?
Все вокруг внезапно затихают, вилки застывают в воздухе, рты остаются открыты.
Я не обращаю на них внимания, их фигуры расплываются, и я сосредотачиваюсь только на Яне, чьи брови удивленно вздернуты.
— Что?
— Почему ты со мной? — повторяю я. Мой тон, моя поза, весь мой вид в целом выражают агрессию, злость, обиду.
Но мне сейчас так чертовски больно, что я не могу быть спокойным.
Ее щеки вспыхивают, и она дарит мне натянутую улыбку.
— Я не уверена, что это лучшее место для обсуждения таких вопросов.
Моя мать перебивает нас в своей типичной манере:
— Матвей, оставь свои любовные размолвки для...
Я повышаю голос, перебивая ее, по-прежнему не обращаясь ни к кому, кроме Яны:
— Это из-за твоей мачехи? Из-за нее, да? Полина велела тебе влезть в мою жизнь, чтобы взамен ты получила работу своей мечты, при этом не полагаясь на отца?
— Полина? — одновременно повторяют мама и Майя, эхом разнося проклятое имя по двору.
Яна роняет салфетку на тарелку и отодвигает стул.
— Извините, — вежливо говорит она, обращаясь к моей семье, после чего встает и уходит.
Да, наверное, лучше продолжить разговор в другом месте.
Я следую за ней в дом, шагая буквально по пятам.
— Она сказала тебе играть в недотрогу? А? Чтобы ничего не заподозрил. Чтобы решил, что преследую тебя. Блестящая мысль, вообще-то, — мои слова слетают с языка каплями яды. — Это была твоя идея или ее?
Она внезапно поворачивается ко мне лицом и выглядит при этом как человек, которого предал кто-то на самом деле близкий.
— Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Это грубо, и я не собираюсь терпеть такого отношения.
Но даже замечая боль в глазах Яны, я не могу сравнить ее с тем, что чувствую сам. Я выдерживаю паузу перед следующей атакой.
— Ты даже не можешь мне ответить?
— Что? — она вскидывает руки вверх. — Что ты хочешь услышать? Что Полина — моя мачеха? Да, так и есть. Разве это проблема? Все эти разговоры о том, что она влезла в чью-то жизнь, обвинения... даже не знаю, что ответить. Откуда оно все взялось?
Я оглядываюсь на Игоря, стоящего в коридоре за кухней. Он сочувственно хмурится, а затем поворачивается, чтобы уйти, оставив нас наедине.
Яна прослеживает мой взгляд и замечает спину завернувшего за угол Игоря. Когда она снова смотрит на меня, выражение ее лица становится слишком напряженным.
— Что твой брат сказал тебе?
Я складываю руки на груди.
— Он просто сказал, что мне нужно быть внимательнее и посмотреть на ситуацию под разными углами, чем я и занимаюсь. Знаешь, на что это похоже? На то, что ты здесь только ради собственной выгоды.
Сжимая руки в кулаки, она пылает изнутри. Если бы мы были в мультфильме, из ушей у нее точно повалил бы пар. Она открывает рот, чтобы что-то сказать. Закрывает его. Потом снова открывает.
— Отвали, — говорит она наконец и уходит от меня.
Я иду за ней, остановившись у подножия лестницы, когда она поворачивается, чтобы подняться.
— Куда ты идешь?
Она продолжает подниматься, отвечая:
— Я соберу вещи, а потом вызову такси. Я не собираюсь оставаться здесь и подвергаться унижениям и допросам, когда я не сделала ничего плохого, — она ругается себе под нос. — Мне следовало держаться от тебя подальше. Я так и знала.
— Как хорошо. Играешь роль до конца. Просто умница, — я расстроен и зол.
На себя, на брата, на ситуацию, на Яну. И, в первую очередь, на то, что она просто сбегает посреди ссоры.
На верхней площадке лестницы она поворачивается ко мне лицом.
— Я ни во что не играю, идиот. Ты разбиваешь мне сердце, — ее голос дрожит, и выражение лица… она выглядит раздавленной, и вдруг до меня доходит, что она не просто уходит от этой борьбы — она уходит вообще.
Я совсем не ожидал такого исхода.
Мои легкие внезапно пустеют. Как бы я хотел заключить ее в свои объятия и заставить этот жуткий взгляд навсегда исчезнуть. Не так я хотел, чтобы все прошло.
Я ставлю ногу на нижнюю ступеньку, готовый подняться вслед за ней, но она поднимает руку вверх, чтобы остановить меня.
— Я больше не хочу с тобой разговаривать. Не ходи за мной.
Все внутри сжимается до боли. Я застываю на месте, наблюдая, как она исчезает в коридоре.